«Додж» по имени Аризона - Андрей Уланов

Поднял я голову – и сразу взглядом с Ней столкнулся.

Лет Ей и в самом деле не больше, чем Каре. Только лицо… другое. В смысле, более… суровое, что ли… не знаю. Волосы темные, по плечам рассыпались, за конем красный плащ струится, словно знамя. Рубашка на Ней тоже красная была, и в обруче на лбу камни крупные того же цвета – рубины, не иначе.

А вот какого цвета глаза – тогда не запомнил. Хотя, казалось, только в них и смотрел. Я на Нее, а Она на меня – грязного, измаранного, а остальных словно и нет, одни мы в этом мире остались, и не движется ничто, только Она мимо меня медленно-медленно и беззвучно совершенно на коне проплывает.

Еще я меч запомнил. Меч у коня на боку без ножен висел. Здоровенный такой двуручник, на солнце полыхал так, словно из чистого серебра сделан. Обычно-то на него, наверно, и смотреть больно, только сейчас я смотрел ох как не обычно.

Не знаю, сколько это… наваждение длилось. Ну сколько, спрашивается, надо коню, чтобы два десятка метров проскакать? Секунды… а мне казалось, я там битый час стоял и на Нее смотрел.

Только когда Она отвернулась – резко, я моргнул, и снова все на свои места стало, как обычно.

– Теперь, – торжественно так Виртис изрек, – ты удостоился лицезреть Ее Высочество.

Да уж, думаю, удостоился… улицезреть. Ох, неспроста все эти штучки-дрючки.

Вытер пот со лба – точнее, масло по нему еще больше размазал и чисто машинально капот захлопнул, а мотор возьми и заведись.

Я аж подскочил. Открыл капот обратно, заглянул – точно, работает. Тут уж я вообще что-либо понимать перестал. Как во сне – дошел до дверцы, открыл – рыжая уже успела обратно в кузов перебраться, догадливая, – сел и к Каре повернулся.

– Ну, – спрашиваю, – и что?

Ничего мне эта кошка рыжая не сказала, только посмотрела… обещающим таким взглядом. Много чего разного обещающим.

Глава 17

Проснулся, еще глаз не открыл, слышу – что такое? Где-то рядом, под самым окном, гармонь играет.

На поле танки грохотали,Танкисты шли в последний бой.А молодого лейтенанта неслиС пробитой головой.

Вскочил с кровати, высунулся в окно – точно. Посреди двора королевского замка, в стожке сена – и кто его только тут насыпал, – сидит рязанская рожа в нашей гимнастерке и выводит:

В наш танк ударила болванка,Погиб отличный экипаж.Четыре трупа возле танкаУкрасят боевой пейзаж.

Я быстро оделся, сапоги натянул, махнул прямо через подоконник и иду. А этот – хоть бы хны, даже бровью не повел. Словно тут каждый день полковники табунами ходят, а уж простые сержанты и вовсе ротами маршируют. Сидит себе и наяривает:

Нас извлекут из-под обломков,Поднимут на руках каркас.И залпы башенных орудийВ последний путь проводят нас.

Я рядом стал, дослушал до конца.

– Эх ты, – говорю, – Рязань. Что ж ты вытворяешь? Такой аккордеон замечательный, не какая-нибудь там фабричная работа, а настоящий мастер делал, да еще небось и на заказ. Этому трофею цены нет, а ты на нем, как на трехрядке, наяриваешь, на одних басах. За такую игру на кухню вне очереди отправляют.

Рязань голову поднял – глаза до чего голубые – и усмехается.

– Ты, что ли, лучше сыграешь?

– Да уж получше тебя, – говорю.

– А ну, попробуй, – и аккордеон мне протягивает. Ну, я рядом с ним сел, ремни надел, по клавишам прошелся – загляденье. Такой глубокий и чистый звук – давно не слыхал.

– Чего играть-то? – спрашиваю.

– А чего хочешь.

– Ладно, – говорю, – получи. И начал.

Вьется в тесной печурке огонь.На поленьях смола, как слеза,И поет мне в землянке гармоньПро улыбку твою и глаза.

Рязань до конца дослушал и говорит:

– Хорошо играешь. Но тоже не Шаляпин.

– От Лемешева и слышу, – отвечаю. – А ну, сам покажи.

Рязань аккордеон обратно забрал и как врежет:

Над границей тучи ходят хмуро,Край суровый тишиной объят.У высоких берегов АмураЧасовые Родины стоят.

– Ну, вот, – говорю, – опять ты его на одних басах терзаешь. А ну, отдай вещь.

У меня-то слух натренированный – в темноте кромешной шаги часовых ушами ловить. Ну а если артиллерия концерт начнет, могу не хуже любого дирижера – эта немецкая стапяти-… это наши дивизионные; гулко, с оттяжкой – «тигр» из своей дуры долбанул. Тот еще оркестр.

