Последнее убийство в конце времен - Стюарт Тёртон

Он встряхивает головой, явно озадаченный таким поворотом событий.

– Я так торопился, что прибыл на час раньше. Я был готов сделать это, Эмори, но тут я увидел в лодке твоего отца и сразу понял, какой будет цена. Если я убью Ниему, следом погибнут те, кто мне дорог.

Он протягивает к Эмори жилистую руку, словно отмеривает дистанцию.

– Я стоял перед ней вот так, как перед тобой сейчас. Представляешь? Нет, ты только представь, сколько ненависти бушевало во мне тогда, не находя выхода. Я хотел убежать, когда Ниема попросила меня проводить ее до маяка. И ни с того ни с сего взялась извиняться передо мной за изгнание и вообще за то, как со мной обошлись. Стала рассказывать мне о том, как она хочет жить жизнью моего народа, без лжи и тайн между ней и теми, кого она любит. Сказала, что вернется с маяка в деревню, разбудит всех и выложит им свои тайны. Покается перед всеми, кого обидела. Она надеялась получить прощение и решила начать с меня. Сказала, что я могу вернуться в деревню, если хочу. – Он ударяет в ладоши. – Пять лет мучений, а потом вдруг раз – и все кончено.

Он берет свечу.

– Ты чай пьешь? – спрашивает он, внезапно меняя тему.

– Э-э, ну, да, – отвечает Эмори, слегка сбитая с толку.

– Вот и хорошо. Я как раз собирался заварить чашечку, да и поговорить есть с кем в кои-то веки. – И Адиль, шаркая в темноте ногами и согнувшись, выходит на железный балкон.

В воздухе веет прохладой, орут лягушки-быки. Где-то вдалеке воет волк. Ночь прекрасна. Эмори с обидой понимает, почему старейшины приберегают ее для себя.

– Это ведь тебя я видела тогда за воротами? – спрашивает она Адиля, выходя за ним на лестницу. – В ночь, когда умер дедушка? Я узнала твой силуэт.

– У тебя острый глаз, – отвечает он, прикрыв свечу рукой. – Да, это был я. Твой дед был моим старым другом, к тому же я знаю пару вещей о его семье, которые ему не мешало узнать перед смертью. Его мучили вопросы, на которые у меня есть ответы. Я решил, что, раз он все равно умирает, то вряд ли мои откровения причинят кому-то вред.

– И что ты ему сказал?

– Ты разве не смотрела его кристалл памяти?

– Его не нашли. Аби сказала мне, что он упал в море.

– И ты ей поверила?

– Нет.

– Умница, – отреагировал он с улыбкой. – Честно говоря, тебе лучше не знать. Все тайны на этом острове с зубами, и они не любят, когда их вытаскивают на свет.

Они входят на кухню, и Адиль окидывает взглядом длинную очередь спящих, которые ждут возвращения кабинки.

– Они поднимаются наверх сменами, – говорит он, показывая на соплеменников пальцем. – Я уже давно за этим слежу. Каждый из вас отрабатывает по одной неделе в месяц. Те, которые едут наверх, будут ухаживать за растениями в кальдере или обслуживать канатку. А те, которых повели за ворота, будут заниматься волновым генератором и солнечными панелями. Работы на острове много, но ее результаты почти не отражаются на жизни деревни.

Адиль прижимает ладонь к боку чайника, висящего над плитой, и обнаруживает, что он еще горячий. Он достает с полки две деревянные кружки и крошит в них имбирь. Половником наливает в кружки кипятка, добавляет немного меда. Все его движения легки и уверенны, видно, что он делает это часто.

Он уже хочет протянуть Эмори кружку, когда его снова сотрясает приступ глубинного кашля, и бусинки крови выступают на его губах.

Он дожидается окончания приступа, смущенно извиняется и промокает кровь рукавом.

– Тебе нужен врач, – говорит ему Эмори.

– Мне нужен врач, который меня вылечит, – уточняет он. – К несчастью, такого врача на острове нет.

Он передает ей кружку, и она замечает, что под ногтями у него пепел, как и у нее. Значит, он был на пожаре прошлой ночью.

Эмори подносит кружку к губам, вглядываясь сквозь пар в лицо Адиля, пока тот борется с занозой, торчащей из бока его кружки. Заноза ничем не мешает ему, но его раздражает непорядок.

«То же и с его историей», – думает она.

Он трудился над ней методично, отрабатывал каждое предложение, пока не состыковал их все без зазоров. Но где-то в них кроется ложь. Эмори знает это, потому что правда обычно не бывает такой гладкой. Она всегда корявее и темнее.

– А что сделала Ниема после разговора с тобой? – спрашивает она Адиля, идя за ним к общему столу.

В этот час все столы пусты, но он все равно выбирает четвертый и садится за его дальний конец, как раньше, отмечает Эмори. Привычка – вторая натура.

– Она сказала мне, что я могу вернуться в деревню с ней, если подожду. Ей надо было закончить на маяке одно дело, – отвечает он.

– Какое дело?

– Не знаю точно, но ее там ждала другая женщина, – говорит он. – Я слышал ее голос, когда Ниема открыла дверь, чтобы войти. Женщина разговаривала с Гефестом. Разговор шел как будто мирный, и вдруг она стала визжать.

– Визжать?

– Вопила так, будто ее режут, – продолжает он и даже морщится при воспоминании. – Мне не хотелось давать Ниеме повод снова отправить меня в изгнание, и я сел в лодку и поплыл обратно в деревню. По дороге на море началось волнение, лодка утонула. Я кое-как добрался до деревни и узнал, что Ниему убили.

Адиль говорит спокойно, почти небрежно, но заученность его тона не ускользает от Эмори. Так вот, значит, что он хотел ей сообщить с самого начала их разговора.

И чтобы подтвердить свою догадку, Эмори опускает кружку, нагибается через стол к Адилю и напряженно спрашивает:

– Ты видел, кто это сделал?

– Да.

– Кто?

Адиль делает глоток, неотрывно глядя на Эмори.

– Тея.

52

– Тея?! – восклицает Эмори.

– Она стояла на коленях у тела, вся в крови, с ножом в руке, – говорит Адиль, прихлебывая чай. – Она вопила, что Ниема сама виновата и что она предупреждала ее, что так будет.

На ум Эмори приходит кристалл памяти из бункера Гефеста. Одно из последних воспоминаний Ниемы на нем – бурная ссора с Теей.

Адиль протягивает руку к своему заплечному мешку, вынимает оттуда футболку, залубеневшую от крови, и кладет ее на стол перед Эмори.

– Узнаешь? – спрашивает он.

– Это футболка Теи, – отвечает она. – Была на ней в день убийства Ниемы.

– Футболка Теи, а кровь