Богач, бедняк - Ирвин Шоу

— Не знаю. — Рудольф колебался.

Все мужчины, которым за тридцать пять, для Рудольфа выглядели на одно лицо, были одного возраста, ну, конечно, за исключением седобородых стариков, которые передвигались, тяжело опираясь на трость. Он уже давно перестал удивляться, когда читал в некрологе, что несчастный отправился на тот свет в возрасте тридцати пяти лет.

— Пятьдесят? — сказал он наобум.

Бойлан засмеялся:

— Ваша сестра была куда добрее по отношению ко мне. Значительно добрее.

Опять все возвращается к Гретхен, с раздражением подумал Рудольф.

— Ну так сколько же вам?

— Сорок. Мне сорок. Только что исполнилось. И вся моя жизнь — еще впереди, — не скрывая иронии, сказал Бойлан. — Увы! Скажите, Рудольф, а как вы будете выглядеть, когда вам стукнет сорок, не пробовали себе представить? — спросил он беззаботно, легко, словно шутя. — Ну, как мне сейчас?

— Нет, не пробовал, — ответил Рудольф.

— Мудрый молодой человек. Вам конечно же не хочется быть таким, как я. Я вас правильно понял?

— Да, — искренне ответил Рудольф. Сам напросился, кто его тянул за язык. Ну вот — получай!

— Почему же? Я вам не нравлюсь? Да?

— Немного, — сказал Рудольф. — Но только не поэтому.

— Почему же вы не хотите быть таким, как я, смею вас спросить?

— Мне хотелось бы иметь такой же большой дом, как у вас. Столько же денег, как у вас, ваши книги, вашу машину. Мне хотелось бы научиться так разговаривать, как разговариваете вы, — только не все время, само собой разумеется, знать столько, сколько знаете вы, ездить в Европу, как путешествуете вы…

— Но…

— Но, несмотря на все это, вы ведь очень одиноки, — продолжал Рудольф. — Всегда грустны, печальны, всегда чем-то огорчены. Жизнь вам не доставляет радости.

— Ну а когда вам исполнится сорок, вы не будете таким, не будете печальным, огорченным, безрадостным?

— Нет, конечно.

— У вас наверняка будет красивая, любящая жена, — продолжал Бойлан, словно читал сказочку на ночь малышу, — она будет всегда ожидать вас на вокзале, когда вы будете возвращаться с работы в городе, у вас будут очаровательные детишки, которых вы будете крепко любить и в порыве патриотизма провожать на фронт, когда начнется следующая война.

— Я не собираюсь жениться, — отрезал Рудольф.

— Ах вон оно что! — протянул Бойлан. — Вы изучили этот институт брака, знаете, что это значит на самом деле, без прикрас. Я был другим человеком. Мечтал о женитьбе. И я на самом деле женился. Я рассчитывал, что в этом моем дворце, расположенном на высоком холме, будут радостно звенеть детские голоса. Как видите, я не женат, и в моем доме не звенят детские веселые голоса, вообще ничьи голоса не звучат. Но все равно, еще не поздно… — Из золотого портсигара он вытащил сигарету, из кармана — зажигалку, щелкнул ею. Она осветила его волосы, показавшиеся Рудольфу седыми, морщинистое лицо с глубокими бороздками, скрытыми тенями.

— Сестра вам говорила, что я сделал ей предложение?

— Да.

— Она объяснила, почему она мне отказала?

— Нет.

— Она вам сказала, что была моей любовницей?

Это слово обидело Рудольфа, оно показалось ему очень грязным. Если бы он прямо сказал: «Я ее трахнул», то в этом случае Бойлан был бы менее неприятен, а Гретхен в таком случае не казалась бы одним из предметов собственности Теодора Бойлана.

— Да.

— Вы меня осуждаете? — спросил Бойлан охрипшим, суровым тоном.

— Да, не одобряю.

— Почему же?

— Потому что для нее вы очень старый.

— Да, в этом моя беда, — сказал Бойлан. — Не ее беда. Моя. Увидите ее, передайте, пожалуйста, что мое предложение остается в силе.

— Нет.

Бойлан сделал вид, что не расслышал его резкого ответа.

— Скажите ей, — продолжал он, — что я не могу ложиться в постель без нее. Это просто невыносимо. Хочу вам признаться, Рудольф. В тот вечер в ресторанчике «Джек и Джилл» я оказался совершенно не случайно. Я не посещаю подобные заведения, думаю, вам это известно. Я решил разыскать вас. Я стал бывать в тех местах, где вы играли на трубе. Я следил за вами. Я искал Гретхен. В голове у меня мелькнула дурацкая мысль, что в брате я найду хоть что-нибудь от сестры.

— Мне пора спать, — грубо оборвал его откровения Рудольф. Он, открыв дверцу, вылез из машины. Взял с заднего сиденья свою удочку, корзинку для рыбы, бредень, резиновые пожарные сапоги. Напялил на голову свою смешную фетровую шляпу. Бойлан сидел на своем сиденье и курил, разглядывая сквозь облачко дыма ровную линию фонарных огней Вандерхоф-стрит, словно на практике проверял верность теории перспективы, сказанную однажды учителем рисования: параллельные линии не пересекаются в бесконечности или, может быть, все-таки пересекаются.

