Чудо на Гудзоне - Чесли Салленбергер

Все это не прошло для меня бесследно.

В те три года, что разделяли гибель отца и смерть мамы, она переносила суровые испытания. Но бывшая школьная учительница научила себя получать от жизни максимум и быть настолько счастливой, насколько это возможно. Я стал еще больше восхищаться ею за то, как она не поставила на себе крест, став вдовой.

Я не думал о ней в кабине рейса 1549, но ее воля к жизни всегда служила мне источником вдохновения.

Лорри и я сожалеем о том, что мои родители не дожили до того времени, когда могли бы своими глазами увидеть, какие события явились результатом рейса 1549. Эта катастрофа напугала бы мою мать и дала ей повод для сильных эмоций. И, конечно, в итоге она была бы вне себя от радости. Она бы плакала от счастья. А отец мог бы мной гордиться.

Когда я только начинал летать, мама всегда просила меня помнить о безопасности. «Летай пониже и потише», – говорила она. Я закатывал глаза. Эта сценка напоминала эпизод из комедийного сериала.

Я сказал ей, что летать «пониже и потише» не так безопасно, как летать высоко и с разумной скоростью. Она это понимала, но слова «летай пониже и потише» стали для нее способом призвать меня быть осторожнее. Это было ее всегдашнее маленькое напутствие.

15 января мы определенно летели над Гудзоном достаточно низко. Из-за отсутствия тяги двигателей мы еще и замедлялись. Могу представить себе, что мама отпустила бы комментарий примерно в таком духе: «Оказывается, ты умеешь летать и пониже, и потише, не так ли?»

Думаю, отец подвел бы итоги рейса 1549, сказав мне нечто вроде: «Похоже, ты хорошо усвоил свои уроки. Ты стал мастером в деле, которое любишь, и это себя окупило. Ты сделал доброе дело».

Не уверен, что ему пришлись бы по нраву все эти восхваления, которыми осыпали меня. Люди его поколения не раз оказывались в сложных ситуациях и не ударяли лицом в грязь. Его современники победили во Второй мировой войне и по большей части делали это скромно, не устраивая из этого культа собственной личности. Думаю, папа гордился бы моими достижениями, но четко расставил бы акценты в происшествии: я хорошо сделал свою работу. Как и многие до меня.

Мы с отцом любили друг друга и были близки – на свой собственный, немного неловкий лад. Но мы не были близки в той мере, как мне того бы хотелось. Дело было в темпераменте – его и моем. Мы оба были молчаливыми стоиками. Не слишком делились личными чувствами. Многое держали в себе.

В нашем доме не было никаких воплей и криков: мы были для этого слишком вежливы и сдержанны. Это обеспечило нам с сестрой спокойное детство, но у этого покоя была и оборотная сторона. Хотя мы наслаждались обществом друг друга, эмоции каждый в основном держал при себе. Мы нечасто говорили о личном. Когда я стал старше, какая-то часть меня восхищенно завидовала большим этническим семьям, где люди постоянно ссорятся, и это для них едва ли не способ демонстрировать любовь. Я рос не в такой семье, где все вечно возмущаются и делают громкие драматические заявления. Не поймите меня превратно. Это было замечательно – жить в таком мирном доме. Но временами он казался чуточку слишком бесстрастным.

Думаю, стремление к уравновешенной семейной жизни у меня в крови. Я старался расширять свои границы и выходить за рамки стереотипов в общении с дочерями, быть более открытым эмоционально. И по-прежнему над этим работаю.

Кейт и Келли были малышками, когда умерли мои родители, и я жалею о том, что мои мама и папа не дожили до той поры, когда смогли бы увидеть, какими чудесными девушками они стали. Я пытался внушить им ценности своих родителей и вижу, что девочки многие из них приняли.

Мои дочери также обладают качествами и талантами, которые присущи им от природы. Дело не в том, что мы с Лорри научили их чему-то или хотя бы указали путь. И после рейса 1549 некоторые из этих качеств стали для меня очевиднее.

Кейт, к примеру, в высшей степени уверена в себе. Когда мы с Лорри размышляем о том, как комфортно Кейт наедине с собой, мы иногда говорим, что хотели бы стать такими, как она. Кроме того, Кейт, которой сейчас шестнадцать, очень целеустремленная и веселая; она сознательно относится к учебе. Она всегда хотела быть ветеринаром и ни разу не усомнилась в этой профессии.

Ее подруги говорят, что она – самая уверенная девочка из всех, кого они знают. И рассказывают истории о ней, которые подтверждают это мнение. Однажды, еще в средних классах школы, одной девочке не понравилась юбка Кейт, и она сказала об этом вслух. «Жаль, что тебе не нравится, – ответила Кейт, – а вот мне так даже очень!»

