Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Фицджеральд

— Это просто фигура речи, мистер Маккомас.

— Тогда не внушай себе ничего сверх этого. Деловой ум — это самый обычный ум, обусловленный твоими собственными способностями. И ничего больше.

— То же самое говорил мистер Кодман, — кротко согласился Макс Ван Камп.

— Вероятно, он прав. Послушай… — Маккомас прищурил глаза. — Как ты отнесешься к тому, чтобы устроить небольшое соревнование между тобой и этим джентльменом? Победителю я назначу премию в пять тысяч долларов.

— С большой радостью, мистер Маккомас.

— Отлично. Тогда вот что. У нас имеются розничные магазины скобяных товаров во всех городах Огайо и Индианы с населением свыше тысячи человек. Некий парень по фамилии Мактиг позаимствовал эту идею — он взялся за города с населением от двадцати тысяч, и теперь у него сеть больше моей. Я хочу оспорить его первенство в таких городах. Кодман отправился в Огайо. Ты, скажем, возьмешь себе Индиану. Пробудешь там полтора месяца. Посетишь в этом штате все города с населением крупнее двадцати тысяч, найдешь лучшие магазины скобяных товаров и купишь их.

— А что, если лучший купить не получится?

— Делай что сможешь. Время терять нельзя, этот Мактиг здорово нас опередил. Сможешь выехать сегодня же?

Маккомас стал давать следующие инструкции — Ван Камп ерзал от нетерпения. Он уже усвоил, что от него требуется, и торопился в путь. Но прежде он хотел в очередной раз задать Гонории Маккомас тот же вопрос.

Он получил всегдашний ответ: Гонория знала, что выйдет за Расселла Кодмана, как только дождется от него предложения. Временами, наедине с Кодманом, она нервно вздрагивала, ощутив, что время пришло и вот-вот с его губ сорвутся слова романтического признания. Какие именно это будут слова, она себе не представляла, но была уверена, что услышит нечто завораживающее и необычное, в отличие от спонтанных излияний Макса Ван Кампа, знакомых уже наизусть.

Она нетерпеливо ожидала возвращения Расселла Кодмана с поездки по Западу. В этот раз, если он промолчит, она заговорит сама. Быть может, он все же к ней равнодушен, быть может, у него есть другая. В таком случае она выйдет за Макса Ван Кампа и сделает его несчастным, постоянно давая знать, что ему достались лишь осколки ее разбитого сердца.

Полтора месяца незаметно подошли к концу, и Расселл Кодман вернулся в Нью-Йорк. Он сообщил отцу Гонории, что в тот же вечер намерен с ней увидеться. Взволнованная, она только то и делала, что под разными предлогами наведывалась к парадной двери. Наконец зазвенел колокольчик, в холл вышла горничная и впустила посетителя.

— Макс! — вскрикнула Гонория.

Макс шагнул ей навстречу, и она увидела, что лицо у него усталое и бледное.

— Выйдешь за меня? — спросил он без дальних слов.

Гонория вздохнула.

— В который раз, Макс?

— Потерял счет, — ответил он жизнерадостным голосом. — Но это еще так, предварительная подготовка. Ты отказываешься — я правильно понял?

— Да, прости.

— Ждешь Кодмана?

Она нахмурилась.

— Это не твое дело.

— А где твой отец?

Она молча указала, не удостоив гостя ни словом.

Макс вошел в библиотеку, Маккомас поднялся на ноги.

— Ну что? — спросил он. — Как успехи?

— А как успехи у Кодмана?

— Неплохо. Он купил восемнадцать магазинов — часть из них как раз те, за которыми охотился Мактиг.

— Я это предвидел, — кивнул Ван Камп.

— Надеюсь, ты сделал то же самое.

— Нет, — вздохнул Ван Камп. — У меня не получилось.

— А что стряслось? — Маккомас с задумчивым видом вернул свое грузное тело в сидячее положение.

— Понял, что это бесполезно, — чуть помедлив, ответил Ван Камп. — Не знаю, какие места Кодман выбирал в Огайо, но если обстановка там такая же, как в Индиане, это нестоящая покупка. В этих двадцатитысячниках хороших магазинов скобяных товаров максимум по два. Хозяин одного не желает продавать из-за местного оптовика, хозяин другого продал магазин Мактигу — все, что осталось, это лавчонки на углу. Хочешь хороший магазин — строй его сам. Не стоит труда, я это сразу понял. — Он замолк. — Сколько магазинов купил Кодман?

— Восемнадцать или девятнадцать.

— Я купил три.

Маккомас смерил его нетерпеливым взглядом.

— На что у тебя ушло время? Неужели на эту покупку понадобилось все две недели?

— Покупку я провернул за два дня, — нахмурился Ван Камп. — Потом мне пришла в голову идея.

