Чудо на Гудзоне - Чесли Салленбергер

И вот мы тут, а наши девочки выезжают со двора, совершенно самостоятельные. Я едва успел моргнуть глазом, как все уже изменилось. Моих родителей давно нет на свете, события в жизни детей, которые я пропустил, не вернуть, и моя жизнь теперь стала иной. Лорри права. Мне необходимо каждый день помнить, насколько действительно драгоценно наше время, проведенное с дочерями.

Благополучная посадка рейса 1549 вернула пассажиров и членов экипажа в любящие объятия их семей. Всем нам был дан второй шанс. Нам были подарены новые напоминания о том, что мы любимы, и новые возможности продемонстрировать свою привязанность тем, кто нам небезразличен. На этом самолете было сто пятьдесят пять человек, которые получили возможность вернуться домой. Я никогда не должен забывать о том, что был одним из них.

XIX. Вопрос

Однажды в начале мая, спустя четыре месяца после того, как рейс 1549 совершил посадку на Гудзон, к входной двери моего дома в Дэнвилле доставили три большие картонные коробки. Внутри, хорошо сохранившиеся и аккуратно упакованные, лежали те вещи, которые я оставил в кабине самолета. Там было все, за исключением восьмидолларового сэндвича с тунцом, который я купил да так и не съел перед взлетом.

Я перебирал свои вещи с некоторой торжественностью. Я знал, что после большинства катастроф такие коробки отсылают родственникам жертв. Кроме случаев, когда самолет разбивается, или пожар уничтожает почти все, или вещи жертв разрывает на столь мелкие кусочки, что возвращать практически нечего. Может быть, родственники получат чье-то обручальное кольцо. Обычно любимые люди получают очень немногое или вообще ничего.

В случае рейса 1549 все мы, «выжившие», получили коробки, адресованные непосредственно нам. Мы смогли подписать квитанции FedEx лично. Что-то из возвращенного было изрядно попорчено и непригодно к использованию. Но многие вещи были в хорошем состоянии и могли еще послужить. Пассажиры получили назад свои любимые джинсы, пальто, ключи от машин, кошельки. Я представлял себе этих людей, разбросанных по всей стране, воображал, как они вскрывают свои коробки и мгновенно переносятся мыслями в прошлое, 15 января 2009 года. Можно было сожалеть об испорченных водой вещах, а можно было перебирать личные принадлежности, ощущая благодарность.

Самолет затонул в Гудзоне, когда эвакуация пассажиров была завершена, и компания Douglass Personal Effects Administrators из Эль-Сегундо, штат Калифорния, получила задание собрать то, что было выловлено из воды, и восстановить, если это представлялось возможным. Меня впечатлил труд, который эти люди взяли на себя, чтобы воссоединить нас с нашими вещами. Они перебрали каждый чемодан из грузового отсека и каждый предмет из верхних багажных отделений.

Удивляло и впечатляло то, что такое множество вещей, вымокших в грязной ледяной воде, удалось вернуть к жизни. Компания проложила салфетками, пропитанными кондиционером для ткани, все предметы одежды и другие вещи. Когда мы вскрывали наши коробки, от них исходил сильный запах антистатика.

Мой чемодан на колесиках оказался в одной из коробок, его содержимое было просушено, пунктуально переписано и завернуто в оберточную бумагу. Мой плеер, ноутбук и будильник были испорчены водой, но зарядные устройства для телефона и плеера по-прежнему работали, как и кабель для передачи фотоданных с телефона на компьютер. Мини-фонарик тоже работал нормально. Кроссовки выглядели как новенькие. Ботинки, в которых я был во время рейса, вернулись вместе со мной домой еще в январе, но были насквозь пропитаны водой и «убиты». Я очень надеялся, что их можно спасти, поскольку это были, как мы говорим, «аэропортовые спецботинки» – без металлических деталей; мне не приходилось снимать их, проходя через посты службы безопасности. Я отвез их своему любимому местному сапожнику в торговый центр в Дэнвилле, и он проделал замечательную работу, починив их и отчистив. Я ношу их до сих пор.

15 января со мной были четыре библиотечные книги, в том числе «Просто культура» – книга о вопросах безопасности. Впоследствии я позвонил библиотекарям и принес извинения за то, что оставил книги в самолете, и они согласились не штрафовать меня.

И все равно я порадовался, найдя все четыре библиотечные книги в одной из коробок с моими вещами. Компания попыталась как-то высушить их, чтобы книгами снова можно было пользоваться, но сделать это удалось не в полной мере. Читать их еще можно, но страницы слишком сморщены, чтобы библиотекари приняли их обратно. И все же я вернул книги, и в библиотеке им отвели место в специальной витрине.

