Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Николай намеревался воспользоваться такой благопри­ятной для него обстановкой.

В книгах записей о рождениях как в парижских префек­турах, так и в мэриях провинциальных городов, все чаше стали появляться странные для французского уха русские имена, — Иван, Сергей, Ольга! И их становилось все боль­ше!

Национальная полиция повсюду установила свои посты наблюдения. Терроризм существовал уже в ту эпоху, все ос­терегались анархистов, революционеров, немецких шпио­нов и просто «нигилистов», чтобы те не устроили покуше­ния на жизнь царя.

По всему маршруту следования царского кортежа на каж­дой сотне метров стояло по пяти полицейских. Французский флот в праздничном убранстве барражировал посередине пролива Ла-Манш, чтобы принять с большими военными почестями с музыкой оркестров на борт императорскую чету, после того, как английский корабль с ней войдет во французские территориальные воды.

Александра, сильно успокоенная нежным к себе отноше­нием такой заботливой бабушки-королевы, с радостью предвкушала свое пребывание во Франции.Впервые, после отъезда императрицы Евгении, которая тайно покидала Тюильри, возле него раздавались давно за­бытые крики «Да здравствует император! Да здравствует императрица!»

Как только императорская чета появилась на разукра­шенных в их честь парижских улицах, там повсюду вспыхи­вали громкие овации.

Когда их карета выехала на Большие бульвары, то востор­женные крики французов уже не прекращались ни на ми­нуту, Взволнованный царь улыбался и всех радушно привет­ствовал . И мператрица была так довольна тем, что хоть в этот день она не слышит злобной критики в свой адрес, — одни Лишь громкие, многократно повторяемые здравицы в ее честь доносились до ее ушей, и она краснела, словно ей было из-за этого стыдно.

В другой карете с кормилицей ехала маленькая Ольга, иг парижане к обычным здравицам добавляли еще и озор­ную — «Да здравствует малютка! Да здравствует великая ккяжна!» и даже «Да здравствует нянька!», и когда та поня­ла, что это толпа приветствует ее, няньку, то на повороте на улицу Ришелье она встала в карете и принялась посылать воздушные поцелуи толпе, вызывая хохот у стоявших в пер­вых рядах!

Александра вдруг заметила своему мужу:

— Как, однако, все здесь не похоже надень нашего коро­нования!

Николай недовольно нахмурил брови. Сердце у него за­колотилось в груди. Сильное волнение охватило его...

— Дорогая, Солнышко мое, нет пророка в своем Отече­стве.

Александре его ответ не понравился. Она сказала ему:

— Ники, наша страна нас любит. Наша семья меня нена­видит. Доброхоты наговорили им о якобы прохладном от­ношении к нам со стороны наших подданных...

Она замолчала. Для чего предаваться горьким размыш­лениям? Не лучше ли упиваться вот этими восхитительны­ми первыми часами их первого появления во французской столице?

С первого вечера их ждали утомительные приемы.

Сейчас царь вспоминал об одном казусе. Его перед отъез­дом предупредили, что на официальном обеде в Елисейском дворце у президента Франции он должен присутствовать в черном фраке. Но такого костюма не было в его довольно впечатляющем гардеробе, где висели его военные мундиры, дворцовые одеяния, усеянные драгоценными камнями, до­машние халаты, в которых он был похож на святого на ико­не. Когда в последнюю минуту его главный камердинер уз­нал о том, что такой вечерний костюм необходим его хозяи­ну, то тут же отправил адъютанта к придворному портному, которому и был заказан фрак. Портной, который до этого не имел дела с подобными выходными вечерними нарядами, оказался в затруднительном положении. На следующий день он отправил своего лучшего закройщика прямо в Париж, чтобы там тот собственными глазами посмотрел на послед­ние образцы этих злосчастных фраков. Закройщик три дня изучал эти туалеты в городе всемирной моды. После его воз­вращения портной сшил то, что от него требовалось, и фрак обошелся царю в семьсот рублей, — сто — материал и рабо­та, а шестьсот — расходы на пребывание в Париже закрой­щика!

Царь тогда осведомился, не будет ли он в этом фраке не настолько элегантным, как всегда, не разочарует ли он сво­им видом приглашенных светских дам, жен послов и мини­стров?

Императрица сияла своей красотой и молодостью. Она обладала отменным вкусом и решила не слишком обвеши­вать себя украшениями, для чего портить природную кра­соту? Только одна очаровательная сияющая диадема в ее воздушно-сбитой прическе. Даже на платьях ее фрейлин было куда больше драгоценностей, чем на ней.

Статс-дама двора, княгиня Голицына, урожденная Паш­кова, была в то же время образцовой фрейл иной. Чтобы от­личаться от других, она появилась в бархатной тунике изумрудного цвета, вышитой серебром.

Все остальные фрейлины с монограммой императрицы, вышитой на шелковой голубой ленте через плечо, предста­ли перед всеми в атласных белых платьях с большими шлей­фами, застегнутых на все пуговицы из бриллиантов от горла до ног, и в расшитых золотом туниках из красного бархата, с расширяющимися от локтя до запястья рукавами на китай­ский манер.

Восхищенные восклицания приглашенных дам, удивлен­ных роскошью и богатством нарядов ее свиты, были словно бальзам на сердце Александры. Она мило беседовала со знат­ными соотечественницами, — мадемуазель Васильчиковой, отец которой был директором Эрмитажа, княгиней Оболен­ской и многими другими.

Все по достоинству оценили грациозность, элегантность молодой дамы, в голосе которой порой явно чувствовались усталые нотки. Посол в России Моренгейм на следующий день устроил роскошный завтрак в своем посольстве на ули­це Гренель. Там присутствовали все знаменитости Парижа. Жены высших государственных деятелей Республики нахо­дились рядом с представителями и представительницами древних родов французской аристократии,

Александра очень страдала от сильных болей в поясни­це. Она, предприняв невероятные усилия, заставила себя туда поехать, но, к сожалению, не смогла поговорить на завтраке со всеми тема, с которыми ей хотелось, поблаго­дарить всех тех, кто пришел засвидетельствовать ей свое уважение.

Воспользовавшись этим, посол распустил слух о том, что впечатления знатных дам о государыне были не из прият­ных.

«Ваша императрица совсем неприветлива», — таким был один из выводов.

Как мало, однако, требуется, чтобы в силу некоторых обстоятельств, не зависящих от чьей-то воли, на одном не­лицеприятном замечании построить репутацию!В депешах, отправляемых из Парижа в Санкт-Петербург правительству, вполне естественно, отражались все такие неприятные отзывы об императрице. К счастью, Александ­ра не сомневалась, что она там на самом деле — первая дама, что именно ей оказывают такие высокие почести и была этим весьма удовлетворена. Повсюду, где бы она ни появ­лялась, она сразу приковывала к себе всеобщее внимание. Княгиня Радзивилл, эта ее самая строгая критикесса, сооб­щает нам, — все это, мол, щекотало ее тщеславие, удовлет­воряло ее природный эгоизм!