Платит последний - Ольга Некрасова

— Ты что? Ты кто, что тебе нужно?! — запаниковал Брехунец.

— Компромат, — коротко ответил Кудинкин, с тоской глядя на компьютер. Учиться надо было! Наверняка в брехунцовском ноутбуке хранились тайны, за которые он был бы счастлив отдать сто двадцать тысяч долга. Но для Кудинкина они оставались китайской грамотой.

— В чем заминка-то? — издевательским тоном спросил Брехунец. Догадливый, ожесточился Кудинкин и, не дав хозяину «Полариса» насладиться своим торжеством, опрокинул его вместе с креслом на пол. Удар пришелся на спинку кресла — безопасно, однако на нервы действует. Кудинкин вскочил Брехунцу на грудь и, тыча ему в лицо бананом, гаркнул:

— Пароль!

— Ого, банан! Дай укусить! — совсем обнаглел Брехунец. Кудинкин застонал от унижения: надо же так проколоться! Он же сунул банан чуть ли не под нос Брехунцу — конечно, тот учуял запах.

Серьезное дело превратилось в клоунаду.

— Мой вам совет: возьмите на складе бананов, ананасов и уматывайте отсюда, молодой человек, пока взрослые дяди не пришли, — отечески посоветовал Брехунец, не подозревая, что еще больнее ранит кудинкинское самолюбие. У Кудинкина был высокий голос, и, случалось, по телефону его принимали то за подростка, то за женщину.

Кудинкин полез под мышку за пистолетом, с клацаньем передернул затвор и дал Брехунцу нюхнуть ружейного масла.

— Учти, придурок лагерный, — сказал он Брехунцу, — если я достал оружие, я обычно стреляю.

Эта была чистая правда, но после конфуза с бананом прозвучала она неубедительно.

— Дай патрон пощупать, — потребовал Брехунец. — А то, может, у тебя пистолет газовый.

Дрожа от унижения, Кудинкин выщелкнул из пистолета патрон и сунул Брехунцу в примотанную к телу руку. Его так и подмывало врезать гаду по почкам или вставить ему карандаш между пальцев и надавить. Будь Кудинкин при исполнении, он бы сделал это не задумываясь, как и любой его коллега во всем мире. Но сейчас Кудинкин был сам по себе, не капитан милиции, а частное лицо. Он чувствовал себя неуверенно.

— Это совсем другое дело! Записывай пароль, только подними меня, — покровительственным тоном сказал Брехунец, не иначе как нарочно уронив патрон. Кудинкин нагнулся, подобрал патрон и, кряхтя, поставил кресло с тяжелым Брехунцом.

— Поаккуратней, отрок, — сделал ему замечание Брехунец и стал диктовать: — Ноль двенадцать, триста сорок пять…

На цифре «семь» Кудинкин сообразил, что это простой ряд чисел, но дописал строчку до конца, до девятки. Компьютер, как и следовало ожидать, замигал табличкой: «Введен ошибочный пароль».

— Издеваешься, — отметил Кудинкин.

— Ага, — поддакнул Брехунец. — Зачем тебе пароль? Ты скажи, чо те надо, отрок. Может, без пароля договоримся.

— Пока что нет, не договоримся, — вздохнул Кудинкин и честно раскрыл карты: — Если я скажу сейчас, ты подумаешь, что я прошу слишком много. Сейчас ты несерьезно ко мне относишься. Тянешь время, ждешь: вот придут быки Фиделя, набьют сопляку морду, а то и на нож поставят…

Физиономия у Брехунца стала кислой.

— А ты думал, я об этом не знаю? — проникновенно спросил Кудинкин. — Думал, я шпана несознательная, за бананами полез?! А я, Теодозий Орестович, все знаю: и что ты собрался в бега, и что бананчики не твои, а Фиделя, и что денежку ты ему приготовил… И даже то, что опаздывают его быки минут уже на пятнадцать. Я, Теодозий Орестович, тоже их жду. С томленьем упованья, как сказал классик. Потому что через пять минут после их прихода ты станешь относиться ко мне очень серьезно. Вот тогда я скажу, чо мне надо, и это покажется тебе сущим пустячком.

— Кретин! — простонал Брехунец. — Убегай, пока жив! Хочешь, денег дам? Они же из тебя ремней нарежут, а я, получается, стану соучастником. Мне только этого не хватало — с уголовщиной связываться!

— С насильственным преступлением, — поправил Кудинкин. — А с уголовщиной ты давно связался: раздел восьмой Кодекса, «Преступления в сфере экономики».

Брехунец озадаченно умолк. Профессиональный гимн ментов «Не отпирайся, нам все известно!» был исполнен на твердую четверку, и Кудинкин улыбнулся. Пускай Брехунец теперь помучается: какие такие преступления в сфере экономики, что известно «отроку»? Тем легче он потом расстанется с деньгами.

