Чудо на Гудзоне - Чесли Салленбергер

История с рейсом 1549 негативно сказалась на школьных оценках обеих девочек, и Кейт не сумела до конца наверстать упущенное. Поначалу это было напряженное время для всех нас. Они пропускали уроки, а потом, как только вернулись к учебе, им пришлось сдавать несколько экзаменов, к которым они не были готовы. Стоило скатиться в эту глубокую яму – и потом им было очень трудно снова подтянуть свой средний балл. Наш обычный распорядок нарушился на целые недели, и аспект «публичности» в нашей новой жизни – необходимость всегда быть «начеку», когда мы не одни, – тяжело сказался на моих дочерях.

После этого рейса мы иногда всей семьей садились читать некоторые письма из очередной стопки почты, которую получали со всего мира. Это помогало нам вместе осмыслить это событие, понять, какой контакт ощущают с ним другие люди. Это напоминало нам, как важно дорожить существующими между нами узами, ведь ничто на свете не вечно. Думаю, теперь девочки лучше это понимают.

Став подростками, Кейт и Келли проявляют гораздо меньше желания обниматься с Лорри и мной, чем в детстве. Нам этого не хватает. Иногда, когда они болеют или плохо себя чувствуют, их снова можно обнять – тогда это воспринимается нормально. После рейса 1549 это случается чаще. Я и сам чаще целую девочек перед отъездом из города, даже если это происходит ранним утром, когда они еще спят в своих постелях.

Через пару недель после рейса 1549 Лорри написала благодарственное письмо всем друзьям и незнакомым людям, которые связывались с ней, чтобы выразить свое неравнодушие. «Мне все еще трудно разобраться со своими эмоциями, – писала она. – События 15 января – они как луковица, состоящая из многих слоев, и для того чтобы счистить слой за слоем, нужно время – его еще немало потребуется в будущем. Для меня этими слоями были сама авария, огромный интерес СМИ, а потом письма.

Любопытно, как наш мозг защищает нас от травмы! После того как Салли сообщил мне об аварии, я не ощущала паники. Только чувствовала это странное ощущение, словно все происходящее нереально. Я продолжала механически что-то делать, но не могла поверить, что кадры, которые вижу на экране телевизора, – это фотографии самолета моего мужа.

Я умом понимаю и всем сердцем верю, что гражданская авиация – самый безопасный вид транспорта, поэтому никогда не испытывала страха в связи с профессией Салли. Насколько вероятны были шансы, что мой муж будет вовлечен в авиационное происшествие? Невероятно, однако это случилось».

Рейс 1549 повлиял на наш брак. Эмоции, которые он вызывал у нас обоих, были ошеломительными и порой вызывали растерянность, и мы не могли достаточно заботиться друг о друге на каждом этапе.

Однажды утром, через пять месяцев после аварии, Лорри сказала мне:

– У меня все утро глаза были на мокром месте.

И она отправилась одна на наш любимый холм по соседству – холм, где «все возможно». Она постояла на вершине, вобрала в себя это мгновение, которое принадлежало только ей, и заплакала. Почему она плакала?

– Эта авария, ее последствия – все это до сих пор кажется мне невероятным, – призналась она. – У меня такое чувство, что я не сумела полностью это переварить.

Дело не только в том, что рейс 1549 рывком подтолкнул ее к осознанию, что она могла меня потерять.

– Я всегда знала, что могу тебя потерять, – говорит она. – Как и все мы, ты зависишь от милости тех, кто едет рядом с тобой в машинах по шоссе, или от еды, которую ты ешь в ресторане, или от болезни, о которой мы пока ничего не знаем. Так что дело не в том, что мне кажется, будто ты играешь в жмурки со смертью всякий раз, когда летаешь.

Лорри просто чувствует, что инцидент на Гудзоне и его непрекращающиеся последствия встряхнули ее сознание. Они повлияли на жизнь в нашей семье.

На протяжении всего нашего брака Лорри подолгу жила просто как мать семейства. Я уезжал в рейсы, а она занималась домашними делами. Казалось, вещи только и ждали моего отъезда, чтобы сломаться, – автомобиль, стиральная машина, плита… Однажды я был в самолете, проводил подготовку к буксировке от гейта, и тут у меня зазвонил сотовый. Это оказалась Лорри, она была в панике. Вода хлестала в боковое окно нашего дома. Поначалу она решила, что разразился сильный дождь, но потом поняла, что слетела пломба на насосе нашего бассейна и струя воды била в воздух, как из открытого пожарного гидранта.

– О Боже! – восклицала Лорри. – Бассейну конец! Четверти воды, которая в нем была, уже как не бывало, и сотни галлонов дождем льются в наши окна!

