Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - Виталий Федоров

Все эти помещения я увидел на «прогулке», но подробности про них узнал позднее. А в первую же неделю моей службы на заставе довелось мне пойти в наряд с одним из инструкторов по фамилии Камкин. Приказ начальника заставы гласил: «Вид наряда – дозор, следовать на лыжах до стыка с тринадцатой заставой, оттуда – до стыка с одиннадцатой. Время службы – по выполнению». Мы взяли лыжи и пошли к псарне. Инструктор был вооружён пистолетом и лёгким автоматом ППС (пистолет-пулемёт Судаева образца 1943 года). Пока я прилаживал крепления к обуви, Камкин вывел из вольера стройную овчарку, надо полагать – верного друга. Ни собака, ни её хозяин на меня внимания не обращали. Когда они были готовы идти, сразу, без лишних слов рванули «с места в карьер». Собака была на длинном поводке, который крепился к шлейке – вместо ошейника.

На спуске собака бежала параллельно хозяину, а в подъём тянула его вперёд «со всей дури» – успевай только ноги переставлять. Я за ними гнался изо всех сил, но ближе к обратному развороту всё-таки отстал и потерял их из виду, поскольку был туман. Я надеялся, что он меня подождёт на стыке с тринадцатой заставой или же пойдёт ко мне навстречу, но увы – его и «след простыл». Я его подождал некоторое время, может, думаю, дальше пошёл. Но он не появился. Следов лыж тоже не видно, поскольку снег сильно затвердел после мороза и сильного ветра. Мне стало ясно, что мы со старшим разминулись, и он ушёл другим путём, которого я не знал. Отсюда мне было известно два пути на стык с одиннадцатой заставой. Первый – это путь, которым мы пришли, он длиннее, но ровнее. На этом пути мне должны были встретиться не менее двух пограничных нарядов. Пароль-то я знал, но пришлось бы с каждым объясняться, почему я хожу один. А вдруг кто-нибудь позвонит на заставу и поднимут ненужную тревогу? Поэтому я решил избрать второй путь – прямой, через заставу, где я мог бы узнать, не проходил ли здесь Камкин. Но, вопреки геометрическим представлениям, не каждая прямая короче кривой. В данном случае прямой путь был куда сложнее обходного. Впереди было Арцепское ущелье с крутым и длинным спуском и не менее крутым подъёмом.

Я начал спускаться на лыжах. Снег был твёрдый и неровный, как будто после бурана и мороза он застыл своеобразными волнами. Я пробовал съехать зигзагами, как наш начальник. Но волнистый наст не давал маневрировать, и я падал, а винтовка при падении колотила меня по затылку. Но времени на охи и вздохи у меня не было, и я стал спускаться напрямую, пока ещё держался на ногах. Таким образом, после трёх-четырёх падений я оказался на дне ущелья. Ни боли, ни усталости не чувствовал – что значит экстрим в девятнадцать лет.

Быстро сняв лыжи, я стремглав стал карабкаться по крутому склону ущелья. Поднявшись наверх, снова надел лыжи и подошёл к заставе. Обменялся паролями с часовым, подошёл к нему ближе и спросил:

– Здесь Камкин не проходил?

– Нет, не было, – ответил часовой.

– Ты, вот что… Не говори никому, что я тут один «гулял», хорошо?

– Ладно, не скажу, – пообещал он.

У меня же была одна забота – найти своего старшего. И я помчался в сторону одиннадцатой заставы. Поднялся на высоту Плоскую, где находилась кочёвка – прибежище курильщиков. И вижу там Камкина, сидящего с другим пограничным нарядом, спокойно покуривающих. Собака охраняла их снаружи. Я, конечно, обрадовался, но виду не подал. Спросил лишь, где он прошёл, на что инструктор указал рукой: «Там, по низу». Мне было непонятно, почему он указал маршрут, идущий позади заставы и сопки. Я уже знал, что все наряды располагаются параллельно заставе и выдвинуты к границе. Можно было предположить, что этот маршрут был его постоянным и согласован с начальником заставы. Что ни говори, резон в этом «тыловом» маршруте был. Снег девственный, никаких следов наших пограничников и соседних застав там нет. Если кто-нибудь пройдёт, собака легко обнаружит след.

Мне с Камкиным разговаривать больше не хотелось. Мы молча дошли до заставы, доложили о прибытии, разделись и легли спать. Часовой никому не сказал, что мы «терялись», за что ему от меня досталось большое спасибо. Но я считал и считаю до сих пор, что Камкин со мной, мягко говоря, поступил некрасиво. Кстати, служил он уже последний год, до демобилизации ему оставалось примерно полгода.