— Какая? — Вопрос Маккомаса прозвучал иронически.

— Ну… все хорошие магазины оприходовал Мактиг.

— Да.

— Вот я и подумал: не лучше ли купить через голову Мактига всю его компанию.

— Что?

— Купить через его голову всю его компанию. — Без видимой связи с предыдущим Ван Камп добавил: — Я ведь слышал, что у него вышла крупная ссора с его дядей, который владел пятнадцатью процентами акций.

— Да. — Маккомас склонился вперед, лицо его уже не выражало сарказма.

— Самому Мактигу принадлежало только двадцать пять процентов, сорок оставалось за владельцами магазинов. Итак, уговорив дядю, мы могли бы завладеть большей частью акций. Прежде всего я ему внушил, что его вложения будут в лучшей сохранности, если Мактиг займет пост заведующего отделением в нашей организации.

— Минутку… минутку. Я не успеваю. Ты говоришь, дяде принадлежало пятнадцать процентов — а как тебе досталось сорок?

— От собственников. Я им рассказал, что дядя больше не вериг в Мактига, и предложил лучшие условия. Все они доверили мне свои голоса при условии, что я буду голосовать, имея большинство.

— Ага, — заинтересованно кивнул Маккомас. И неуверенно продолжил: — Но ты сказал, это не сработало. Как так? Ошибочный план?

— Да нет, план очень даже верный.

— Верные планы всегда срабатывают.

— Этот не сработал.

— Почему?

— Дядя умер.

У Маккомаса вырвался смешок. Но вдруг он смолк и задумался.

— Так ты пытался через голову Мактига купить его компанию?

— Да, — с пристыженным видом подтвердил Макс. — И у меня не получилось.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату влетела Гонория.

— Папа! — крикнула она. При виде Макса она прикусила язык, помедлила, но, не сдержавшись, продолжила: — Папа, ты когда-нибудь рассказывал Расселлу, как сделал предложение маме?

— Постой… ну да, рассказывал.

Гонория застонала.

— Так вот, он использовал со мной тот же прием.

— О чем это ты?

— Все эти месяцы я ждала… — Она едва не плакала. — Ждала и гадала, что он скажет. А когда… когда он заговорил, слова оказались знакомые… словно я слышала их прежде.

— Может, это была одна из моих формулировок, — предположил Ван Камп. — Я ведь использовал разные.

Гонория тут же обернулась к нему:

— О чем это ты? Ты делал предложение не только мне?

— Гонория… ты что-то имеешь против?

— Против? Да что мне за дело? Я с тобой больше вообще не разговариваю.

— Говоришь, Кодман объяснился с тобой теми же словами, какими я объяснялся с твоей матерью? — спросил Маккомас.

— В точности, — жалобно подтвердила Гонория. — Он выучил их наизусть.

— В том-то все и дело, — задумчиво протянул Маккомас, — он вечно слушает меня, а не самого себя. Выходи-ка ты лучше за Макса.

— Как? — Гонория переводила взгляд то на отца, то на Макса. — Как, папа… мне и в голову не приходило, что тебе нравится Макс. Ты никогда этого не показывал.

— На то мы и разные люди, — отозвался ее отец. — Ты ведешь себя по-твоему, а я по-моему.

Лестница Иакова[25]

(перевод Л. Бриловой)

Это был самый что ни на есть жалкий и банальный процесс об убийстве, и Джейкоб Бут, ерзая потихоньку на зрительской скамье, чувствовал себя ребенком, который хоть не голоден, но глотает — просто потому, что дают. Газеты пригладили эту запутанную историю, свели ее к понятной расхожей проблеме, и оттого пропуск в зал суда добыть было затруднительно. Джейкобу пропуск предоставили накануне вечером.

Джейкоб оглянулся на двери, где сотня зрителей, тяжело дыша, взвинчивали обстановку уже самой своей страстной заинтересованностью — тем, что в пылу азарта забыли о себе и собственной жизни. Стояла жара, и толпа потела; пот выступал на лицах крупными каплями, и если бы Джейкобу понадобилось протиснуться к дверям, он попал бы под душ. Кто-то сзади предположил, что присяжные появятся не раньше чем через полчаса.

С заданностью стрелки компаса голова Джейкоба повернулась к скамье подсудимых, и он снова всмотрелся в большое белое лицо обвиняемой, украшенное красными бусинками глаз. Это была миссис Чойнски, урожденная Делаханти, и по воле рока случилось так, что в один прекрасный день она схватила мясницкий топор и порубила на части своего любовника — моряка. Пухлые руки, державшие орудие убийства, теперь безостановочно крутили чернильницу; временами обвиняемая с нервной улыбкой скользила взглядом по толпе.