Империя проклятых - Джей Кристофф

– Эта игра старше, чем империя. В ней есть уроки, которые стоит усвоить.

Диор скептически надула губы, но, тем не менее, смягчилась и, лязгая своими доспехами, встала со стороны светлой армии. Она достала из портсигара черную сигариллу, когда я махнул в сторону ее нового наряда.

– Ты просто измотаешь себя, расхаживая во всем этом металле.

Она нахмурилась и закурила, не обращая на меня внимания. Покачав головой, я сделал последний глоток «Монфора», похлопав по плечу темную фигуру рядом со мной. Она была с меня ростом, облачена в кольчугу, с длинным мечом в руках и шлемом с короной на голове.

– Это император, – объявил я. – Самая важная фигура на доске. Он может атаковать в любом направлении, в каком пожелает, но далеко продвинуться не может. Поэтому он обычно стоит здесь, в конце линии, приказывая остальным фигурам выполнять его волю.

– Похоже на парня, которого я знавала в Лашааме. – Диор, нахмурившись, выдохнула дым в воздух. – Был один такой в команде Ловкача. Мы звали его Пузырь.

– Пузырь? – Я приподнял бровь. – Почему?

– Он появлялся только тогда, когда вся тяжелая работа уже проделана.

– Да, у короны есть свои привилегии.

– Ну не знаю, – усмехнулась Диор.

– Тогда, может, вот эти маленькие ублюдки будут более близки человеку с твоим ярким воспитанием.

Я пихнул ботинком фигурку поменьше: они стояли в ряд, высотой по пояс, в форме пехотинцев и старинных доспехах.

– Пешки. Они – передовая линия твоей армии. Дешевы. Расходный материал. Они открывают партию, чтобы остальные твои фигуры могли по-настоящему разыграться. Это шато. Это шевалье. А это понтифик. Церковь и государство. Они передвигаются по-разному, но задача у них одна и та же: выйти на поле боя и устроить резню во имя своего императора. Это особенные фигуры. Их надо, по возможности, защищать. Но в конце ими можно пожертвовать и все равно выиграть партию.

Я продемонстрировал, как перемещать фигуры, легко поднимая их с помощью темной силы, которая текла в моих жилах. Мне пришло в голову, что по-настоящему играть ими могли только холоднокровки и что Диор будет трудно управляться с ними самостоятельно. Но тем не менее она наблюдала за происходящим, ее голубые глаза сияли, когда она затягивалась дымом, и в ней расцветало природное любопытство.

– А это у нас кто? – спросила она, выдыхая серый дым.

– Это императрица. – Я похлопал по фигуре, на которую она кивнула. – Тайная власть за троном. Она может передвигаться настолько далеко, насколько ей заблагорассудится, в любом направлении, которое ей понравится. Она – твой палач. Твоя красная правая длань. Быстрая. Разносторонняя. Смертельно опасная.

– Она мне нравится, – улыбнулся Диор.

– Не привязывайся слишком сильно. В конце игры она – такой же расходный материал, как и все остальные.

– Почему? – Диор нахмурилась. – Похоже, она самая сильная фигура на доске.

– Не она. – Я снова похлопал темного императора по плечу. – Он. Цель игры – захватить императора противника. Все остальное в итоге неважно.

– Это глупо. Он не может сделать и половины того, что делают другие штуки.

– Он делает то, чего не может ни одна из них. Он выигрывает игру.

– Это нечестно.

– Честно – это для мертвецов и неудачников, Диор.

– Но в этом нет никакого смысла! – Она нахмурилась, выдыхая серый дым из ноздрей. – Как трус, который не сражается, может отличить победу от поражения?

– Император сражается. Если его вынуждают. И когда он это делает, как любой хороший правитель, он может переломить ход битвы. Но не стоит рисковать самой ценной фигурой на передовой. Уж точно не в момент, когда остальные фигуры готовы сражаться за него. И не тогда, когда потерять его значит проиграть игру. Это не просто глупо. Это самоубийство.

Диор скрестила руки на груди и уставилась на доску.

– Я начинаю понимать, почему ты хотел научить меня этой игре.

– Да?

– Ваша метафора красноречива, шевалье де Леон.

– Почему, император Лашанс, что вы имеете в виду?

– Я не фигура на доске. И моя жизнь – не игра.

– Ты права. Не игра. И все же ты продолжаешь относиться к ней как к чему-то подобному.

Она затянулась сигариллой, вдыхая жаркий дым.

– Еще одна лекция. Как раз то, что мне было нужно.

– Но тебе это действительно нужно. – Я нахмурился. – Ты всего лишь семнадцатилетняя девчонка.

– А ты ведешь себя по-мудацки, потому что мне семнадцать или потому что я девчонка?

– Вот только не надо этой чуши, я никогда не относился к тебе хуже из-за того, что у тебя между…

– Мне не нужно, чтобы ты сражался за меня в моих войнах! – огрызнулась она. – Ты был моложе меня, когда выиграл битву у Близнецов! Когда покончил с Лаурой Восс! И я, между прочим, тоже убила Принца Вечности, если ты этого не заметил! И при этом спасла твою жалкую задницу!

– Диор, послушай меня! Ты самый важный человек в этой империи! Наследница Сан-Мишон, конец мертводню, надежда королевства! Без тебя все будет потеряно! – Я понизил голос, понимая, что ступаю на тонкий лед. – Я знаю, ты все еще чувствуешь вину из-за ритуала Хлои. Знаю, что часть тебя задается вопросом, могло ли все это закончиться, если бы она покончила с тобой. И поэтому ты снова и снова подвергаешь себя риску. Не слушала меня на Мер. Не слушала в Авелине. Не слушаешь и сейчас.

– Из-за меня уже погибло достаточно людей! – закричала она. – Аарон! Батист! Рафа! Сирша! Бел! И я не собираюсь просто сидеть сложа руки, пока ты отдаешь свою жизнь за меня, Габриэль!

– Я знаю, что не собираешься. О том и речь! Он! Не имеет! Значения! – С дьявольской силой я швырнул шевалье через всю комнату, и Диор вздрогнула, когда тот вдребезги разбился о стену. – Эти? Не имеют! Значения!

Одну за другой я поднимал красивые фигуры, темные и светлые – пешку, шато и императрицу, – отбрасывал их в сторону, разбивая.

– Ни одна, ни одна, НИ ОДНА из них!

Теперь на поле оставалось только две фигуры. Тяжело дыша, я поднял темного императора над головой и с ревом изо всех сил швырнул его к ногам светлого императора. Каменные плиты разлетелись вдребезги, как стекло, по фронтонам эхом прокатился глухой ГРОХОТ. Темный император разлетелся на дюжину кусков, и на разбитую плиту посыпались каменные осколки и крошки. В комнате воцарилась мертвая тишина, когда я повернулся к Диор, тяжело дыша и обнажив клыки.

И в этой тишине я снова услышал топот маленьких ножек и смех.

Одинокую песню моей жены над океанским