Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дерьмо из проруби! – выкручивая строптивцу руки на пару с Лепрозным, орал Гербалайф, брызгая кровью. – Тебе капец! Ты мне все кишки вымотал! Щас я тебя спущу в камеру к отморозкам, и они из тебя сделают шлюху! А потом засунем тебя в пресс-хату, полиэтиленовый мешок на башку – и сдохнешь от сердечного припадка!
На дикий гвалт, грохот и треск падающей и ломаемой мебели, звон разбитого оконного стекла сбежалось едва ли не половина отдела внутренних дел. Это и уберегло Юрия от расправы.
Вопреки угрозам Гербалайфа, трое милиционеров дежурной службы закинули остервенело сопротивлявшегося Кондрашова не в «пресс-хату», а в одиночную камеру для проштрафившихся. Там Юрия подло и посетила предательская мыслишка о том, что, быть может, стоит уступить в чём-то малом гербалайфам и лепрозным ради отца и матери.
В критический момент юношу спасла от недостойной слабости именно отцовская выучка, заставлявшая «не распускать слюни и биться за правду до конца, какой бы горькой она ни была». Да ещё в памяти у него всплыли мужественные слова легендарного кавалериста Деева:
Смертью таких не взять.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Никто нас в жизни не может
Вышибить из седла! –
Такая уж поговорка
У майора была.
И Юрий стал морально готовиться к последнему бою – к очередной гербалайфовской экзекуции. «Русские не сдаются, – настраивался он. – Кондрашовы не отступают. И я не сдамся этому…дерьму из проруби. Сам дерьмо из проруби!»
Итак, в главном он определился. Оставались частности: чем проломить Гербалайфу голову – стулом или прикладом ружья, попросив двустволку для опознания, якобы перед признанием.
8
Стелла считала себя абсолютно правой в той моральной выволчке, которой она подвергла и Хорина, и «опять зарвавшегося дерзкого мальчишечку». А её, казалось бы, непоколебимое решение связать свою судьбу с «замараевским романтиком», было поставлено под сомнение.
Так было до того момента, пока в зимнюю рань в квартире Шутовых не раздался телефонный звонок и следователь Плеханов не уведомил Кораблёву о желании малолетнего Вениамина Кондрашова быть с ней до приезда Лидии Николаевны.
Срочно прибыв на такси в дом Кондрашовых, Стелла не только была допрошена в качестве свидетеля о ночном конфликте в избушке, но и узнала о тех деяниях, в совершении которых подозревали Юрия. Эта беда заставила её прижать кончики пальцев к вискам, чтобы кровяное давление не порвало сосуды. Ей бесконечно больно было всего лишь представить Юрия в тюрьме. «За что?! Ну почему у любимых мной людей такая судьба?!», – терзалась она, не находя ответа.
Мало-помалу обретая хладнокровие, Кораблёва здраво оценила положение. И выбрала единственно приемлемый в сложившейся ситуации вариант. Потому, успокоив и накормив Веньку, она созвонилась с Мариной, чтобы та посидела с ребёнком.
Шутова, уже побывавшая в милиции, а затем отпросившаяся у Бурдина, примчалась почти мгновенно. Едва войдя в прихожую, она сразу зачастила:
– Стел, я – в шоке! Ну, про наше я молчу…Так ведь ещё и Нинка Самохина свалила из Замараевки! На пару с Лукиным! Да к тому ж Нинка прихватила из сейфа Властилины два или три «лимона»…
– Потом, потом, Мариша! – признательно погладила её по голове подруга. – Пригляди, пожалуйста, за Веней, а я – к следователю Плеханову.
Получив в отделе внутренних дел нужную информацию, она нашла Хорина в салоне «Оптика». Там исполнялся срочный заказ Эдуарда, так как без очков тот мало что видел. Оттуда они и переместились для переговоров в рядом расположенный кафетерий.
Хорин был хмур и не расположен к сантиментам.
– Стелла, о ка-а-аком компромиссе ты ведёшь речь? – возмутился он, выслушав её предложения. – Это не к-компромисс… Э-это односторонняя к-капитуляция. С моей стороны. Мне этот ма-а-алокосос дал по лицу, ра-а-азбил очки, ра-а-азбил стекло, ха-а-ател сжечь ма-ашину…А я должен простить и всё уладить? Ма-ало того. О-он и в ме-е-ентовке уму-удрился дать ка-аму-то в морду! Ну, а уж про зверство с са-а-абакой я ващще молчу. Тут-то я ващще не при делах!
