Христианская альтернатива революционным потрясениям в России. Избранные сочинения 1904–1907 годов - Николай Николаевич Неплюев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, покаемся без промедления и сотворим плоды, достойные покаяния, если хотим не разделить участь «великой блудницы», если хотим быть народом Божиим, достоянием Бога Живого и причастниками благодати Его!
Если вы спросите меня, по какому праву я говорю вам это, я отвечу: по праву грешника, подобного вам грешника, на себе испытавшего и силу благодати, и великое жизненное значение верховного закона любви христианского Откровения.
Во многих отношениях я не лучше большинства и очень настаиваю на этом. Чем хуже я, тем более обязательно для лучших меня сделать больше и лучше, чем я сделал. Если я не лучше других, отношение моё к Богу и правде Его было не только лучше, но и совсем иное, чем большинства христиан, и мне стало понятно, и мне стало возможно то, что для громадного большинства христиан остаётся непонятным и кажется невозможным. Потому с убеждением говорю вам: покайтесь в вашем прежнем отношении к Богу и правде Его по слову Спасителя мира: «Ищите Царства Божия и правды Его и всё прочее приложится вам»!
Моё отношение к Богу и правде Его отличалось от отношения к нему большинства тем, что я искренно желал быть достоянием Божьим, никогда не дерзая пытаться сделать Бога достоянием своим. Сознательно уверовав, я искренно верил, что Высший Разум мира умнее меня и потому занимался не критикой Его Откровения, а отдавал все силы разума на уразумение Его. Искренно верил, что Высшая Любовь мира добрее меня и потому не измышлял своей программы осуществления блага, а только думал о том, как наиболее разумно осуществить Божью программу гармонии Царства Божия в мире Божьем. Веруя в Бога Живого и в Живого Христа Его, я не мог по капризу своему брать из Откровения правды Божьей то, что мне нравится, и отвергать то, что мне не по вкусу. Для меня всё Откровение во всей его целокупности было вечной истиной правды Божьей, которой я проверял себя и всё, а не которую кем-либо и чем-либо проверял. Потому и было невозможным для меня проглядеть истинное жизненное значение верховного завета христианского Откровения, верховной заповеди любви, как бы я сам ни был беден любовью. Моё отношение к Богу было не то, при котором я мог бы отвергнуть верховный завет Его в угоду нищему любовью сердцу моему. Напротив, я сердце своё осудил при свете верховного завета Божия, стал алчущим и жаждущим любви, и преобразилось сердце силой благодати, в немощи моей Господь явил силу Свою при свете верховного завета любви и дал устойчивую любовь к делу своему за одно то, что я искренно хотел быть достоянием Его и делать святое дело Его, а не Его кощунственно искал делать достоянием своим и помощником в делах своих! Понимание жизненного значения верховного завета любви оразумило для меня веру, объединило в одну гармонию, в одну великую духовную красоту всё Откровение, всё вероучение, оживило его, до тех пор представлявшее для меня груды неупорядоченной буквы, животворящим духом любви, разума и славы Божией. Оразумилась христианская этика с её божественной формулой: всё дозволено христианину в границах любви к ближним при свете любви к Богу всем разумением, когда всё порождено любовью и ведёт к торжеству любви. Стала вполне ясной и разумная программа христианского упорядочения жизни на началах веры, действующей любовью. Для меня не было вопроса о том, надо ли вступить на этот путь, как не могло быть вопроса о том, надо ли или нет быть логичным в вере и любви, надо ли или нет быть верным Богу любовью. Для меня не было вопроса о том, могу ли я это сделать, хватит ли у меня на это моих человеческих сил, как не могло быть вопроса о том, в Бога или в себя я верую, может ли быть для творения неисполнимым выполнение верховного завета Творца, можно ли идти по пути спасения, не выполняя верховного завета Спасителя мира, Того, Кто был и есть «путь, истина и жизнь», можно ли придавать какое-либо значение собственным индивидуальным силам и можно ли сомневаться во всемогуществе силы благодати Божией, действующей в немощи нашей, когда действовать она может, не совершая тем насилия над нами!
Это неизбежно привело меня к тому, что, возлюбив Бога всем разумением, я пришёл к сознательной вере, давшей мне возможность многих воспитать в сознательной вере и дисциплине любви, делающей их способными пользоваться христианской свободой, не злоупотребляя ею, и организовать жизнь и труд по требованиям веры, любви и христианской совести на началах братолюбия и братского единства. Для этих дисциплинированных любовью христиан стало естественной насущной потребностью обособление от зла и тесное сплочение на общее дело осуществления добра. Организовался тесно сплочённый братской любовью христианский приход, который для соучастников является духовным санаторием и удовлетворением законной потребности жить по вере, для церкви поместной и для христианского государства – той здоровой живой клеткой, в которой так нуждаются эти живые организмы, по неимению которых они и изнемогают в настоящее время в тяжких социальных и политических болезнях, для всего христианского мира – живым опытом жизненного значения покаяния и того мирного благоденствия, которое является венцом для тех, кто творит плоды достойные покаяния.
Вот в чём моё преимущественное право сказать вам, братья-христиане, то, что говорю. Всё это не только передумано, но и пережито, осуществлено, выстрадано мной. На самом себе я испытал то, что вам советую. Силой Божией в немощи моей совершено то, на что отдать себя в руку Божию я вас призываю! То, что было возможно для меня, возможно и для вас. То, что сделал Господь в немощи моей, Он сделает и в вашей немощи, если и вы дадите Ему возможность действовать в вас и через вас без насилия над вами.
Теперь, когда я приближаюсь к концу земного бытия, я чувствую нравственную обязанность перед Богом и перед вами, братьями-христианами, обратиться к вам с этим призывом покаяться в том, в чём сам я покаялся, сотворить те плоды покаяния, которые были покаянным воплем жизни моей за весь христианский мир. Из любви к вам я не могу не желать для вас того, что оразумило для меня и веру, и жизнь, было для меня утолением