Исполнили мы с ним на пару «Темную ночь», потом из «Трактористов» – «Броня крепка и танки наши быстры», потом «Синий платочек» – это совсем хорошо было, ну и, само собой, «Катюшу». Народ местный вокруг нас собрался. Ну, картина и в самом деле на раз – в черт-знает-каком-мире, посреди двора королевского замка, развалились двое славян и наяривают себе.

Сыграли так еще с десяток песен, и тут Рязань говорит:

– Это я все и без тебя знаю. А новое чего-нибудь?

– Новое? – спрашиваю. – А ты новую «Лили Марлен» слыхал? Образца 44-го?

– Нет.

– Ну, вот и лови, и давай на этом концерт заканчивать.

И сыграл.

– Ну, – Рязань говорит, – шикарно играешь. Хоть в королевские менестрели записывай.

– Ладно, – говорю, – поиграли, и будет. Ты лучше расскажи, кто ты есть и чего здесь валяешься?

– А чего рассказывать, – говорит. – Ты сержант?

– Старший.

– А я просто. Ты пехота?

– Бери выше, – говорю, – дивизионная разведка.

– Ну а я артиллерия. ИПТАП, слыхал про такое?

– Как же, – говорю, – сорокапяточки. Смерть врагу, конец расчету. Наслышаны, знаем.

– У нас уже новые были, – говорит, – 57-ми. Вот с одной такой я сюда и угодил.

– А здесь, – спрашиваю, – чего делаешь?

– А я, – говорит, – замковым ПВО заведую. В правом крыле одна наша зенитка стоит, 85-ти, в левом – фрицевская, восемь-восемь. И еще «эрликон» на главной башне торчит, только к нему снарядов вечно нет.

– Тут я как раз помочь могу, – говорю. – У нас недавно «фоккер» хлопнулся, 190-й, там этих снарядов штук пятьсот – если подойдут, конечно.

Рязань аж подскочил.

– Слушай, – говорит, – да за такое, за такой подарок я… я…

– Ты бы, – усмехаюсь, – хоть имя свое сказал. Я вот, например, на Сергея Малахова, бывает, отзываюсь.

– А чего имя, имя у меня простое – Рязанцев Николай.

– Точно, – говорю, – я как твою рожу из окна увидел, сразу подумал – Рязань-матушка.

– Тоже мне – разведка.

– Ну вообще, – интересуюсь, – давно здесь кантуешься?

– Да уж, – зевает Николай, – с полгода.

– О, – говорю, – так ты небось и новостей-то последних не знаешь?

– Откуда. У нас же тут до последних двух недель такое захолустье было – мухи от скуки на лету дохли. Пока там, – на замок кивает, – не решили, что королевский двор сюда переберется. Тут-то все, понятно, забегали, как ошпаренные.

– Ну, тогда лови.

Выложил я ему сводки Софинформбюро за последние месяцы – и про Белоруссию, и про второй фронт, и про наши украинские дела.

Коля только вздохнул завистливо.

– Вот, – говорит, – это да. Это люди дела делают. А мы тут…

– А что, – спрашиваю, – вам злыдни местные не сильно досаждали?

– Да не. Покуда тихо было. Но, скажу тебе, тишина эта такая, нехорошая тишина. Ну, знаешь…

– Как перед большим боем.

– Во. В точку.

– Ну а разведка ваша куда смотрит? Или, – говорю, – она тут вообще отсутствует как диагноз?

– Да был один попик, – отвечает Рязань. – То есть чего был, он и сейчас есть… где-то. Затаился, крыса церковная. Выпить не дурак, да девок дворовых за зады щипать, а насчет дела… какие-то сведенья он выдавал, а откуда брал, леший знает. Мне одна… бойкая… рассказывала, что у него в часовне шар хрустальный есть, в который видно, чего на той стороне творится. Еще слух ходил, что он с птицами общаться умеет, хотя по этой части больше друиды мастера. Есть тут такие… лесники-агрономы.

Коля это так спокойно говорит, с ехидцей, а меня злость начала разбирать.

– С чертями он зелеными общался, – говорю. – А смотрел небось в бутылочные донца. Знаешь, сколько там полезной информации высмотреть можно? А уж зеленые черти – это и вовсе источник воистину неоценимый. Таких новостей порасскажут – свеженьких, прямиком из преисподней.

– Да говорил я управляющему нашему, – мигает Коля, – графу Эльварду, я его Эдиком зову, что гнать надо этого алкаша в три шеи, пока до беды не довел, а на его место из столицы толкового мага вытребовать. И чтобы исцелял заодно. А то стыдно сказать – во всем замке из медпресонала коновал дядя Фотт. Никто, понятно, к нему и не обращается, дураков нет, все, случись что, на болото топают, к бабке Пиго – тоже та еще старушка, Баба-яга чистой воды. Во, – оживляется Рязань, – самогонку-то бабка тоже гонит, уж не ведаю с кого. Пойло на вид отвратное, на запах и вкус тоже, но коли сумеешь заглотнуть не проблевав – забирает, доложу тебе, не хуже наркомовских.

– Ты, я погляжу, – говорю, – неплохо тут устроился. Вжился, можно сказать.