– У меня вот-вот начнется буксировка, – сказал я ей, что означало: мне нужно выключить свой сотовый. – Выключи насос фильтра и позвони парню, который обслуживает бассейны. Мне пора. Извини меня, – и я выключил свой телефон, вырулил к ВПП и оставил Лори самостоятельно разбираться с этим ливнем.

Ни одна женщина, имеющая дело с таким ЧП, не захочет, чтобы муж свалил все связанные с ним хлопоты на нее. Снова и снова моя летная карьера требовала с нас дань.

После рейса 1549 я стал еще больше занят и выбит из колеи. Я должен был являться в разные места, давать показания, отвечать на вопросы репортеров и ездить по стране в качестве публичного лица. В первые семь месяцев после инцидента на Гудзоне я даже не пилотировал самолеты US Airways, и все же в иные недели отсутствовал дома чаще, чем прежде – тогда, когда занимал место в кабине пилотов.

– Ты не сможешь наверстать то, что упустил в жизни дочерей, – то и дело повторяла мне Лорри. – Если будешь дожидаться следующего года, чтобы начать жить семейной жизнью, ты слишком многое упустишь. Время вспять не повернешь.

Я знаю это и стараюсь скорректировать свою жизнь.

Такой стрессовый инцидент, как рейс 1549, либо сближает супругов, либо еще больше отдаляет их. Мы с Лорри пережили обе крайности. Поначалу мы цеплялись друг за друга, как за тихую гавань во время шторма. На нас обрушился шквал внимания, и мы держались друг за друга изо всех сил.

Теперь Лорри иногда дуется на меня, когда я играю роль «Салли, общественного деятеля». Почти везде, где появляюсь, люди узнают меня и хотят пообщаться, получить автограф или вспомнить какой-то случай из своей жизни. Я стараюсь сердечно и дружески общаться с каждым, и меня искренне интересуют человеческие истории. Иногда, возвращаясь домой, я бываю измотан, опустошен и вспыльчив. Случается, что проявляю нетерпение в отношении дочерей.

– Ты неверно расставляешь приоритеты, Салли, – твердо говорит мне тогда Лорри. – Как ты любезен с незнакомыми людьми, таким же любезным ты должен быть со мной и с девочками.

Она совершенно права в этом вопросе, и мне повезло иметь супругу, которая достаточно любит меня, чтобы сказать об этом прямо.

Однажды утром, часов около восьми, через несколько месяцев после рейса 1549, мы с Лорри находились в нашем гараже, глядя из него на улицу. Кейт только что вырулила с подъездной дорожки, направляясь в школу. Было ясное, красивое утро, но мы стояли в тени внутри гаража. Мы держались за руки и смотрели, как уезжает наша дочь.

Кейт начала разворот в три приема, чтобы выехать со двора, и на мгновение остановилась, чтобы переключиться с заднего хода на газ. Она повернула голову, ее «конский хвост» покачивался, и она выглядела такой взрослой! Почти как молодая женщина лет двадцати. Это нас поразило.

В это мгновение я почувствовал, что целый водопад образов мелькает в моем сознании – как она растет и становится той сильной, уверенной в себе женщиной, которой она стала сейчас. В то утро нам словно привиделось, что она выезжала на дорогу своей собственной взрослой жизни. Стоя там, в гараже, я вспоминал, как мы с Лорри впервые повели ее в детский сад при епископальной церкви Св. Тимофея в Дэнвилле и как многие другие дети цеплялись за родителей и плакали, а Кейт просто ушла, довольная и независимая. Она попрощалась и ни разу не оглянулась.

В тот момент я также подумал о сочинении, которое Кейт писала в третьем классе. Весной 2002 года US Airways ставила на стоянку свои MD-80 и проводила переподготовку пилотов на аэробусы. Пока не закончилась моя подготовка, я не летал и получил возможность оставаться дома пару месяцев, постоянно присутствуя в жизни детей. Задание, данное Кейт осенью 2002 года, состояло в том, чтобы написать о самом счастливом времени ее жизни.

«Самым счастливым временем в моей жизни, – писала она, – было то время, когда папочка был дома». Когда я прочел эти слова, это был один из самых горьких и одновременно сладчайших моментов, он и наполнял мое сердце нежностью, и ранил его.

И вот мы тут, а наши девочки выезжают со двора, совершенно самостоятельные. Я едва успел моргнуть глазом, как все уже изменилось. Моих родителей давно нет на свете, события в жизни детей, которые я пропустил, не вернуть, и моя жизнь теперь стала иной. Лорри права. Мне необходимо каждый день помнить, насколько действительно драгоценно наше время, проведенное с дочерями.