Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Фицджеральд

По лицу ее не пробежала тень, черты не дрогнули, но в глазах появилась ирония. Подобные байки ей рассказывали не впервые, но на следующий день режиссер не отыскивался. Или она сама проявляла достаточно такта, чтобы не напоминать о данных накануне вечером обещаниях.

— Вы не просто хороши собой, — продолжал Джейкоб, — вы по-настоящему красивы. Все, что вы делаете — то, как берете бокал, как изображаете застенчивость или притворяетесь, будто мне не верите, — все это подтверждает. Если у кого-нибудь хватит ума обратить на вас внимание, вам светит карьера актрисы.

— Мне больше всего нравится Норма Ширер. А вам она как?

По дороге домой, рассекая на автомобиле теплый ночной воздух, она спокойно подставила лицо под поцелуй. Приобняв Дженни, Джейкоб потерся щекой о ее нежную щеку, опустил глаза и долго ее рассматривал.

— Такое прекрасное дитя, — сказал он серьезно.

Дженни ответила ему улыбкой; ее руки небрежно играли лацканами его пиджака.

— Вечер был замечательный, — шепнула она. — Чтоб тебя! Надеюсь, мне не придется больше идти в суд.

— Я тоже надеюсь.

— Разве ты не поцелуешь меня на прощанье?

— Мы проезжаем Грейт-Нек, — сказал он. — Здесь живет множество звезд кино.

— А ты чудила, красавчик.

— Что-что?

Дженни покачала головой и рассмеялась.

— Ты чудила.

Она видела, что он относится к типу, совершенно ей не известному. Он был удивлен и не особенно польщен тем, что его сочли смешным. Она видела: каковы бы ни были его конечные цели, сейчас он ничего от нее не хочет. Дженни Делаханти быстро усваивала уроки; она позволила себе стать нежной, серьезной и безмятежной, как ночь, и, когда катила с Джейкобом по мосту Куинсборо в город, едва не задремала у него на плече.

На следующий день Джейкоб позвонил Билли Фаррелли.

— Мне нужно с тобой увидеться. Я нашел одну девушку и хочу, чтобы ты на нее взглянул.

— Черт возьми! Ты сегодня уже третий.

— Это другие третьи, а я первый такой.

— Ладно. Если у нее белая кожа, пусть играет главную роль в картине, которую я начну снимать в пятницу.

— А если без шуток: согласен ее попробовать?

— Я не шучу. Говорю тебе: пусть играет главную роль. Эти мерзкие актрисы у меня вот где сидят. В следующем месяце я собираюсь на Тихоокеанское побережье. Да я лучше пошел бы служить на побегушках у Констанс Талмедж, чем иметь под началом этих юных… — В его голосе прозвучала типично ирландская нота отвращения. — Правда, приводи ее, Джейк. Я ее посмотрю.

Через четыре дня, когда миссис Чойнски в сопровождении двоих помощников шерифа отправилась в Оберн, чтобы провести там весь остаток жизни, Джейкоб повез Дженни через мост на Лонг-Айленд, в «Асторию».

— Тебе нужно будет взять новое имя, — сказал он, — и помни: у тебя нет никакой сестры.

— Я думала об этом. Подумала и об имени: Тутси Дефо.

— Ужас, — засмеялся Джейкоб, — просто ужас.

— Если ты такой умный, придумай сам.

— Как насчет Дженни… Дженни… ну давай же… Дженни Принс?

— Хорошо, это красиво.

Дженни Принс взошла по ступеням киностудии «Феймос плейерз», и Билли Фаррелли, в приступе ирландской мизантропии, назло себе и своей профессии, взял ее на одну из трех главных ролей в картине.

— Все они друг друга стоят, — сказал он Джейкобу. — Черт! Сегодня подберешь ее в канаве, а завтра она уже требует, чтобы ей подавали еду на золоте. Ей-богу, лучше служить на побегушках у Констанс Талмедж, чем иметь под началом гарем вот этих.

— Девушка тебе понравилась?

— Вполне ничего. У нее хороший профиль. Но только все они друг друга стоят.

Джейкоб купил Дженни Принс вечернее платье за сто восемьдесят долларов и в тот же вечер повел ее в «Лидо». Он был доволен собой и взволнован. Оба много смеялись и чувствовали себя счастливыми.

— Можешь поверить, что ты теперь киноактриса? — спросил Джейкоб.

— Может быть, уже завтра меня погонят взашей. Слишком легко все прошло.

— Нет, не в этом дело. Тут помогла… психология. На Билли Фаррелли напало такое настроение. С ним бывает.

— Мне он понравился.

— Он замечательный, — согласился Джейкоб. Однако эти слова напомнили ему о том, что он уже не единственный мужчина, содействующий ее успеху. — Он буйный ирландец, за ним глаз да глаз нужен.

— Я знаю. Когда кто-то хочет за тобой ухлестнуть, это сразу видно.

