Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Фицджеральд

Они поели в меблированной квартире, которую Дженни сняла на зиму. Обстановка в мавританском стиле 1920-х годов была полностью унаследована от некоего предшественника. Дженни отзывалась о ней с насмешкой (видимо, кто-то сказал ей, что это полная безвкусица), но Джейкоб, когда разобрался, понял, что указать конкретные недостатки убранства она не может.

— Вот бы здесь было побольше приятных мужчин, — сказала Дженни за ланчем. — То есть приятных мужчин тут много, но я хочу сказать… Ну, таких, как в Нью-Йорке, которые знают даже больше, чем мы, девушки. Как ты, например.

После ланча Джейкоб узнал, что планируется выход куда-то на чай.

— Не сегодня, — запротестовал он. — Я бы хотел побыть с тобой вдвоем.

— Хорошо, — с сомнением в голосе согласилась Дженни, — наверное, можно будет позвонить. Я думала… Эта дама много пишет в газеты, и меня туда пригласили в первый раз. Но если ты хочешь…

Лицо у нее чуть заметно вытянулось, и Джейкоб поспешил заверить, что очень-очень хочет пойти. Постепенно выяснилось, что у них намечена не одна, а все три вечеринки.

— В моем положении это необходимо, — объяснила Дженни. — Иначе видишься только со своей съемочной группой, а это слишком узкий круг. — (Джейкоб улыбнулся.) — Ладно, так или иначе, мудрила, так делает в воскресные дни всякий и каждый.

На первой чайной вечеринке Джейкоб заметил, что женщин собралось значительно больше, чем мужчин, а также больше второстепенных персон — журналисток, дочерей операторов, супруг монтажеров, — нежели важных. Ненадолго появился молодой латиноамериканец по имени Раффино, переговорил с Дженни и ушел; заглянула пара-тройка звезд, которые с несколько преувеличенным интересом расспрашивали о здоровье детей. Еще несколько знаменитостей собрались в углу и недвижно позировали, напоминая статуи. Какой-то писатель, порядком упившийся и разгоряченный, пытался ухлестывать то за одной девицей, то за другой. Ближе к вечеру вдруг обнаружилось, что многие уже слегка навеселе; когда Джейкоб с Дженни выходили за порог, хор голосов звучал куда выше и громче, чем вначале.

На вторую чайную вечеринку тоже забежал молодой Раффино (это был актер, один из бесчисленных подающих надежды двойников Валентино), потолковал с Дженни немного дольше и с большим вниманием и удалился. Джейкоб предположил, что этой вечеринке не старались придать такой же блеск, как другой. Больше была толпа вокруг стола с коктейлями. Больше народу сидело.

Дженни, как он заметил, пила только лимонад. Его удивили и порадовали ее благовоспитанность и хорошие манеры. Она обращалась к непосредственному собеседнику, а не ко всем, кто находился поблизости; выслушивая кого-то, не блуждала глазами по сторонам. То ли намеренно, то ли нет, но на обеих вечеринках Дженни раньше или позже заводила разговор с самыми влиятельными из гостей. Серьезный вид, с каким она произносила: «Для меня это удачная возможность поучиться уму-разуму», неотразимо льстил самолюбию собеседника.

Когда они вышли, чтобы отправиться на последнюю вечеринку — прием с холодным столом, — уже стемнело и на Беверли-Хиллз светились с непонятной целью рекламные надписи каких-то маклеров по недвижимости. У кинотеатра Граумана уже собиралась под редким теплым дождичком толпа.

— Гляди, гляди! — воскликнула Дженни.

Шла та самая картина, в которой она месяц назад закончила сниматься. С узкого, похожего на мост Риальто Голливудского бульвара они скользнули в густой мрак переулка; Джейкоб обнял Дженни одной рукой и поцеловал.

— Джейкоб, милый. — Дженни улыбнулась, вскинув голову.

— Дженни, ты такая красивая; я и не знал, что ты такая красивая.

С лицом спокойным и кротким, она смотрела прямо перед собой. На Джейкоба внезапно нахлынула досада, он властно притянул Дженни к себе, но тут автомобиль остановился у какой-то освещенной двери.

Они вошли в одноэтажный домик, наполненный народом и табачным дымом. Официальный настрой, с которого начался этот день, давно сошел на нет; обстановка сделалась одновременно расслабленной и крикливой.

— Это Голливуд, — объясняла заполошная словоохотливая дама, которая весь день крутилась поблизости от Джейкоба. — Во второй половине дня в воскресенье манерничать не принято. — Она указала на хозяйку дома. — Простая милая девушка, без претензий. — Дама заговорила громче: — Правда, дорогая? Простая милая девушка, без претензий?

Хозяйка откликнулась:

— Ага. Кто?

Информаторша Джейкоба снова понизила голос:

— Но самая разумная из всех — та малышка, которая с вами.

