Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

А кайзер был настолько ею возмущен, что тут же телегра­фировал в Санкт-Петербург: «Николай, что с тобой. Уж не бредишь ли ты? Вообрази монарха, распускающего свои полки, овеянные славой пятисотлетней истории, и отдаю­щий свою столицу демократии и анархистам!»

Но все же многие страны благожелательно восприняли такой масштабный призыв. Выходит, Россия не такая уж примитивная страна, за которую мы ее принимали?

Европа на самом деле не интересовалась Россией и, по сути дела, не знала до 1897 года что там, в этой далекой стра­не, происходит. Тогда еще не знали, что очень скоро в пер­вые годы царствования Николая II культура России получит два довольно лестных эпитета: «Русский Серебряный век» и «Русское Возрождение». И это вполне соответствовало действительности!

Новые идеи возникли не только в политике, они затро­нули философию, науку, музыку, театр, балет, искусство вообще. Особый всплеск творческих сил наблюдался в об­ласти поэзии и литературы.

Один малоизвестный в стране автор по имени Антон Че­хов написал пьесу, которую отказывались ставить театраль­ные режиссеры. Но через два года его «Чайка», получила та­кой бешеный успех, что писатель вписал свое имя в список крупнейших русских классиков. Молодой постановщик Кон­стантин Станиславский впервые открыл двери созданного им знаменитого Московского художественного театра. В это вре­мя создавал свои острые, гениальные сочинения романтичес­кого реализма писатель по имени Максим Горький.

В 1894 году выдающийся русский философ и поэт Вла­димир Соловьев начал публиковать свои труды. В Петер­бургском институте экспериментальной медицины рус­ский ученый Иван Павлов, достигший выдающихся ре­зультатов в медицине, проводил свои замечательные опыты по физиологии животных, связанной с центральной не­рвной системой, за что в 1904 году получил Нобелевскую премию.

Молодые художники, отходя от академизма и декадент­ства, пытались возродить древнее русское религиозное ис­кусство. Один русский художник-портретист стал одним из самых знаменитых в Европе, — его звали Валентин Серов. Великие пианисты из Москвы и Санкт-Петербурга сопер­ничали в своем искусстве друг с другом.

Николай Римский-Корсаков дирижировал Санкт-Пе­тербургским симфоническим оркестром, среди его учени­ков был один, очень талантливый, развивавший в музыке совершенно иное, чем у учителя, направление. Он искал в народном фольклоре, в народной музыке такие музыкаль­ные темы, которые потом обеспечат ему бессмертие в искус­стве. Его звали Игорь Стравинский! Позже во весь голос за­явил о себе еще один ученик Римского-Корсакова — Сер­гей Прокофьев.

В Санкт-Петербург из Москвы приехал мелкопоместный дворянин, чтобы учиться музыке у Чайковского и Танеева. Это был Сергей Рахманинов. Один молодой человек с кра­сивым басом начинал свою карьеру оперного певца. Это был знаменитый Федор Шаляпин. Сергей Кусевицкий создал свой симфонический оркестр в Москве, которым и дирижи­ровал. Между двумя оркестрами началось беспримерное музыкальное соперничество, которое только приветствова­ли изысканные музыкальные вкусы государя с государыней, которые устраивали концерты, поощряя таким образом, и того и другого.

Во всех крупных городах империи, во многих одновре- менно, возникали оперные труппы. Тифлис, Киев, Одесса,

Москва соперничали, своими творческими постановками, своими престижными программами спектаклей. Музыкаль­ный сезон обычно длился восемь-девять месяцев в году. Только в одном Санкт-Петербурге работало четыре оперных театра. Николай уже думал о создании Народного музыкаль­ного дома, в котором простые русские люди с небольшим достатком смогли бы слушать шедевры музыкальной куль­туры или песенного искусства за чисто символическую пла­ту — двадцать копеек! Такой Народный дом на самом деле был построен через несколько лет, в 1901 году.

Тем не менее такая его идея была принята в штыки кон­серваторами и всякими реакционно настроенными мелома­нами, которые считали, что тем самым делается уступка в искусстве вульгарщине!

В конце весны 1897 года уставший от напряженной рабо­ты царь уехал на несколько дней, чтобы поохотиться и от­дохнуть в сельской местности, на природе. Александра, из­мученная своей беременностью, почти не вставала со свое­го шезлонга. В июне у нее родилась здоровая, пухленькая девочка, великая княжна Татьяна, к великому огорчению роженицы и великой радости вдовствующей императрицы, которая повсюду трезвонила:

— Моя невестка не способна дать нам наследника!

Интересно знать, почему она так считала?

Императрица сама кормила грудью новорожденную Та­тьяну. Этого имени уже давно не было в семье Романовых. Поэтому молодая императорская чета и настаивала на нем во имя прошлого своего престижа и своей религиозности, — в память о святой Татьяне.

Александра выглядела очень усталой. Она так любила свою маленькую дочурку уже только за то, что ее появление освобождало государыню от всякой светской деятельности в конце этого года, когда петербургская знать проявляла свою особую жадность к различного рода праздникам и тор­жествам.

Император, очарованный тем, что он снова стал отцом, часто уходил из своего рабочего кабинета, чтобы навестить малышку. Что тут же дало одному злому журналисту повод написать: «Вот вам, император, — да он гораздо больше проводит времени в детской, чем за своим рабочим сто­лом...»

Их семейная жизнь отличалась, как и прежде, простотой, свойственной добропорядочным счастливым буржуа, кото­рые ужасно рады видеть, как их семья увеличивается, и от этого их взаимная нежность с каждым днем только усили­валась.

А эти увешанные бриллиантами придворные гадюки ис­правно выделяли свою ежедневную порцию яда:

— Императрица настолько ослабла, что не может кормить ребенка. Она наверняка подорвет здоровье девочки!

— Она настолько разочарована тем, что у нее родился не сын, а дочь, что теперь постоянно недовольна, дуется на всех...

— Она не показывается на людях, не может пережить сво­его поражения!

— Это — ее последняя попытка, вот увидите. Говорят, что ее личный акушер весьма пессимистично настроен, а царь не скрывает своей горечи...

Боже, как же нравится приличным людям представлять действительность в соответствии со своими низменными инстинктами!

К счастью, во всех этих россказнях, передававшихся из уст в уста в гостиных императорского дворца и в аристокра­тических салонах столицы, не было ни грамма истины.

* * *

Все единодушны в том, включая и недружелюбно на­строенных к ней биографов, что после рождения второй до­чери — Татьяны — императрица стала куда щепетильнее от­носиться ко всяким суждениям о ней, а постоянные поиски надежных подруг, которые могли бы вывести ее из добро­вольной изоляции, заставляли иногда терять самообладание и даже не контролировать свои поступки.Можно ли в такой связи утверждать, что такая атмосфе­ра, противоречившая ее доброжелательной натуре, натуре, жаждущей постоянно человеческого тепла, предвещала в ней первые признаки психической неуравновешенности?