— Что?

— Я не о том, красавчик, что он хотел за мной ухлестнуть. Но вид у него, если понимаешь, эдакий. — Ее прекрасное лицо исказила многозначительная ухмылка. — Он своего не упустит, это сегодня было заметно.

Они распили бутылку газированного и очень хмельного виноградного сока.

К их столику подошел метрдотель.

— Это мисс Дженни Принс, — сказал Джейкоб. — Она часто будет сюда заглядывать, Лоренцо: только что она подписала крупный контракт с киностудией «Феймос плейерз». Уделяйте ей все возможное внимание.

Когда Лоренцо удалился, Дженни проговорила:

— В жизни не видела таких красивых глаз, как у тебя. — Она старалась, как могла, выказать благодарность. Лицо ее было серьезным и печальным. — Честно, — повторила она, — в жизни таких не видела. Любая девушка обзавидуется.

Джейкоб рассмеялся, однако был растроган. Он легонько тронул ее руку.

— Будь умницей. Не жалей сил, и я стану тобой гордиться… и приятно будет когда-никогда встретиться.

— Мне всегда с тобой приятно. — Глаза Дженни смотрели прямо в его глаза — впились в них. Голос звучал ясно и невыразительно. — Честно, я не шучу насчет твоих глаз. Вечно тебе чудится, будто я подшучиваю. Я хочу отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал.

— Да ладно тебе, ничего я такого не сделал. Просто увидел твое лицо и… не смог оторваться, что, по-моему, вполне естественно.

Появились артисты, и Дженни перевела на них жадный взгляд.

Она была такой юной… никогда еще Джейкоб не ощущал юность столь живо. До сегодняшнего дня он и себя причислял к молодым.

Потом, в темной пещере такси, благоухая духами, которые ей купил сегодня Джейкоб, Дженни придвинулась, прильнула к нему.

Он поцеловал ее, но без удовольствия. В ее глазах, губах не промелькнуло даже намека на страсть, дыхание чуть отдавало шампанским. Она прижималась тесней и тесней. Он взял ее руки и положил ей на колени. Ее ребяческая безоглядность отпугнула его.

— Ты мне в дочери годишься, — сказал он.

— Ты не такой старый.

Она обиженно отодвинулась.

— Что с тобой? Я тебе не нравлюсь?

— Зря я позволил тебе выпить столько шампанского.

— Почему? Мне и раньше случалось выпивать. У меня крепкая голова.

— Как тебе не стыдно? Услышу, что ты прикладываешься к спиртному — получишь на орехи.

— Да что ты так раскипятился?

— О чем ты только думаешь? Хочешь, чтобы твое имя трепали на всех углах все торговцы содовой?

— А, замолчи!

Секунду они ехали молча. Потом ее пальцы скользнули в его ладонь.

— Мне никто никогда так сильно не нравился. Что же тут поделаешь?

— Малютка Дженни. — Он снова приобнял ее за плечи.

Помедлив, он опять попробовал ее поцеловать, и вновь его обдало холодом: поцелуй ее дышал невинностью, глаза в миг сближения смотрели поверх его плеча, в темноту ночи, в темноту мира. Ей неизвестно пока, что роскошь — это нечто таящееся в сердце; когда она это поймет и растворится во вселенской страсти, он сможет взять ее, не опасаясь раскаяться.

— Ты мне безумно нравишься, — сказал он, — нравишься — как мало кто до сих пор. Но у меня не идут из головы твои слова о выпивке. Тебе нельзя пить.

— Я сделаю все, чего ты захочешь. — И она повторила, глядя ему прямо в глаза: — Все.

Больше Дженни не пыталась. Машина подъехала к ее дому, и Джейкоб на прощанье ее поцеловал.

Он уезжал радостно-взволнованный; молодость Дженни и ее виды на будущее он переживал глубже, чем в свое время переживал свои. Так, склоняясь вперед и легко опираясь на тросточку, богатый, молодой, счастливый, он проплывал по светлым улицам и темным переулкам навстречу собственному непредсказуемому будущему.

Спустя месяц, однажды вечером, Джейкоб сел с Фаррелли в такси и назвал шоферу адрес приятеля.

— Так значит, ты влюблен в эту малютку, — весело проговорил Фаррелли. — Отлично, не стану тебе мешать.

Джейкоб выслушал его с немалым неудовольствием.

— Я вовсе в нее не влюблен, — произнес он с расстановкой. — Билли, я хочу, чтобы ты оставил ее в покое.

— Оставлю, конечно оставлю, — с готовностью согласился Фаррелли. — Я не знал, что ты заинтересован: она говорила, что ничего от тебя не добилась.

— Вся штука в том, что ты тоже не заинтересован. Неужели я такой дурак, чтобы становиться у вас на пути, если бы вы действительно нравились друг другу? Но тебе она совершенно безразлична; что касается ее, то она просто растерялась: ты поразил ее воображение.