Лорри говорит, что многие девочки смутились бы после пренебрежительного замечания сверстницы об их наряде. Но только не Кейт.

Она себя уверенно чувствует и в общении с мальчиками. Однажды, когда ей было девять лет, мы отдыхали на каникулах на горнолыжном курорте, и она увидела, как компания мальчиков постарше лепит снеговика.

– Я пойду поиграю с ними, – заявила она нам.

Мы ее предостерегли. Она не знала никого из этих ребят. Они были на несколько лет старше ее. Но она бесстрашно вошла прямо в круг мальчишек и объявила, что пришла играть. Она заявила свои права. Поначалу это ошарашило мальчишек. А потом, поскольку она была уверена в себе, позволили ей играть с ними весь остаток дня. Лорри и я только подивились ее уверенности.

Через несколько недель после рейса 1549 я снова увидел эту уверенность, когда она сдавала экзамен на водительскую лицензию в калифорнийском департаменте транспортных средств. Мы с Лорри поехали с ней, и оба переживали за нее. Она хорошо подготовилась, и я доверял ей, когда она сидела за рулем, но ведь никогда не знаешь, как справится твой ребенок со стрессом.

Когда Кейт сдавала экзамен по вождению, мы с Лорри оставались в зоне ожидания департамента. Эти двадцать пять минут показались нам очень долгими, а потом она вернулась с широкой улыбкой на лице. Она сдала!

Я не мог не спросить ее:

– Ну как, трудно было? Ты боялась, что не сдашь?

Ее ответ:

– Я знала, что справлюсь.

Вот что Кейт имела в виду: она ощущала уверенность, потому что прошла всю предварительную подготовку. Она трудилась, училась и практиковалась.

Когда Кейт это сказала, она напомнила мне о том, что чувствовал я сам, когда разрушились двигатели рейса 1549. На самом деле она использовала те же самые слова, которые использовал я, когда Кэти Курик спросила меня, ощущал ли я уверенность, снижаясь к водам Гудзона. Кейт не помнила, что я произнес в телеинтервью именно эти слова. Она просто была так же уверена в своей подготовке.

Кейт всегда видела мир черно-белым. Или да, или нет. Это есть – или этого нет. Лорри говорит, что в этом отношении Кейт похожа на меня. Она всегда была очень сдержанна в эмоциях и рассудочна. Я понимаю эту ее черту, и, несмотря на все наше сходство, нам не всегда бывает легко нащупать эмоциональный контакт.

Уже пару лет растущая независимость Кейт дается мне нелегко. Став подростком, она с меньшей охотой откровенничает со мной. Она по-прежнему в случае чего обращается к Лорри, но иногда я чувствую себя аутсайдером. Ее «стариком».

Рейс 1549 немного изменил эту ситуацию. Она теперь с большей готовностью показывает свою привязанность физическими проявлениями. Любовь между нами часто остается невысказанной, но мы оба остро ощущаем нашу связь.

В отличие от Кейт 14-летняя Келли всегда была очень чувствительной и пылкой натурой. Еще малышкой Келли любила обниматься с нами – Лорри называла ее «наша зайка-обнимайка», – и это было просто великолепно. Она также чаще плакала, когда я уходил в рейсы на несколько дней подряд. Когда ей было три или четыре года и она видела, что я надеваю форму, у нее на глаза наворачивались слезы.

Келли от природы всегда была склонна к состраданию. Если в школе появляется новая девочка или ребенок-инвалид, она первая готова договориться вместе поиграть или предложит: «Почему бы тебе не сесть за обедом рядом с нами?» Келли всегда ощущает потребность действенно поддерживать таких детей, и это может быть для нее эмоциональным бременем.

Учитывая, как глубоко она все чувствует, она уязвима для язвительных слов. Она избегает грубоватых разговоров, обычных среди подростков. Тщательно выбирает слова. Даже негативное замечание старается облечь в мягкую форму. Она не хочет ранить чувства людей.

Помню, когда Келли в третьем или четвертом классе приходила домой из школы и мы с Лорри спрашивали ее, как дела, она неизменно рассказывала нам о каком-нибудь однокласснике, у которого выдался трудный день в школе. Она чувствовала, когда другому плохо, и ощущала потребность помочь.

С первого же дня после рейса 1549 Келли в полной мере прочувствовала это происшествие. Стоило Лорри рассказать ей о случившемся, как она ударилась в слезы, хотя и знала уже, что со мной все в порядке. Ее чувства отчасти вырастали из мысли о том, что моя жизнь подверглась риску. Но я также думаю, что она глубоко ощутила, какой ценой мне дался этот опыт, и ее душа сопереживала мне. Слышать все подробности этого дня ей было тяжко.