Последнее убийство в конце времен - Стюарт Тёртон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собравшиеся шумно высказывают свое одобрение словам Сета, а бедная Эмори начинает чувствовать себя так, словно ее поставили здесь отдуваться за чужие грехи.
– Эмори не устанавливает правила, – мысленно говорю я им, чтобы успокоить. – Она лишь делает то, что ей велели Тея и я.
Когда все наконец утихают, Эмори продолжает:
– Всю жизнь от нас требовали мириться со всякими странностями и не задавать вопросов, но теперь это не работает. У нас нет больше времени на вежливость и сдержанность. Если вы уже видели что-то странное, пожалуйста, расскажите об этом. Если за последние дни с вами случалось что-то необычное, пожалуйста, дайте мне знать сейчас. Это может помочь.
Наступает тишина – жители деревни думают. Эмори стирает пот со лба и замечает, что рука у нее дрожит. Ей совсем не нравится стоять здесь, у всех на виду. Она никогда такое не любила. Это похоже на представление, а любое представление – ложь.
Руку поднимает Кимин.
– Мы видели сон, – начинает он робко. – Не знаю, важно это или нет, но кое-кому из нас снилось одно и то же.
Он оглядывается на друзей, ища поддержки, но те отводят глаза. Их щеки заливает краска стыда, они заламывают руки, ерзают на стульях.
– И что же вам снилось? – спрашивает Эмори.
– Мы… – Кимин нервно облизывается. – Мы напали на Гефеста. Сначала мы гонялись за ним по деревне, а потом…
– Что?
– Потом мы повалили его, – говорит он с явным отвращением. – А другие догнали и уселись на него верхом.
Руку поднимает Порция.
– И мне снился такой сон, – говорит она тихо. – Только в нем была Тея, а я висела на ней и била ее, я точно помню. – В ее голосе столько сожаления, что, будь оно водой, его хватило бы, чтобы утопить всю деревню. – Она отбивалась, а я ее не отпускала.
Кто-то еще бормочет, вспоминая свой сон.
– Это все? – спрашивает Порцию Эмори.
Та мрачно мотает головой.
– У меня в руке было что-то острое, – говорит она. – И по-моему, я хотела воткнуть это в нее.
51
Эмори не заметила, как уснула, и не сразу приходит в себя, проснувшись. Она сидит на скамейке во дворе, вся деревня вокруг погружена во тьму, как в чернила. Чернота сочится между ветвями деревьев, лужицами стоит на земле.
Эмори вытягивает перед собой руку – пальцев не разглядеть. Если она вообще что-нибудь видит, то лишь благодаря полной луне да звездам – их так много в небе, она даже не думала, что их там столько. Впечатление такое, будто весь свет, сколько его еще осталось в мире, смели в одну кучку, оставив вокруг несколько крошек.
Привыкнув к темноте, Эмори вдруг замечает, что она не одна во дворе, как думала. На сцене лежит и спит, тихо похрапывая, ее отец.
– Который сейчас час? – заспанно спрашивает она.
– Десять часов семнадцать минут после полудня, – отвечаю я. – Ты заснула, пока все заканчивали прибираться. Никто не осмелился тебя будить.
– А он? – показывает она большим пальцем на Сета.
– Не хотел, чтобы ты осталась одна, – говорю я.
Из-за крыши общежития выныривает кабина канатной дороги и взмывает к кальдере, блестя отраженным светом луны. Издали кабина кажется Эмори похожей на кокон, подвешенный на нитке. Она вздрагивает, представляя себе огромного паука, который затаился в ночи на вершине вулкана и подтягивает к себе жертву, попавшую в его паутину.
Шум привлекает ее внимание к балконам.
Из спален появляются жители деревни и шеренгами спускаются по лестницам во двор. Удивленная Эмори рада видеть знакомые лица и окликает их, когда они приближаются к ней, но никто не отзывается на ее голос и даже не смотрит на нее, как будто ее нет.
Да и идут они в полной тишине, хотя обычно жители деревни ничего не делают молча.
Эмори хмурится, понимая, что и походка у них стала не такая.
Все идут на равном удалении друг от друга, плечи расправлены, руки раскачиваются в едином ритме. Одни уже выходят из ворот, другие выстраиваются в длинную очередь, которая тянется вдоль общежития и уходит на задний двор.
Эмори вскакивает и подходит к Клаудии, которая оказывается ближе всех к ней. Окликает ее по имени, но Клаудия не слышит. Тогда Эмори встает прямо у нее на пути, надеясь остановить ее. Клаудия спокойно обходит ее и продолжает идти. Глаза у нее закрыты.
– Она же спит, – поражается Эмори.
– Да, – подтверждаю я.
– А ты контролируешь их.
– Задачи, которые необходимо решать в разных частях острова, требуют глубоких познаний в электронике, металлургии, подводном ремонте, строительстве, сварке, агрономии и электромонтаже. Достижение профессионального уровня в любой из этих областей знания невозможно без долгих лет специальной подготовки. Поэтому эффективнее доверить решение этих задач мне через вас, чем затрачивать время на обучение каждого нового поколения.
Эмори вспоминает, сколько раз за свою жизнь она просыпалась утром с ноющими мышцами, исцарапанными руками, грязью под ногтями.
– Решив с вашей помощью очередные задачи, я возвращаю вас в спальни, – продолжаю я. – Никто не знает, что он делал ночью.
– Но это же нехорошо, – набрасывается на меня Эмори. – И ты должна это знать.
– Понятие «нехорошо» не заложено в меня, Эмори. Ниема требовала, чтобы деревня работала максимально эффективно. Работы, которые выполняете вы, необходимы для выживания человечества.
Эмори наблюдает за очередью из жителей деревни, которая тянется к станции канатной дороги, где их буквально упаковывают в подъехавшую кабину. Процесс напоминает ей игрушку, которую в детстве давала ей мать: рамку с детальками разной формы, которые нужно было уложить так, чтобы между ними не осталось промежутков. Маленькая Эмори могла часами просиживать над этой задачей.
– Что для тебя деревня, Аби? – спрашивает она, когда кабина, набитая до отказа спящими жителями деревни, медленно отваливает от платформы. – Улей с рабочими пчелами?
– Скорее ящик с инструментами. Каждый из вас требует определенного обращения, чтобы с его или ее помощью можно было сделать то или иное дело. Время от времени вам требуется замена.
Эмори вздрагивает, как от пощечины. Она привыкла, что так смотрит на них Тея, но ей и в голову не приходило, что я могу разделять ее взгляд. С точки зрения Эмори, я всегда была добра, заботлива, утешала ее в несчастьях и бескорыстно желала ей только блага. Я никогда не повышала голос, не причиняла