Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Посмейте так ещё назвать девушку, и я вам плюну в вашу откормленную харю! – нарушая обет молчания, дерзко пообещал Кондрашов, демонстрируя Гербалайфу личное безмерное презрение.
Ещё эхо посула не перестало витать в наэлектризованной атмосфере оперативного кабинета, как мучитель от беззакония, подвергнутый беспрецедентной унижению, ракетой взвился со стула, схватил кодекс и со всего маху обрушил его на голову задержанного. От удара у Юрия сначала вспыхнуло в мозгу, а затем до того потемнело, что ему показалось, будто глаза у него вылетели из орбит. И он испуганно стал ощупывать глазницы, удостоверяясь в их целости.
– Га-га-га! – закатился в гоготе Гербалайф, разгадав жесты
Кондрашова. – Чё, падла, мозги набекрень и зенки вприпрыжку?!
Ничё, помелом трепать не станешь.
– Вот таким манером, господа, мы и передаём юридические познания! – поддерживая подельника, похихикивал Лепрозный. – Продвинутые их усваивают, тупым – вдалбливать приходится.
Всё естество Юрия, чувство собственного достоинства, которое в нём воспитали, толкали на отпор садисту. Его так и подмывало дать пару раз в раскормленную физиономию Качка. Однако он, с силой прикусив изнутри губу, терпел во имя тех же матери, отца, брата Веньки. Да и предупреждение следователя Плеханова сдерживало.
В этот момент у юноши в ноздрях возникло ощущение мокроты. Он провёл рукой под носом и увидел на пальцах кровь. Кондрашов машинально наклонился вперёд, и кровавые капли стали медленно капать на пол. Между тем, это зрелище ничуть не обеспокоило изуверов.
– Глянь-глянь! – деланно удивился Лепрозный. – Опять гипертоник попался.
– А всё уральская погода, перепады давления, – сокрушённо развёл руки Гербалайф. – Ну…тут мы бессильны.
И сработанный дуэт загоготал, поражаясь своему остроумию.
Кровавая развязка умиротворила Гербалайфа. Он развалился на стуле и блаженно закурил, уже мерно делая затяжки. Выкурив сигарету и решив, что доставленный готов к диалогу, он обратился к нему с наставлением:
– Слышь ты, как там тебя…, Кондрашов, себя не жалеешь, так ты бы хоть к матери с отцом капельку сочувствия поимел. Мы ж им позвонили. Хозяин колонии, естественно, свиданку отменил, папашку твоего в штрафной изолятор бросил, мамашку с приступом увезли…Чё молчишь, падла? Ежели мамашке твоей сообщить, что ты кровью изошёл от избытка давления, так она, точняк, кони бросит. Чё зенки-то пучишь, падла?
– Гер, может козырнём? – предложил вдруг Лепрозный.
– А чё, – согласился тот. – Предъявить ему, ли чё ли, показания кочегара?
– Да не…Мелочь. Ходи с козырного туза. С того, что нам криминалисты подвезли.
– С козырного, так с козырного, с туза, так с туза…
И Гербалайф, изображая магические пассы, полез под стол.
Юрий, уловивший цирковые обычаи заведения, оказался недалёк от истины, предположив, что его мучитель достанет нечто неприятное. Но то, что он увидел, заставило его вздрогнуть…
Гербалайф выложил на стол дедовское ружьё в разъёмном виде. Физиономия оперативника лоснилась от удовольствия. Судя по её сиянию, можно было подумать, что милиционерам удалось обнаружить схрон террористов.
– Ну чё, паскуда недозрелая, – с наигранной лаской, юродствовал Гербалайф, – про справедливость бакланишь, а сам беззащитных собачек на цепи постреливаешь? Ружо мы нашли в фамильном схроне вашего преступного клана. На нём отпечатки твоих пальчонок. Уважаемые жители Замараевки – граждане Самохины – показали, что ты, пенёк задрипаный, на иху дочку и на иху собачку давно точил бивни, которые мы тебе покеда не обломали. Ежели ты не окончательное чмо и пойдёшь в сознанку, на собачонку у нас откроется ретроградная амнезия. Провал в памяти, так сказать. А? И не сегодня-завтра будет тебе воля-вольная и девочки, дом родной и мамины пирожки, чистая постелька и банька, а?