Совокупность выпитых коктейлей повлияла на Джейкоба приятно, однако изюминку вечеринки — ощущение покоя и беззаботности — ухватить не удавалось. В атмосфере чувствовалась некоторая напряженность — не было уверенности и присутствовал дух соревнования. Собеседники-мужчины либо пустословили и натужно веселились, либо глядели все более подозрительно. Женщины держались с большей деликатностью. В одиннадцать в буфетной Джейкобу вдруг пришло в голову, что Дженни вот уже час не показывается на глаза. Вернувшись в гостиную, он увидел, как она входила — явно с улицы, поскольку сбросила дождевик. Ее сопровождал Раффино. Когда Дженни подошла, Джейкоб заметил, что она запыхалась и глаза у нее ярко блестят. Раффино небрежно-вежливо улыбнулся Джейкобу; чуть позже, собираясь уйти, он наклонился и что-то шепнул Дженни на ухо, а та без улыбки попрощалась.

— Мне завтра к восьми на съемку, — сказала Дженни, обращаясь к Джейкобу. — Пора домой, а то буду как выжатый лимон. Ты не против, милый?

— Господи, какое может быть «против»!

Их автомобиль пустился в нескончаемый путь по вытянутому полосой городу.

— Дженни, — сказал Джейкоб, — ты сегодня выглядела просто бесподобно. Положи голову мне на плечо.

— С удовольствием. Я совершенно вымотана.

— Ты стала просто ослепительна.

— Я такая же, как была.

— Ничего подобного. — Джейкоб вдруг перешел на взволнованный шепот. — Дженни, я в тебя влюбился.

— Джейкоб, не говори глупости.

— Я в тебя влюбился, Дженни. Странно, правда? Такая оказия.

— Ничего ты не влюбился.

— Ты хочешь сказать, тебе до этого нет дела. — Он ощутил легкий укол страха.

Она выпрямилась в его объятиях.

— Как так нет дела? Ты ведь знаешь, я тебя люблю больше всех на свете.

— Больше, чем мистера Раффино?

— О… тьфу ты! — презрительно фыркнула Дженни. — Раффино — ребенок, и ничего больше.

— Я люблю тебя, Дженни.

— Как бы не так.

Джейкоб теснее сжал ее в объятиях. Ему показалось или он ощутил в ответ едва заметное инстинктивное сопротивление? Однако Дженни придвинулась, и он ее поцеловал.

— Знаешь, насчет Раффино это просто бред.

— Наверное, я ревную.

Заметив, что не привлекает ее, он опустил руки. Страх ощущался уже как боль. Джейкоб понимал, что Дженни устала и не готова к перемене его настроения, но все же не мог на этом успокоиться.

— Я не представлял себе, насколько ты вошла в мою жизнь. Не знал, чего лишился, — но теперь знаю. Мне нужно было, чтобы ты была рядом.

— Ну вот, я рядом.

Он принял ее слова за приглашение, но она устало осела в его руках. Так она и ехала остаток пути: глаза закрыты, короткие волосы откинуты назад — вылитая утопленница.

— Шофер отвезет тебя в отель, — сказала Дженни, когда автомобиль остановился у ее дома. — Не забудь, завтра у нас ланч на студии.

Неожиданно у них началось обсуждение — на грани спора, — стоит ли Джейкобу зайти в дом, не слишком ли поздно. Никто из них не успел понять, насколько переменились они оба после объяснения Джейкоба. В одночасье они сделались другими людьми, Джейкоб же отчаянно старался перевести время на полгода назад, на тот нью-йоркский вечер, Дженни между тем наблюдала, как растет в нем настроение — большее, чем ревность, и меньшее, чем любовь, — и как новый Джейкоб вытесняет постепенно прежнего, рассудительного и понимающего, с которым было так уютно.

— Не нравишься ты мне такой! — воскликнула она. — Ни с того ни с сего приходишь и требуешь любви!

— Меж тем как ты любишь Раффино!

— Да не люблю я его, клянусь! Я с ним даже ни разу не целовалась… на самом деле!

— Хм! — Джейкоб сделался похож на сердитую белую птицу. Он поражался тому, что способен подобным образом нарушать приличия, но им руководило чувство столь же нелогичное, как сама любовь. — Актриса!

— Джейк, отпусти меня, ну пожалуйста. Я ужасно себя чувствую и ничего не соображаю.

— Я пойду, — проговорил он внезапно. — Не пойму, что со мной такое. Ясно одно: я втюрился в тебя по уши и не соображаю, что говорю. Я тебя люблю, а ты меня нет. Когда-то любила или думала, что любишь, но теперь это не так.

— Да нет же, я тебя люблю. — На миг Дженни задумалась; в красно-зеленых отсветах автозаправки на углу можно было разглядеть борьбу чувств на ее лице. — Если ты так меня полюбил, я завтра же выйду за тебя замуж.