Глава 44. ЗАСТАВА. ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ

Одногодков Камкина, 1929 года рождения, у нас на заставе было пятеро. Они были моложе начальника заставы всего на год. Вот про этих «дедов» (как их сейчас называют) я немного расскажу. Самым заметным, активным и весёлым был младший сержант Афонин – инструктор служебных собак. Москвич, он был высокого роста, стройный, плечистый, худощавый, темноволосый, с красивой причёской и усиками. Играл на гармошке и хорошо пел.

Другой заметной фигурой был Логинов – связист из подмосковного города Подольска. Ему приходилось управлять ветряком, а иногда и ремонтировать его. Также он восстанавливал линию связи при обрывах, особенно во время буранов или непосредственно после них. Бураны – довольно частое явление в горах. В такую непогоду однажды пришлось Логинову вместе с Медведевым идти устранять обрыв линии связи. Когда они обнаружили место обрыва, и Логинов на монтажных когтях поднялся на опору, его увидел заместитель командира части – подполковник, идущий на нашу заставу. Он посчитал настоящим подвигом работу Логинова в такую погоду – когда жгучий морозный ветер валил с ног. Вечером на боевом расчёте подполковник объявил связисту благодарность и сказал, что представит его к награде. И действительно, примерно через месяц Логинов получил в штабе части из рук командира медаль «За отличие в охране государственной границы СССР».

Ещё один «ветеран» по фамилии Наумов служил почти два года на границе в Западной Украине, где в то время свирепствовали бандеровские шайки. Они убивали советских солдат, в том числе и пограничников, терроризировали местное население, сотрудничавшее с Советской властью и Армией. Наумов рассказывал жуткие истории пыток бандеровцами пленных солдат и гражданских. Он единственный из «дембелей», как сейчас говорят, не имел элитной должности и ходил в наряд наравне с нами.

Получилось, что на нашей заставе одновременно служили четыре возрастные группы. Каждая группа внутри себя называла друг друга «годками», а жителей одной области или города – «земляками».

Был у нас ещё один инструктор служебных собак Бодров, он был моложе Афонина на год. Однажды у него произошло ЧП – пропал пистолет, который находился на псарне. В тот день я спал после ночного наряда, а Иван Панин был в тревожной группе и участвовал в поисках пистолета. Сначала обошли все помещения на заставе, не запиравшиеся на замок – безрезультатно. Тогда начальник дал команду использовать в поиске розыскную собаку. Бодров дал понюхать своей собаке внутри кобуры, которая, в отличие от пистолета, осталась лежать на своём месте (при этом она была застёгнута, как будто внутри неё лежал пистолет). Пошли с собакой вокруг заставы и всех строений, заходя в незакрытые помещения. Наконец, решили зайти в казарму. Собака сделала лишь несколько шагов по веранде, остановилась и начала, поскуливая, скрести лапами деревянный пол. Обследовав половые доски, обнаружили, что одна из них как будто совсем недавно прибита, при этом не очень крепко. Принесли топор и гвоздодёр, выдернули гвозди, убрали доску, и под ней нашли пистолет, смазанный оружейной смазкой и аккуратно завёрнутый в тряпку. Теперь оставалось найти вора. Начальник приказал поднять всех, кто спал, и выстроить в одну шеренгу. В строй поставили также повара, старшину, каптенармуса, дежуривших связистов. К ним присоединились участвовавшие в поиске военнослужащие. Собаке дали понюхать тряпочку и пистолет, затем дважды провели её вдоль строя. Однако ни на кого внимания она не обратила.

Оставалось думать на тех, кто в это время был в наряде. Почему-то подозрение пало на грузина Серадзе из Кутаиси. Когда он вернулся из наряда и раздевался, незаметно подвели к нему собаку, и та его сразу «узнала». После этого начальник заставы привёл Серадзе в свой кабинет и больше часа «вправлял ему мозги». В общем, после всего этого картина вырисовывалась следующая. Бодров ходил в наряд с автоматом, оставляя пистолет в вольере псарни. Вот тут-то Серадзе его и приметил, решив при случае присвоить, а затем передать на гражданку через кочевников. Он был вхож в псарню, поскольку сам имел сторожевую служебную собаку, которую кормил и за которой ухаживал, а иногда, по необходимости, ходил с ней в наряд.

Начальник не стал сообщать о ЧП «куда следует» – кому нужны лишние неприятности? Сор остался в избе. Серадзе Бичико был парнем с гонором. Часто спорил и ссорился с сослуживцами. Как-то в столовой повздорил с Паниным. Ваня парень «не промах», ему не уступил, а просто взял кружку с остатками чая и «надел» тому на нос – благо, нос у грузина был большой, «рос на двоих – одному достался». Я эту сцену не видел, мне рассказал сам Иван. Больше Серадзе нам свой гонор не показывал, а после случая с пистолетом и «беседы» с начальником заставы и вовсе стал «шёлковым», вся его спесь испарилась.