Это был ошеломляющий удар. Юрий растерялся. И единственно, из чисто природного упрямства продолжал игнорировать происки сотрудников отдела.
– Это…Юрий, – проявил активность Лепрозный, стремясь расширить брешь растерянности в сознании задержанного, – ты покайся. Покайся, и станет легче. Ну, за ради чего ты страдаешь? За ради…х-хе…девушки из Среднегорска? То, что ты за неё горой – я тебя зауважал, как мужик мужика. Дык, она ж повязана с Хориным. А у того отец – олигарх, который, промежду нас, причастен к ликвидации подполковника Кораблёва.
Кондрашов твердокаменно безмолвствовал, отвернувшись уже от Лепрозного и не веря ни единому его слову.
– Я бы на твоём месте тоже считал, что брехня, – продолжал его переубеждать тот. – Что мент пиз…, – запнулся Лепрозный. – Это…пургу несёт. Так ведь есть же факты. На, здесь чёрным по белому сказано…
И паршивый прыщавый хлыщ протянул юноше старую газету.
Так как парень не пожелал прикоснуться к ней, Лепрозный положил
её перед ним на край стола.
Юрий искоса взглянул на печатное издание. То был номер газеты «Среднегорские новости» за сентябрь 1994 года со статьёй на первой полосе под заглавием «Жертвоприношение Молоху» и с подзаголовком «Кто убил подполковника Кораблёва?»
Кондрашов, сомневаясь в пригодности собственных глаз, трижды пробежал глазами материал, из которого вытекало, что президент компании «Недра Рифея» Сытин со своими компаньонами «заказали» Кораблёва. Это был сильный ход. Разящий наповал. Но только не «упёртого» замараевца с его верой в Стеллу.
Юрию внезапно вспомнился очерк об одном пленённом фашистами советском разведчике, которому провокационно подсунули подложный номер газеты «Правда». Наш резидент тогда гениально разоблачил фальшивку. Он знал, что советская газетная бумага аккуратно рвалась бойцами на ровные полоски под самокрутки продольно, а поперёк она лезла клочками. Подсунутая же поддельная «утка» делилась именно поперёк.
И данное соображение кратко затмило разум теперь тоже «затурканному» Кондрашову, упустившему из виду, что он-то – вовсе не разведчик, а перед ним – отнюдь не газета «Правда».
Юрий, под радостное оживление оперативников: «Проняло!…Проняло!…», наконец-то заинтригованно взял экземпляр «Среднегорских новостей». Однако, беспардонно обманывая надежды Гербалайфа и Лепрозного, «резидент из Нижней Замараевки» внезапно начал продольно рвать газету. Бумага лезла неровными обрывками, и юноша облегчённо засмеялся: «Враки! Враки!»
Восторг ожидания у Гербалайфа сменился буйством ярости. Так бесцеремонно с ним несчастные жертвы ещё не обходились. Он рыкнул африканским львом, которому пьяный пигмей отрубил хвост, схватил кодекс и замахнулся, готовый безостановочно охаживать им «падлу задрипаную».
Но и Кондрашов был не железный. Он тоже «съехал с тормозов». Выдержка кончилась. Зато чётко сработала футбольная реакция. Опережая Качка, Юрий распрямлённой пружиной со стула взвился кверху, и макушкой со всего маху врезался в мясистую физиономию палача. Удар получился отменный. И не удивительно, ведь прежде юноша отработал его на Шнобеле.
Сокрушительным выпадом оперативника отбросило на стол, с которого он широченной спиной, словно бульдозером, смёл ружьё, бумаги, канцелярские приборы и прочую бюрократическую атрибутику. Из носа у него хлынула кровь, заливая рубашку. По всем канонам смертного боя Кондрашов бросился добивать поверженного врага, однако Лепрозный наработанным движением поставил ему подножку, и непокорный замараевец рухнул на пол. Это вернуло инициативу
