Сирахама - Артур Прядильщик

Кэнсэй, собрав глазки в кучку, сравнил уровень в четырех рюмках. Удовлетворенно кивнул — уровень был идеально одинаков!

— Мастерство таки не пропьешь! — Он сверкнул глазами. — Апачай, может, все-таки будешь?

— Спиритус Апачай не давай! — Отозвался Апачай.

Он держал в каждой руке по открытой банке пива — светлого и темного — и попеременно делал глоток то из одной, то из другой.

— От спиритус Апачай стена ломай, Апачай забор ломай, деревья дергай, насяльника бегай, насяльника ругайся… Сакаки гадость дал! Горький, противный! Ишак пись-пись! Ишак белый (поднял банку со светлым пивом), ишак серый (с темным)… два веселый ишак!

— Ну, вы посмотрите на этого дикаря! — Возмутился Сакаки, пихнув в бок мрачного Акисамэ. — Я через друзей настоящую «Крушовицу» достал! Не нравится — поставь в холодильник, не переводи продукт!

— Апачай поставит банка мороз! Плюнет банка — потом поставит. Апачай знай Сакаки. Сильно-сильно знай — банка пива холодильник — ёк!

Апачай сделал еще два глотка и улыбнулся демонстративно блаженно:

— Апа-па-а-а-а…

Кэнсэй усмехнулся:

— Сакаки, а вот ты после сегодняшнего кем себя чувствуешь?

— Беременной Сейлор Мун! Отвали-на со своими поисками совести-на! — Буркнул Сакаки и перевел разговор на более приятную тему, подхватив со стола квадратик блинчика с икрой. — Акисамэ, а эта русская кухня — ничего-о-о… Только Кенчи говорил еще что-то про грибочки…

— Где я тебе в Японии маринованные грибы найду, Сакаки?

— Ну, а «селедочка с картошечкой»? Уж селедка-то с картошкой в Японии есть?

— Есть. Идешь на кухню и говоришь Миу: «Миу-тян, приготовь, пожалуйста, картошечки»…

— Хм… М-да. Уел-на. Она деда после сегодняшнего… — Сакаки, чуть проморгавшись, посмотрел на экранчик своего мобильного телефона. — … вчерашнего уже… матерно обложила. И с Сигурэ не разговаривает! А уж меня и вовсе пошлет. Деду так и сказала… я чисто случайно мимо походил… за стенкой… за двумя… «Да плевать мне на эту активацию! Можете засунуть ее…» Прикинь, да!

— О! — Восхитился Кэнсэй. — Кенчи сказал то же самое! Правда, без указания этого экологического способа утилизации. Но свое отношение высказал столь же категорично!

— Хорошие… ученики… — С расстеленной прямо на энгава скатерти исчезла одна рюмка. В темноте, под энгава, кто-то звякнул чем-то металлическим по стеклу. — Молодые… горячие… Комплименты… делают… девушке… приятные.

Мастера несколько секунд молчали, переваривая информацию. Кэнсэй кивнул:

— Да… За это таки надо выпить!

Мастера быстро расхватали оставшиеся рюмки, вооружились закуской и застыли, поглядывая на Кэнсэя. Тот задумался и изрек:

— За учеников… чтоб у них… всё… И чтобы они нас потом… за это… не…

Мастера согласно и одобрительно покивали, выдохнули и — употребили.

— Кхэ-э-э, — Закряхтел Сакаки и быстро бросил в рот еще один блинчик с икрой. — Акисамэ…

— Да, Сейлор-сан?

— А «klushnitca», которой ты вознес благодарственную молитву после первой рюмки — это кто?

— Мастер… клюшек…? — Предположили из-под энгава.

— А может, все-таки, я спою? — Грустно посмотрел Акисамэ на свою гитару. — Ну, хотя бы пару аккордиков возьму, а?

— Ни… — Пьяно мотнул головой Сакаки. — Тебе только дай ее в руки — потом не отберешь! А Кисары-тян сегодня на тебя нет…

— Акисамэ, — Послышалось из-под энгава. — А почему… Сейлор… — сан?

— Потому что беременная Сейлор Мун — это уже явно не «-тян».

— Кэнсэй… а ты свои иголки из ученика вытащил? А то ведь изнасилуют они его там… не втроем, так вдвоем…

— Не изнасилуют — я его ПРАВИЛЬНО обездвижил… А Ренку я строго научил: чужие иголки — не тронь!

Мастеров с утра видно нигде не было. Приятно было бы думать, что они, испытывая угрызения совести и терзаемые душевными муками, куда-то прячутся от своего ученика, не смея смотреть тому в глаза… но расстеленная скатерть на энгава со следами очень основательной и вдумчивой попойки, разрушала такие иллюзии. Мастера банально проспали…

Убрать следы ночного пьянства никто из них, разумеется, и не подумал, так что делать это, как и положено молодым в некоторых армиях, пришлось нам. Мисаки, не чинясь, помогала — так что смогли все занести на кухню в один рейс.