Поскольку рейс 1549 был последним в четырехдневной серии, в моем дорожном чемоданчике было в основном грязное белье. Вся моя одежда вернулась в хорошем состоянии, готовая к носке и мощно благоухающая кондиционером для белья.

Я также был рад получить назад свой сборник маршрутных карт от Jeppesen, где есть карты всех аэропортов, которые мы обслуживаем. По-прежнему аккуратно вклеенное скотчем между страницами, потертое, но читаемое, в нем хранилось предсказание из печенья, которое досталось мне в китайском ресторанчике в калифорнийском городке Сан-Матео в конце 1980-х.

На полоске бумаги было написано: «Задержка лучше катастрофы».

Я тогда подумал, что это мудрая мысль и хороший совет, и с тех пор храню его в сборнике карт.

Это предсказание напомнило мне о неожиданном вопросе, который задала мне Кейт, когда ей было девять лет. Я вез ее в школу, и вдруг она спросила меня:

– Папа, а что означает слово «принципиальность»?

Немного подумав, я нашел ответ, который, как мне кажется теперь, был довольно хорош:

– «Принципиальность» – значит совершать правильные поступки, даже если это доставляет неудобство.

Принципиальность – суть моей профессии. Гражданский пилот должен поступать правильно каждый раз, даже если это означает задержку или отмену рейса ради решения технической или иной проблемы, даже если это означает доставить неудобства ста восьмидесяти трем людям, которые хотят поскорее добраться до дома, включая и самого пилота. Задерживая рейс, я гарантирую, что все попадут домой.

Меня учили быть нетерпимым ко всему, что недотягивает до высочайших стандартов моей профессии. Я считаю, что воздушные перевозки настолько безопасны именно потому, что десятки тысяч моих коллег, тружеников авиации, считают своим общим долгом делать безопасность повседневной реальностью. Я называю это ежедневной преданностью долгу. Это служение большему делу, чем мы сами.

И поэтому я часто думаю о том предсказании, которое долгое время пролежало в кабине затопленного где-то в Гудзоне Airbus A320: «Задержка лучше катастрофы».

Приятно было получить это предсказание обратно. Оно, безусловно, будет сопровождать меня в будущих рейсах.

Через несколько дней после возвращения вещей я вылетел в Вашингтон, где встретился с Джеффом Скайлсом в штаб-квартире Национального совета по безопасности на транспорте (NTSB). Нас пригласили, чтобы прослушать запись бортового самописца (CVR) и поделиться своими мыслями и воспоминаниями.

Ранее была доступна единственная запись из FAA, и она содержала радиообмен между нами и авиадиспетчерской службой. Эта поездка в NTSB должна была стать нашей первой возможностью прослушать аудиозапись бортового самописца. Нам предстояло услышать все то, что мы говорили друг другу в кабине во время рейса. Все четыре месяца до этой майской встречи мы оба полагались лишь на свои воспоминания. Теперь наконец-то нам предстояло узнать это точно.

В комнате нас было шестеро: Джефф Скайлс, Джефф Дирксмайер, член комиссии по расследованию авиационных происшествий Ассоциации пилотов гражданской авиации США, три чиновника NTSB (два следователя и специалист из отдела записей агентства) и я. Следователи были рады, что мы с Джеффом присоединились к ним. После многих авиационных происшествий летные экипажи не могут присутствовать при изучении материалов. Часто пилоты, чьи голоса слышны в записи, мертвы и не могут объяснить, о чем они думали, почему они принимали именно такие решения или каким было на самом деле неразборчивое слово.

Прослушивание записи вызвало сильное волнение. Оно словно вернуло нас в кабину, и мы вновь переживали все события в реальном времени.

Мы сидели в маленьком кабинете с флуоресцентными светильниками, в креслах за столом, с наушниками на головах. Джефф и я почти не переглядывались. По большей части мы были погружены в собственные мысли, часто с закрытыми глазами, пытаясь уловить все звуки и шумы, слышные в кабине.

Запись началась с момента, когда рейс 1549 был готов к буксировке от гейта, и продолжалась до тех пор, когда мы первый раз коснулись вод Гудзона. На записи оказались мои реплики, которых я не помнил. Всего за тридцать три секунды до столкновения с птицами я сказал Джеффу: «Гудзон сегодня великолепен». Он взглянул на реку и согласился: «Ага!»