Завтра будет лучше - Бетти Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нам нужно семьдесят пять долларов, – сказала она. – Ну или хотя бы семьдесят четыре. Я экономила на всем, на чем могла, но скопила только пятьдесят шесть.
– Ты ведь говорила, что справишься, – сказал Фрэнки.
– Я сама на это надеялась и очень старалась. Откладывала те два доллара, которые тебе прибавили, старалась ужиматься. Но счета за еду выросли: я теперь все время как будто бы голодная.
– Ладно, Марджи, не переживай. Хватит с тебя боли и страха, связанных с родами. О денежной стороне тебе беспокоиться незачем.
– Беспокоиться о денежной стороне – это для меня совсем не плохо. Так я отвлекаюсь и меньше боюсь.
– Я все улажу. Могу отказаться от курения.
– Но Фрэнки! Ты и так куришь мало, а это твоя единственная радость!
– Ну тогда я брошу не насовсем, а только на две недели, пока ты будешь в больнице. Это нетрудно. Когда мне захочется покурить, я подумаю о том, как ты там лежишь. В сравнении с этим две недели без курения – ерунда.
– Раз меня почти полмесяца не будет дома, мы сэкономим на газе, электричестве и льде для холодильника, – предположила Марджи с надеждой.
– И на продуктах, – добавил Фрэнки. – Я поживу у матери. Завтракать и ужинать буду там. Это хорошая экономия.
Мысль о том, чтобы питаться на материнской кухне, не радовала его: стоит ему там проявить аппетит, он непременно услышит: «Правильно, сынок, кушай побольше! В твоем доме тебе разве кто-нибудь так приготовит?!»
– Надо бы оформить больничную страховку, – сказал Фрэнки. – Я читал рекламные проспекты. «Никогда не знаешь, когда болезнь тебя поразит», – мрачно процитировал он.
– Нет, – твердо возразила Марджи. – Я никогда не болела, ты тоже. Мы не можем позволить себе из года в год просто так платить страховые взносы. Наши жизни застрахованы. Этого достаточно.
– И все же как знать, – упорствовал Фрэнки. – Не зря же говорят, что болезнь наносит удар неожиданно.
– Таким людям, как мы, болеть нельзя. Мы должны держаться. Если мы потеряем здоровье, – Марджи постучала по дереву, он тоже, – мы пропали.
– Может, сейчас все и нормально. Но что будет, когда мы состаримся? – спросил Фрэнки, ощущая на себе всю тяжесть прожитых двадцати двух лет.
– До старости у нас еще целая вечность. К тому времени мы станем на ноги, у нас будет собственный дом, у тебя – собственное дело, наши дети успеют окончить колледж.
– Дети? – простонал Фрэнки. – Господи, Марджи! Мы не можем себе позволить иметь еще детей. Правда, не можем! Если парень завел детей, значит, он отдал заложников судьбе[46] – это я где-то прочел, когда учился в школе.
– То есть как – заложников?
– Я имею в виду, что если у человека есть дети, он связан на всю оставшуюся жизнь.
– Но где один, там и двое или трое. Второго ребенка можно родить следом за первым, а третьего – когда старшим будет лет десять-двенадцать. Тогда, после того как они от нас уедут, в доме все равно останется ребенок.
– Нет, Марджи, хватит с нас одного. Я лично за этим прослежу, – сказал Фрэнки ровным голосом. – Больше у нас детей не будет.
– Но какой смысл нормальной женщине жить без детей? – вскричала Марджи. – У меня должны быть дети, Фрэнки!
– Да зачем? Почему? Назови мне хоть одну вескую причину. – Ему вспомнились слова матери: – Кроме того, что так ты меня к себе привяжешь.
В ответ Марджи высказала то, чему сама удивилась:
– У нас должны быть дети, потому что больше между нами ничего нет.
Наступило внезапное напряженное молчание, похожее на ту пульсирующую тишину, которая наступает, если оборвать музыкальную ноту, которую до этого слишком долго тянули. Марджи поднесла руку к губам, как будто хотела забрать свои слова обратно. Она принялась отчаянно придумывать, что бы такое сказать, чтобы перечеркнуть уже сказанное. Но никакой такой волшебной фразы ей на ум не приходило. «Благословите меня, отче, ибо я согрешила», – прошептала Марджи невидимому исповеднику. Ей захотелось встать перед Фрэнки на колени и попросить прощения за причиненную боль. Она даже подалась вперед, но в этот момент ребенок в ней пошевелился и у нее возникла глупая мысль, что это может как-то повредить малышу, если она будет коленопреклоненно просить прощения у его отца.
Внезапное легкое шевеление под ее туго натянутой юбкой притянуло к себе взгляд Фрэнки, и он поморщился от жалости. «Ей придется мучиться, придется подвергнуть себя опасности, – подумалось ему. – Почему же она так борется за это, как за какую-то великую привилегию?» Достав из шкафа пальто и шляпу, он тихо произнес:
– Наконец-то, Марджи, ты высказала то, что у тебя на уме.
С детства знакомая с унылым ритуалом семейной ссоры, Марджи не ответила. Она знала: злые слова, как ступеньки, следуют друг за другом. Фрэнки осторожно надел шляпу и медленно застегнул пальто.
– Куда ты? – спросила Марджи, как ее мать из вечера в вечер спрашивала отца.
– Куда-нибудь, – сказал Фрэнки точно так же, как говорил Хенни.
Вечером они, конечно, помирились. Он спокойно и рассудительно объяснил свою точку зрения, умоляя понять. Она заверила его, что понимает. Она и правда понимала. Но понимание, увы, не всегда подразумевает одобрение, согласие или прощение. Марджи подумала, что тот, кто сказал: «Понять все – значит простить все», не знал, о чем говорит. Она со слезами извинилась за свои слова. Между Фрэнки и ею, как она теперь его уверяла, было все, чего только можно пожелать.
После примирения между ними на час воцарилась близость.
Однако ткань их брака была порвана, и, как усердно они ни штопали ее словами понимания и прощения, остался шов, указывающий место разрыва.
Их болезненная ссора оказалась к тому же еще и безосновательной. Фрэнки не пришлось взять на себя отцовские обязанности.
Младенец (это была девочка) родился мертвым.
Глава 34
Марджи досталось лучшее место в палате – у окна. Ее посетители могли стоять рядом. Люди, приходившие к другим пациенткам, стояли только в изножье, потому что по бокам свободного пространства не было. Как только Фрэнки позвонили и сообщили новость, он взял на работе выходной и приехал. Горе стерло с его лица последние следы мальчишества. Другим пяти женщинам (все они разрешились от бремени благополучно) любопытно было понаблюдать, как несостоявшийся отец переживает свое несчастье. Смущенный их жалостливыми взглядами, Фрэнки наклонился
