Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

* * *

Все единодушны в том, включая и недружелюбно на­строенных к ней биографов, что после рождения второй до­чери — Татьяны — императрица стала куда щепетильнее от­носиться ко всяким суждениям о ней, а постоянные поиски надежных подруг, которые могли бы вывести ее из добро­вольной изоляции, заставляли иногда терять самообладание и даже не контролировать свои поступки.Можно ли в такой связи утверждать, что такая атмосфе­ра, противоречившая ее доброжелательной натуре, натуре, жаждущей постоянно человеческого тепла, предвещала в ней первые признаки психической неуравновешенности?

Говорят также, что она ничего не понимала в русском характере. Не потому ли, — заметим мы в ее оправдание, — что ее характер тоже было не так легко понять.

Капризный, нетерпимый характер большинства дам из высшего света, хотя некоторые из них и могли стать ее до­верительными компаньонками, напротив, отдалял от них Александру, которая совсем не важничала, но не могла, была не способна, терпеть их резких перепадов в настро­ении, непредвиденных крутых поворотов, так как сама привыкла к простоте в обращении, к прямоте и искрен­ности.

Стоит ли после этого удивляться, что несчастная царица все больше углублялась в изучение православия, постоянно искала в религии, в сверхъестественном, ту сердечную теп­лоту, которую ее сердце в полной мере ей не давало. Ее не­сгибаемый характер не позволял ей легко менять свои при­страстия, — симпатии и антипатии, — что резко контрасти­ровало с духом угодничества и лицемерия придворных.

К тому же русская знать все больше замыкалась в своем узком кругу. Она обычно не допускала к себе и высокопо­ставленных чиновников, даже министров империи, если они были низкого, не патрицианского происхождения.

Придворные дамы, ее фрейлины, — все дарили ей заучен­ные, принужденные улыбки, но при всех ее попытках сбли­зиться с ними оставались холодно недоступными.

Как же ей в конечном итоге не отвернуться от такого яз­вительного, изливающего яд общества, которое, включая и членов ее собственной семьи, замечали и злобно комменти­ровали каждый ее неверный шаг, каждую, совершенную ею поневоле ошибку.

Ей было просто необходимо, чтобы избегать этих льсти­вых реверансов и поклонов, этих многозначительных умол­чаний со стороны многих в ее окружении, проявлять свое высокомерие, которое тут же вызывало град упреков. Рас­пространялись слухи, что она — самодовольная великая гор­дячка и к ней невозможно подступиться.

Великая княгиня Мария Павловна, вдова великого кня­зя Константина Александровича, так и не сумела вывести ее из того монашеского молчания, которым она отвечала на нескромные авансы большинства светских дам. Только одна королева Греции, Ольга Константиновна, всегда имелак ней беспрепятственный доступ последние три года девятнадца­того века. У королевы был замечательный характер, она была наделена чисто природной добротой, и всегда сильно пере­живала, когда видела с какой ненавистью императрица-мать относится к своей невестке.

Еще одному человеку удалось заручиться симпатией Александры. Это стало таким важным событием, что все петербургское общество вместе с царской семьей открыто высмеивали происходившее.

Речь идет об очаровательной смуглой молодой женщине, которой в ту пору было лет тридцать, дочери старого короля Черногории Николая I Негоша. Она была так несчастна в своем первом браке с герцогом JIейхтенбергским. Эта прин­цесса была вынуждена согласиться на развод, что, конечно, испортило ей всю жизнь. Жестокость, проявляемая к ней ее супругом, заставила ее покинуть неустроенный семейный очаг. Александре было об этом хорошо известно. Страдания, выпавшие на долю этой несчастной женщины, сближали царицу с ее дальней родственницей. Повсюду все говорили, что Мария Федоровна постоянно опекала княгиню вместе с ее сестрой Милицией Черногорской, супругой ее кузена, великого князя Петра Николаевича, но та ответила ей чер­ной неблагодарностью и императрица отвернулась от нее.

Анастасия, которую обычно все называли Стана, облада­ла чисто славянским характером, любила все сверхъесте­ственное, оккультизм и все связанные с магией науки. Ее сестра полностью разделяла вкусы и пристрастия сестры, и обе они прославились при дворе тем, что принадлежали к обществам магов, теософов и имели склонность к изучению иных религий.

Так как ни та, ни другая, не желали в силу своего свобо­долюбивого характера, подчиняться скрытой власти вдов­ствующей императрицы, то все на них глядели косо. Им придумали обидные прозвища — «черная чума» за то, что они часто отпускали весьма язвительные, но правдивые за­мечания по поводу выходок многих членов императорской семьи.

Когда Александра узнала в каком трудном положении оказалась княгиня Стана Лейхтенбергская, она пожалела ее, ее несчастную судьбу, и увидела в ней свою союзницу, ведь и ее, как Стану, осыпали упреками из Аничкова дворца, ее, как Стану, постоянно осуждали те члены царской семьи, которых определенные дипломаты без особого уважения называли «старым двором».

В конце весны, когда царица почти никого не видела у себя из-за недавно перенесенных родов, для этой миловид­ной, разведенной женщины она сделала исключение. Чер­ногорской княгини все сторонились из-за ее нового поло­жения разведенной и из-за ее резкого, прямолинейного ха­рактера, который многим не нравился.

Великий князь Николай Николаевич и его брат Петр Николаевич тоже стали исключениями, Александра не про­являла к ним такой холодной сдержанности, как к осталь­ным членам семьи Романовых, и поэтому те были частыми гостями во дворце императрицы в Царском Селе.

Императрица очень скоро стала «спасать» свою протеже, ограждать ее от презрительного к ней отношения из-за того, что она теперь — «разведенная». Николай Николаевич, стар­ший дядя Николая II, слишком легкомысленно с юмором, относился к своему высокому титулу — Ваше высочество. Он на самом деле был человеком высоким, его рост — два мет­ра, и, как и его племянник Александр III, внушал всем ува­жение только одним своим присутствием, своей подтянутой фигурой военачальника и воинственным видом.

Александру вдруг осенило: почему бы этому свояку Ана­стасии не стать еще и мужем молодой разведенной женщи­ны? Она не ошиблась в расчетах. Она проявила инициати­ву, чтобы покончить со всеми злостными слухами в отноше­нии Анастасии и усмирила быстро тех, кто выступал с критикой ее матримониального прожекта.

Великий князь Николай Николаевич все же женился на Стане (в 1907 году), и таким образом обе дочери короля Чер­ногории стали еще и свояченицами, — случай довольно ред­кий и оригинальный!