— Прошу вас, не забудьте сумочку, — напомнил ему Бойлан.

Рудольф взял сумку. Легкую, будто она пустая и внутри ничего нет. Какая-то новая научно разработанная «адская машинка».

— Благодарю вас за ваш такой приятный для меня визит. Кажется, я получил от него все, что можно. И всего-то ценой пары старых болотных сапог, которые я больше не ношу. Я сообщу вам, когда будет готов тир. Ступайте, ступайте, юный неженатый разносчик булочек. Я буду думать о вас на заре, часов в пять утра. — Бойлан завел мотор и резко сорвал машину с места.

Рудольф смотрел вслед автомобилю, на красные задние огни, стремительно удалявшиеся в бесконечность, эти два огонька-близнеца, два сигнала, предупреждающие об опасности. Рудольф отворил дверь рядом с пекарней, занес сумки в прихожую. Включил свет, посмотрел на сумку. Замочек открыт. Кожаный ремешок свисал с ручки. Он открыл сумку, надеясь, что мать не слышит его возни. Там находилось, небрежно брошенное на дно, ярко-красное платье. Рудольф вытащил его, поднес поближе к лицу. Кружева. Глубокое декольте. Он представил, как сестра наденет его и всем открыто продемонстрирует свои женские прелести.

— Рудольф, это ты? — раздался сверху тревожный голос матери.

— Да, мам, я. — Он торопливо щелкнул выключателем. — Я сейчас вернусь. Забыл взять вечерние газеты. — Подняв сумку с пола, он торопливо вышел из прихожей: обязательно нужно опередить мать. Он побежал в соседний дом, к Бадди Уэстерману. Дом у Уэстерманов большой, просторный. Мать Бадди позволяла их группе «Пятеро с реки» репетировать в подвале дома. Рудольф свистнул. Мать у Бадди веселая, радушная женщина, любила их компанию и всегда угощала ребят то молоком, то чашечкой кофе после репетиций. Но сегодня Рудольфу не хотелось встретиться с ней. Он запер замочек, свешивающийся с ремешка ручки, положил ключик в карман.

Бадди сразу же отозвался на свист, вышел из дома.

— В чем дело? Уже так поздно!

— Послушай, Бадди, — сказал Рудольф, — не сможешь ли подержать эту сумку для меня пару дней, а? — Он протянул Бадди сумку. — Купил подарок для Джулии и не хочу, чтобы увидела мать. — Заведомая ложь: в квартале было известно, какие скупердяи все Джордахи, и к тому же Бадди знал, что мать Рудольфа не одобряла встреч сына с девушками.

— Ладно, сохраню, — беззаботно пообещал Бадди. Он взял из его рук сумку.

— Я тоже тебя когда-нибудь выручу!

— Мне от тебя ничего не нужно, кроме одного — не фальшивь, когда играешь «Звездную пыль». — Бадди считался лучшим музыкантом в их джазе и поэтому позволял себе делать иногда подобные критические замечания. — Что-нибудь еще?

— Нет, это все.

— Между прочим, я видел сегодня Джулию, — бросил Бадди. — Проходил мимо кинотеатра. А она входила. С каким-то незнакомым парнем. Он старше тебя. Приблизительно года двадцать два. Я спросил: «Где же Рудольф?», она ответила, что не знает и знать не хочет.

— Не может быть! — обиделся Рудольф.

— Нельзя же быть постоянно в полном неведении, вот что я скажу тебе, Рудольф. Ладно, до завтра!

Рудольф пошел к вагону-ресторану «Эйс», чтобы купить там вечернюю газету. Он сидел за столиком со стаканом молока и двумя земляными орешками, читал спортивный раздел. Накануне днем «Гиганты» выиграли. Если не считать этого важного спортивного события, каким был для него этот день? Удачным или несчастливым? Он этого не мог сказать.

Том поцеловал Клотильду и пожелал ей спокойной ночи. Она, проведя теплой ладонью по его щеке, нежно ему улыбнулась. Она лежала в кровати под одеялом, волосы разметались на подушке. На ночном столике горела лампа, чтобы он вышел из ее комнаты, не расквасив себе нос, или не налетел на кого-нибудь из домочадцев. Том бесшумно затворил за собой дверь. Полоска света в щели двери пропала — Клотильда выключила лампу.

Он, пройдя через кухню, вышел в коридор и стал медленно подниматься по темным ступенькам, держа в руках свитер. Из спальни дяди Гарольда и тети Эльзы не доносилось ни звука. Обычно там стоит такой храп, что сотрясается весь дом. По-видимому, сегодня дядя Гарольд уютно спал на боку. Никто из их родственников в Саратоге не умер. Дядюшка потерял три фунта веса и ничего там не пил, кроме воды.