Мы делали утреннюю разминку в зале с открытыми перегородками на улицу, когда к воротам Редзинпаку подъехал маленький белый фургончик Митсубиси с едва заметными синими монами Драконов на дверцах. Мисаки тут же упорхнула встречать машину, а мне оставалось сделать единственный верный вывод:

— Вещи Охаяси-сан привезли?

Миу, не выходя из шпагата, оперлась на руки, выпрямила ноги, поднимая их вверх, прогнулась в мостик и, наконец, встала нормально — на ноги — следя за происходящим у ворот.

В эмоциях Ренки и Миу по отношению к Мисаки ничего особо убийственного не было — чуть-чуть сочувствия, чуть-чуть настороженной опаски, чуть-чуть отстраненности, чуть-чуть хмурой неприязни. Убивать Охаяси Мисаки прямо сейчас никто из них не собирался. Будь я поглупее, наверняка обиделся бы на отсутствие нормальной женской ревности. Впрочем, будь я поглупее, вообще не «парился» бы этими проблемами… и проблем бы, кстати, у меня сейчас не было!

Из белого фургона с пассажирского места выпрыгнул Кин Охаяси и крепко обнял сестру, закружив рассмеявшуюся девушку вокруг себя. Осторожно поставил ее на брусчатку. И они о чем-то зашептались… даже по губам читать не стал — до того вся эта ситуация снова стала неприятной!

Кин вытащил из машины десять огромных спортивных сумок и какой-то длинный черный чехол… боевой посох? Лук?

— Девочка привыкла жить с комфортом. — Осуждающе покачала головой Миу, сосчитав количество сумок, извлеченных из машины. — С другой стороны, не придется теперь ей вещи одалживать.

Хм… по-хорошему, помочь бы надо все это донести к гостевому дому, где была определена на постой Мисаки — асфальтированной дорожки, чтобы по ней фургончик проехал, к гостевому дому не было. Только узенькая тропинка, выложенная кирпичом.

«Не целуют — не подставляйся, Малыш! Сунувшись сейчас с предложениями о помощи, мы только хуже сделаем! Вон, как зло брат Мисаки на нас зыркать изволит! Обидел кровиночку… Хм, а ведь, действительно, если со стороны, то обидел — и еще как! А если еще и факт потери девственности сестрой до парня доведена… Ну, ты о чем, Малыш! Конечно же, доведена — а вдруг еще раз активируется от прилива теплых и горячих чувств к насильнику!»

Кин, действительно, смотрел в мою сторону с самой настоящей чистой и незамутненной ненавистью. Того и гляди — кинется и прибьет на месте. Мисаки, увидев поединок взглядов, тут же что-то быстро зашептала ему на ухо… Легкое удивление, задумчивость и — градус желания «порвать Сирахаму на много-много маленьких сирахамчиков» трансформировался в более нейтральное — «свернуть козлу челюсть и уронить несколько раз на землю… на камни… на острые камни»…

Ну, хоть так.

— Наш Кенчи никого не оставляет равнодушным! — Ренка, сидящая у меня на плечах, как обычно, искрилась оптимизмом. — Еще двадцать отжиманий, Кенчи — хватит посторонним мужикам глазки строить! И хлопки у тебя какие-то получаются… незвонкие!

— Согласился бы на полнейшее равнодушие хотя бы некоторых окружающих, Рен! И — Мисаки на спине… Она легкая…

— Незаурядные личности не могут оставаться в тени. — Возразила Миу. — А Мисаки… дохлая она, а не легкая!

Судя по сместившемуся весу, Ренка, уперев руки в мои плечи, выполнила какую-то стойку на руках:

— А слабо меня сбросить? И — хлопок за спиной не отменяется!

Когда смотришь на события или происшествия по их завершению, и, особенно, когда анализируешь их, удивляешься, как это ты мог их не предусмотреть и не предвидеть… Ну, ведь элементарно же! — думаешь ты… — Логично. И вытекает из предыдущих событий! Как я этого не мог предвидеть?!

— Минуточку внимания! В нашу группу переведены новые студенты. Представьтесь, пожалуйста!

Как говорит Ма Кэнсэй: «Я таки с вас удивляюсь, молодые-красивые!»

Вот и я удивляюсь с этих ритуальных вывертов, при которых «пленница» свободно переводится в институт к «пленителю». Вместе со своим братом!

Слухи распространяются молниеносно. К середине лекции группа каким-то образом знала, что оба Охаяси: во-первых, Драконы, а, во-вторых, ОНА — невеста «этого кобеля-Сирахамы», а ОН — будет следить, «как бы чего не вышло»…

«Какого, нах, кобеля!? Кобель-девственник, это ж надо придумать! Старик! Сегодня же! Сегодня же, Старик!!»

… и перевелись они сюда исключительно для того, чтобы приструнить будущего супруга и шурина. Студентки группы обернулись на своих местах и открыто стали рассматривать пятерку: «Рююто — Кенчи — Миу — Мисаки — Кин». И настолько их взгляды были оценивающими и взвешивающими, что Рююто, я и Кин поежились, а Мисаки и Миу — ощерились.