Завтра будет лучше - Бетти Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 31
Марджи гордилась своей округлившейся грудью. Она восхищалась собой. Но этого было недостаточно. Ей хотелось, чтобы Фрэнки тоже смотрел и восхищался.
– Погляди! – сказала она, встав перед ним в одной комбинации.
– На что? – спросил он.
– На мой бюст.
– А что с ним?
– Он стал пышнее.
– Ну и?
– Так красивее. И у меня не будет проблем с кормлением.
– Это хорошо. – Фрэнки отвернулся, как бы показывая, что разговор окончен.
– Потрогай! – скомандовала Марджи.
– Не глупи.
Она взяла руки мужа и приложила к своей груди. В первую секунду он инстинктивно согнул пальцы, но потом выпрямил их и растопырил. Марджи отпустила его и внезапно рассмеялась. Он одновременно испытал облегчение и рассердился.
– Ну! Скажи это! Скажи то, что сейчас подумала!
Это требование озадачило Марджи.
– А что подумала?
– Что если я этого не сделаю, сделает кто-нибудь другой.
– Не было у меня таких мыслей! – возмутилась она. – К тому же я никого и не знаю, кроме тебя. – При этих словах ей вспомнился мистер Прентисс.
Надев купальный халат, Марджи туго подпоясалась. Фрэнки расслабился, зная, что больше от него ничего не потребуется. Но в глубине души он застыдился этого чувства облегчения и попытался загладить вину.
– Я заметил, – сказал он, – что одежда стала сидеть на тебе лучше.
– Да, – согласилась она и с беззастенчивой гордостью добавила: – Теперь я могу надеть самое дешевое платье из магазина, а выглядеть будет так, будто специально по мне сшито.
Тщеславие Марджи касалось не только одежды, оно уходило корнями глубже. Чувствуя, что стала очень женственной и привлекательной, она шагала по улицам с высоко поднятой головой.
Марджи была довольна жизнью: сытая и одетая, имела крышу над головой и выполняла свое женское предназначение. Она чувствовала, что большего хотеть не следует. Конечно, ей хотелось большего, но это были только мечты, а не то, за что она сейчас могла бы бороться. Она хотела любви и дружбы… Впрочем, Фрэнки, как умел, любил ее и, как умел, был ей другом. Может, думалось ей, это все, чего можно ожидать от супружеских отношений. Так или иначе, она, откровенно говоря, ощущала себя не вполне удовлетворенной физически. Кроме того, ей была нужна безопасность, ей был нужен собственный дом (из которого ее не попросят съехать и за который не поднимут арендную плату), ей хотелось уверенности в том, что пища будет всегда и что не придется говорить ребенку: «Ешь и радуйся, а то и этого не будет». Нет, думала Марджи, дети не должны благодарить судьбу ни за хлеб, ни за кров, ни за родительскую заботу: все это принадлежит им по праву.
Свои дни Марджи заполняла работой по дому и шитьем приданого для младенца. С особым удовольствием она стелила постель: теперь это стало для нее приятным ритуалом благодаря радостным мыслям, которые ее посещали. «Года через два, – думала она, – за мной везде будет ходить маленькая девочка. Глядя, как я расправляю простыни, она станет делать ручонками такие же движения, и я ни разу не скажу ей: „Уйди, ты мешаешь“, я скажу: „Вот умница!“»
Марджи хотелось знать, приходило ли когда-нибудь кому-нибудь в голову написать книгу о постели. Она бы написала, если бы была писательницей. В постели люди бывают зачаты, рождаются и умирают. Если у нас беда, мы лежим в постели и плачем, а если радость, то тоже лежим, но при этом улыбаемся в потолок, убрав под голову сцепленные замком руки. Когда приходишь в гости к подружке, доверительный разговор не клеится, пока не сядешь рядом с нею на ее кровать. На кровати девушка раскладывает наряд, в котором собирается идти на свою первую вечеринку, а потом и белое платье. Ночью перед свадьбой она лежит с мечтательной улыбкой, а мама входит к ней, садится рядом, и они разговаривают. («Моя, по крайней мере, попыталась», – отметила Марджи.) Мать сама словно бы опять становится девушкой и секретничает с дочерью, как с подругой.
Марджи хотелось поделиться с кем-нибудь этими своими мыслями, но было не с кем. Фрэнки назвал бы ее глупой, а Фло смутилась бы. Марджи подумала о том, чтобы написать Рини, но на бумагу ее размышления всегда ложились плохо.
«Когда девочка немного подрастет, – решила Марджи, – я смогу говорить с ней о таких вещах, и она поймет. Поймет, потому что она моя, она часть меня. Она должна быть на меня похожей. Будет нечестно, если малышка уродится в Мэлоунов, ведь родителям Фрэнки я не нравлюсь, а он сам не очень-то хочет ребенка».
Марджи всегда думала о своем малыше как о девочке. Она знала, что чаще всего женщины хотят мальчиков, и не удивлялась этому. Девочка – это, как говорится, «неходкий товар». У нее нет таких возможностей, как у мальчика. Ей не стать президентом и не заработать миллион долларов. Что она может сделать, кроме как выйти замуж? Работать, конечно, может, но где? На фабрике? Никогда. В конторе? Пожалуй. Наверное, лучшее для женщины – это быть учительницей.
«Некоторые учительницы, – рассуждала Марджи, – хорошие, а некоторые ужасные: ненавидят учеников, потому что не могут выйти замуж и иметь собственных ребятишек. Правда, бывают такие, которые детей любят – просто так или потому что хотели бы своих, но ни один мужчина… Мне нравилась учительница домоводства, а в учительницу естественных наук я даже была влюблена. Не помню, как ее звали, но помню все, что она говорила. А еще была англичанка мисс Григгинс: у той даже разбору предложения мудрено было научиться, потому что она была злая. Это она пошла к директору и нажаловалась, что Глэд (девочку звали Глэдис, а фамилию Марджи забыла) якобы плохо учится. Училась Глэдис хорошо. Англичанка цеплялась к ней из-за каблуков-шпилек и помады. Четырнадцатилетняя девчонка отваживалась на то, на что учительнице – взрослой женщине, при деньгах и не обязанной ни перед кем отчитываться – не хватало то ли смелости, то ли чувства. Может, моя дочка не захочет быть учительницей, а захочет выступать на сцене. Вот это хорошо бы! Я куплю ей балетные туфельки и, как только она начнет ходить, постараюсь найти деньги на уроки танцев. Вдруг из нее выйдет вторая Мэрилин Миллер?[44]»
«Я влюблен в тебя, Солнышко», – промурлыкала Марджи и продолжала рассуждать: «Да, у меня должна