– Эд…, – пыталась ему возразить, и не находила пауз девушка. – Эд, да дашь ты мне слово сказать?! – наконец вспылила она, заткнув уши пальцами. – Или мне уйти? Но уже насовсем?!
– И-извини, – медленно стал остывать бизнесмен. – Я тебя слушаю.
– Кондрашов, конечно, натворил бед, – обхватила лицо ладонями студентка. – Но ты же сам верно сказал: мальчишка. Неужели нельзя было разобраться, не вынося сор из избы? Зачем ты подключил милицию?
– Да я и не думал! – всплеснул руками предприниматель. – Пы-пырасыпаюсь средь ночи: си-сигнализация воет, а-авто разбито, очки разбиты, ни фига не вижу…Тут уж, и-извини, я не вы-ыдержал и впе-ервые, ка-ак ушёл от отца, а-атзвонился ему. Да-дальше ме-еханизм заскрипел, закрутился, завертелся…
– Ладно, Эд, – остановила его Кораблёва, – оставим претензии.
Надо выруливать, как ты сам порой говоришь. Человек за решёткой. Его судьба важней любой железяки.
– Ну, я не знаю, не знаю! – заартачился тот. – Это как посмотреть…
– Эдуард! – с несвойственной для неё резкостью, оборвала его девушка. – Предложение выйти за тебя замуж остаётся в силе?
– Кха…, – от неожиданности закашлялся тот. – С-Стелла…Са-а-амо собой! Но при чём здесь…
– Так. Ты улаживаешь вопросы в милиции – я выхожу за тебя.
– С-Стелла…Ты-ы ме-е-еня поражаешь! Ты…и вдруг ка-акие-то торги!
– То есть, ты передумал?
– Нет-нет! Что ты! Но…М-м-м..Это я, конечно, ре-ешу…Это тоже…Свои вопросы. Но ведь ещё са-абака…И потом, этот…Кондрашов…Он же ме-енту ро-ожу расквасил…Э-этого ме-енты не прощают!
– Твои проблемы, – холодно пожала плечами Кораблёва, поднимаясь со стула. – Так ты берёшься?
– Па-а-пастой…Я бе-э-русь, – обескураженно пообещал Хорин. – А-а-а…Твоё слово, что ты-ы выходишь за-а меня…Э-это не шу-у-утка?
Девушка лишь пристально и холодно посмотрела на него. Но про себя подумала: «Как выйду…Так и зайду…».
– Конечно-конечно! – тотчас перестал заикаться Эд. – Я всё сделаю.
– Да, кстати, – бросила ему уже через плечо девушка. – У Самохиных большие материальные проблемы. А за деньги они душу дьяволу отдадут.
9
Наступил вечер. Юрий определил это не по сумеркам за окном, ибо окон в камере элементарно отсутствовали, а по объявленному в изоляторе ужину. Вскоре по камерам стали разносить скудный тюремный паёк, к которому юноша едва притронулся. По-арестантски потрапезничав, он с тревогой ждал вызова на допрос. Состояние было похожим на предматчевое волнение. Это означало, что Кондрашов нормально мобилизовался «на дерби» с Гербалайфом.
Минул час, а Гербалайф всё не давал о себе знать. «Что-то не срослось, – позаимствовал Юрий выражение у Кропотова. – А то возьмут, да и зашлют сразу в пресс-хату!»
В последнем предположении молодой узник укрепился, когда неожиданно открылось окошечко на дверях камеры, и кто-то невидимый апатично изрёк: «Кондрашов, на выход. С вещами». Многоопытный рецидивист Троцюк накануне просветил юношу, что если вызовут со скарбом, то «в пресс-хату».
Нищему собраться, только подпоясаться. Через минуту задержанный уже стоял в «дежурке» изолятора. Молодой лейтенант выдал ему верхнюю одежду, за что Кондрашов расписался.
– В пресс-хату? – полюбопытствовал Юрий, демонстрируя многоопытность и осведомлённость.
– Чего? В пресс-хату? Га-га-га! – загоготал офицер, ржание которого подхватили и постовые. –