Еще с четверть часа ждали молча.

— Скучно. У тебя музычки какой-нибудь нет? — беззаботно спросил Кудинкин, чтобы позлить Брехунца, и в этот момент послышались далекие удары по железу.

— Приехали. Сейчас тебе сыграют музычку, — злорадно сказал Брехунец.

Кудинкин залепил ему рот липкой лентой и пошел открывать.

Стальная дверь ныла и дребезжала. Судя по всему, в нее колотили каблуком. Кудинкин поднялся по крутой металлической лестнице с рифлеными ступеньками. Заканчивалась лестница площадкой, маленькой, на ширину распаха двери. Опер глянул вниз и от всей души пожелал, чтобы того, кто будет отсюда падать, звали не Кирилл Алексеевич Кудинкин. От гула ударов у него заложило уши. Засов толщиной в палец начал прогибаться. Бивший в дверь был очень здоровым человеком. Через несколько секунд ему предстояло стать очень больным. Кудинкин не собирался церемониться: быки есть быки, либо ты их, либо они тебя.

Если драка длится долго, то это, скорее всего, или спортивное соревнование, или дерутся женщины. А мужская драка насмерть мгновенна, подла и совершенно незрелищна.

Кудинкин поймал паузу между ударами, отодвинул засов и резко распахнул дверь. Как он и думал, стучавший повернулся к двери спиной и бил назад каблуком, как жеребец копытом. Следующий удар пришелся в пустоту. Потерявший равновесие бык нелепо замахал руками, Кудинкин схватил его за ударную ногу и дернул. Килограммов сто двадцать человеческого мяса загремели по лестнице, какая-то выпавшая железка отдельно пересчитала ступеньки. Пистолет, наверное. Кудинкин не стал отвлекаться на сбор трофеев.

Следом за неудачливым быком на порог шагнул другой, руки у него были в карманах — не успел ничего понять. Кудинкин изо всех сил ударил его дверью и, судя по звуку, попал в голову. Дверь отскочила, как на пружине, и опять раскрылась настежь. Бык устоял на ногах, но колени у него подкашивались. Вцепившись в отвороты его куртки, Кудинкин и этого отправил считать ступени.

А потом он сплоховал. У входа в подвал будто в кошмаре возник третий человек, маленький, ростом не выше самого Кудинкина. Секундой раньше опер не мог разглядеть его за спиной плечистого быка. Человек стоял грамотно, под удар дверью не совался, а спокойно себе выволакивал из кармана пальто пистолет. Кудинкин еще успевал спрятаться за дверью. А он вместо этого дернулся за своим пистолетом, понял, что не успеет, и грудью кинулся на преступника. Одна мысль владела им: не обосраться бы!

«Грудью кинулся на преступника» — это звучит красиво, это я оставлю. Хотя и своевременную мысль Кудинкина нельзя вычеркивать из моего правдивого повествования. Как милиционер с большим практическим стажем, Кудинкин трусил отчаянно. Надетый под рубашку легкий Трехдюймовочкин бронежилет мог спасти далеко не от каждой пули. Другое дело, что бегом вообще ни от какой пули не спасешься. Кудинкин, забыв о своей репутации крутого опера, кинулся на прорыв с теми же чувствами, какие испытывает загнанный в угол кролик.

Весь мир Кудинкина с его тридцатью двумя прожитыми годами, любовью к Трехдюймовочке и мечтой о домике в Опалихе готов был исчезнуть в черной дыре пистолетного дула. Дуло смотрело ему прямо в лицо. Кудинкин летел к нему в прыжке очень долго, секунды две. Пистолет выпускает за это время три-четыре пули, а если он автоматический, то все двадцать. Это ужасающе много для одного Кудинкина. Он летел к своему убийце и думал, что домик в Опалихе — непозволительная роскошь. Живут же люди без домиков. Было непередаваемо жалко Ольгу, которую, конечно же, никто не поймет и не полюбит так, как понимал и любил ее он, Кудинкин.

А потом Кудинкин долетел, схватил врага за тонкое запястье и вывернул за спину слабую руку, покрытую старческими веснушками. Как и положено реагировать на этот прием, старик выпустил пистолет и согнулся крючком. Кудинкин безжалостно заковал его в наручники и залепил глаза прихваченной из брехунцовской конторы липкой лентой.

— Я тебя все равно срисовал, козлина, — спокойно сказал старик. — Если отпустишь меня сейчас же, умрешь без мук и детишек твоих не трону, слово даю.

Не говоря дурного, Кудинкин отвел старинушку на площадку лестницы и приковал его к перилам, а сам отошел на то место, с которого старик в него целился. Лампы под потолком подвала били Кудинкину в глаза, лицо старика против света казалось черным.

— Врешь, не видал ты меня. Если ветераны будут врать, чего в таком случае ожидать от молодежи?! — огорченно сказал Кудинкин, возвращаясь к старику.