Разрушь меня - Тахера Мафи

И я бегу к входу в это заброшенное здание. Открываю дверь. И едва могу разглядеть две фигуры в темноте. Я моргаю и фокусируюсь на них. Джеймс заснул, уронив голову Кенджи на колени. Вещевые мешки открыты, банки с едой разбросаны по полу. Они в порядке.

Слава Богу, они в порядке.

Я могла бы умереть от облегчения.

Кенджи встает с Джеймсом на руках, немного шатаясь под его весом. На его лице ни эмоции, оно серьезно, непоколебимо. Он не улыбается. Не говорит никаких глупостей. Он изучает мои глаза, словно уже знает, словно уже понял, почему нам потребовалось столько времени, чтобы вернуться, словно есть только одна причина, по которой я сейчас так чертовски плохо выгляжу, почему на моей футболке кровь. И вероятно, на моем лице тоже. И на руках.

— Как он?

И тут я почти теряю самообладание.

— Мне нужно, чтобы ты сел за руль.

Он делает резкий вдох. Несколько раз кивает.

— С моей правой ногой пока все в порядке, — говорит он мне, но я не уверена, что меня бы волновало, если бы она и не была в порядке. Нам нужно добраться до этого безопасного места, а мое вождение нас туда не доставит.

Кенджи устраивает спящего Джеймса на пассажирском сидении, и я так счастлива, что в данный момент он не бодрствует.

Я хватаю вещевые мешки и тащу их на заднее сидение. Кенджи садится за руль. Смотрит в зеркало заднего вида.

— Раз видеть тебя живым, Кент.

Адам почти улыбается. Качает головой.

— Спасибо, что позаботился о Джеймсе.

— Так ты теперь мне доверяешь?

Маленьких вздох.

— Может быть.

— Я согласен на « может быть», — скалится он. — Давайте выбираться отсюда к чертовой матери.

Адама трясет.

Его нагое тело наконец сдается под напором холодной погоды, нескольких часов пыток и усилием, с которым он так долго держался. Я рыщу в вещевых мешках в поисках плаща, но нахожу лишь футболки и свитера. И я не знаю, как мне надеть их на него, не вызывая боли.

Я решаю разрезать их. Я вытаскиваю нож-бабочку и применяю его к нескольким его свитерам, разрезая их так, чтобы накрыть его ими как одеялом. Я вскидываю взгляд.

— Кенджи… в этой машине есть обогреватель?

— Он включен, но он довольно хреновый. Практически не работает.

— Сколько еще мы будем в пути?

— Недолго.

— Ты заметил кого-нибудь, кто мог бы следовать за нами?

— Нет. — Он делает паузу. — Это странно. Я не понимаю, почему никто не заметил машину, движущуюся по улицам после комендантского часа. Что-то не так.

— Я знаю.

— И я не знаю, почему так, но, очевидно, мой маячок не работает. Либо им действительно плевать на меня, либо он не работает, и я не знаю почему.

Небольшая деталь всплывает на периферии моего сознания. И я исследую её.

— Ты же вроде говорил, что ночевал в сарае? В ту ночь, когда сбежал?

— Да, а что?

— Где он находился…?

Он пожимает плечами.

— Не знаю. Где-то посреди гигантского поля. Было странно. Там росло нечто реально сумасшедшее. Я почти решился съесть кое-что напоминавшее фрукт, пока не понял, что он вонял как задница.

У меня перехватывает дыхание.

— Это было пустое поле? Абсолютно заброшенное?

— Ну да.

— Радиоактивное поле, — говорит Адам с забрезжившим пониманием в голосе.

— Какое еще радиоактивное поле? — спрашивает Кенджи.

И я объясняю ему.

— Черт возьми! — Кенджи вцепляется в руль. — То есть я мог реально умереть? И я не умер?

И игнорирую его.

— Но тогда как они нашли нас? Как они вычислили, где ты живешь?..

— Не знаю, — вздыхает Адам. Закрывает глаза. — Может, Кенджи лжет нам.

— Ну какого черта, чувак…

— Или, — перебивает его Адам, — они могли подкупить Бенни.

— Нет, — ахаю я.

— Это возможно.

Мы все долго молчим. Я пытаюсь выглянуть в окно, но это практически бесполезно.

Ночное небо — словно бочка дегтя, задушившая весь мир вокруг нас.

Я поворачиваюсь к Адаму и нахожу его откинувшим голову, с руками, сжавшимися в кулаки, и губами почти белыми в этой кромешной тьме. Я крепче укутываю его в свитера. Он подавляет дрожь.

— Адам… — Я убираю прядь волос с его лба. Его волосы немного отросли, и я понимаю, что никогда особенно не обращала на них внимание. Они были коротко стриженными с первого же дня, как он зашел в мою камеру. Никогда бы не подумала, что его темные волосы могут быть такими мягкими. Словно расплавленный шоколад. Интересно, когда он перестал их подстригать?

Он сжимает челюсть. С огромным трудом открывает рот. И вновь лжет мне:

— Я в порядке.

— Кенджи…

— Еще пять минут, обещаю… Я пытаюсь справиться с этой штукой…

Я прикасаюсь к его запястьям, провожу кончиками пальцев по нежной коже. У меня перед глазами окровавленные шрамы. Целую его ладони. Он делает судорожный вдох.

— С тобой все будет в порядке, — говорю я ему.

Его глаза все еще закрыты. Он пытается кивнуть.

— Почему ты не сказал мне, что вы вместе? — неожиданно спрашивает Кенджи. Его голос ровен, нейтрален.

— Что? — Сейчас не время краснеть.

Кенджи вздыхает. Я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. Его лицо уже почти не выглядит опухшим. Оно заживает.

— Я, очевидно, должен быть слепым, чтобы не заметить этого. В смысле, черт, как он на тебя смотрит. Словно парень ни одной женщины в жизни не видел. Словно перед голодающим поставили тарелку с едой и сказали, что ему нельзя её есть.

Глаза Адама резко распахиваются. Я пытаюсь прочесть что-то у него на лице, но он не смотрит на меня.

— Почему ты просто не сказал мне? — вновь спрашивает Кенджи.

— У меня не было шанса спросить, — отвечает Адам. Его голос едва ли громче шепота.

Его энергия слишком быстро угасает. Я не хочу, чтобы ему приходилось тратить силы на разговоры. Ему нужно сберечь силы.

— Погоди… ты говоришь со мной или с ней? — Кенджи глядит в зеркало на нас.

— Мы можем обсудить это позже… — пытаюсь сказать я, но Адам качает головой.

— Я сказал Джеймсу, не спросив тебя. Я принял решение… за тебя. — Он замолкает. — Я не должен был. У тебя должен быть выбор. У тебя всегда должен быть выбор. И выбор, быть ли со мной, только за тобой.

— Так, сейчас я притворюсь, словно больше не могу вас слышать, ребят, окей? — Кенджи машет рукой в нашу сторону. — Давайте, сделайте вид, что вы наедине.

Но я слишком занята тем, что изучаю глаза Адама, его нежные, нежные губы. Его нахмуренные брови.

Я склоняюсь к его уху, понижаю голос. Шепчу так, чтобы только он мог услышать меня:

— Ты поправишься, — обещаю я. — И когда это случится, я собираюсь показать тебе, какой именно выбор я сделала. Я собираюсь изучить каждый миллиметр твоего тела только лишь своими губами.