Богач, бедняк - Ирвин Шоу

Рудольф украдкой посмотрел на часы. Если ему удастся смыться отсюда пораньше, то, может, он еще успеет на свидание к Джулии. Конечно, идти в кино уже поздно, но он хотя бы сможет загладить свою вину перед ней, доказать, что умеет держать данное слово.

После обеда Бойлан налил себе бренди и, поставив рядом маленькую чашечку кофе, завел какую-то симфонию. Рудольф чувствовал, что очень устал после целого дня рыбной ловли. После двух стаканов виски все расплывалось у него перед глазами и очень хотелось спать. Громкая музыка его подавляла. Бойлан по-прежнему был отменно вежлив, но не больше. По-видимому, он разочаровался во мне из-за того, что я ничего не рассказал ему о Гретхен, сделал вывод Рудольф.

Бойлан сидел в глубоком кресле, с закрытыми глазами, сконцентрировавшись на музыке, и время от времени подносил к губам стаканчик с бренди. Он мог прекрасно обойтись и без него, Рудольфа, подумал он с отвращением, или довольствоваться компанией своего ирландского волкодава. По-видимому, они вместе провели не один приятный вечер наедине друг с другом, пока злобные соседи не отравили пса. Может, он хочет предложить мне место своей подохшей собаки?

Игла проигрывателя попала в поцарапанную бороздку пластинки и теперь надоедливо щелкала. Бойлан, сделав нетерпеливый, раздраженный жест, встал, выключил проигрыватель.

— Прошу меня простить, — извинился он перед Рудольфом. — Вот вам месть нашего века машин несчастному Брамсу. Может, отвезти вас в город?

— Благодарю вас. — Рудольф встал, всем своим видом давая ему понять, как он ему признателен за такое предложение.

Бойлан посмотрел на ноги Рудольфа в носках.

— Ах, — воскликнул он, — как же вы выйдете на улицу в носках?

— Ну, если вы отдадите мне мои сапоги.

— По-моему, они еще не высохли. Минутку. Посмотрю, что можно для вас подыскать. — Он вышел из комнаты, поднялся к себе наверх.

Рудольф долгим, внимательным взглядом обвел комнату. Как замечательно быть богатым! Интересно, попаду ли я сюда еще раз, увижу ли эту громадную комнату? — подумал он. Томас однажды тоже видел ее, но его сюда не пригласили. Богач Бойлан спустился в гостиную с голой жопой, и эта штуковина у него свисала чуть ли не до колен, ну, как у жеребца-производителя, налил в два стакана виски и пошел к ней наверх по лестнице. «Гретхен, тебе принести выпивку наверх или ты спустишься вниз?»

Теперь, когда у него появилась возможность видеть и слушать Бойлана, он понял, что кривляния Тома, его карикатурное изображение этого человека, имитируемый им его голос — все точно соответствовало действительности. Вопросы, которые он задает, совсем, по сути дела, не вопросы.

Рудольф покачал головой. Интересно, что думает себе Гретхен? «Мне это понравилось» — снова слышал он ее голос, когда они вдвоем сидели в баре «Порт-Филипского дома». «Мне это понравилось больше всего на свете. Такого я прежде никогда не испытывала».

Рудольф, не находя себе места, нервно заходил по комнате. Посмотрел на название симфонии, которую только что выключил Бойлан. Шуман. Третья (Рейнская) симфония. Ну вот, по крайней мере, он сегодня узнал что-то полезное. Теперь он непременно вспомнит эту музыку, если снова услышит. Он взял со столика серебряную зажигалку длиной с целый фут, долго ее разглядывал. На ней — монограмма: «Т. Б.» Он с умыслом приобретал такие дорогие вещицы для всяких пустяков, для чего бедным служат гораздо более дешевые приспособления. Подумаешь, зажечь сигаретку! Он, щелкнув, открыл ее. Она плюнула в него струйкой пламени. Горящий крест на холме. Враги повсюду. Он услыхал шаги Бойлана по мраморному полу в холле. Торопливо погасив зажигалку, положил ее на место.

Вошел Бойлан. В руках у него была небольшая сумка и пара мокасин цвета красного дерева.

— Вот, Рудольф, примерьте! — сказал он.

Мокасины были старые, но надраенные до блеска, с толстыми подошвами и кожаными шнурками. Они ему отлично подошли. В самый раз.

— Эй, — удивленно сказал Бойлан, — да у вас такая же узкая ступня, как и у меня. Подарок одного аристократа другому.

— Я верну вам их через пару дней, — сказал Рудольф, когда они отъезжали от дома.

— Не беспокойтесь, — снисходительно ответил Бойлан. — Мокасины старые, как этот мир. Я их не ношу.

Аккуратно сложенная удочка, корзинка для рыбы и его бредень лежали на заднем сиденье «бьюика». Резиновые сапоги пожарника, действительно еще мокрые внутри, — на полу за передним сиденьем. Бойлан забросил сумку на заднее сиденье. Рудольф забрал и свою поношенную фетровую шляпу со стола, но не осмелился надеть ее на голову — очень стеснялся в упор глядевшего на него Перкинса. Бойлан включил радиоприемник, поймал джаз из Нью-Йорка. Поэтому они не разговаривали дорогой, до самой Вандерхоф-стрит. Когда подъехали к их пекарне, Бойлан приемник выключил.

— Ну, вот вы и дома, — сказал он.

— Большое вам спасибо, спасибо за все, — сказал Рудольф.

— Это вам спасибо, Рудольф, — ответил Бойлан. — Это был такой приятный день для меня, словно свежий глоток воздуха. — Заметив, что Рудольф положил ладонь на ручку дверцы, он, наклонившись к нему, мягко ее сжал. — Да, не могли бы вы сделать для меня одно одолжение?

— Само собой.

— Вот в этой сумке… — Бойлан, не отнимая рук от руля, чуть повернулся назад, чтобы показать ему, что кожаная сумка лежит там, на заднем сиденье. — Тут кое-что для вашей сестры, она очень хотела ее иметь. Не могли бы вы передать ее ей?

— Ну, — неуверенно сказал Рудольф. — Не знаю, когда я ее увижу.

— Это не к спеху, — сказал Бойлан. — Это то, что ей очень нужно, я знаю. Но спешить некуда.

— О'кей, — согласился Рудольф. Он твердо решил не давать Бойлану адрес Гретхен и не собирался ничего рассказывать о сестре. — Передам, когда ее увижу.

— Вы очень любезны, Рудольф. — Он посмотрел на часы. — Еще не поздно. Не хотите ли поехать со мной, выпить где-нибудь? Так не хочется возвращаться в свой постылый дом и коротать там время в одиночестве.

— Знаете, мне приходится ужасно рано вставать по утрам, — объяснил Рудольф. Ему, как раз наоборот, сейчас очень хотелось побыть одному, чтобы проанализировать свои впечатления о Бойлане, верно оценить все таящиеся опасности и возможные преимущества от знакомства с этим человеком. Ему сейчас не требовалось никаких новых впечатлений — для чего ему лишняя ноша? Пьяный Бойлан, Бойлан несет какую-то чушь в незнакомой компании в баре. Бойлан напропалую флиртует с женщиной или пристает с непристойным предложением к матросу. Вдруг его осенило: а не педик ли он, этот Бойлан? Может, он незаметно пристает к нему самому? Эти тонкие, холеные руки на клавиатуре рояля, эти подарки, его одежда, смахивающая на броский наряд, ненавязчивые легкие прикосновения.

— Что значит «рано»? — спросил Бойлан.

— Я встаю в пять утра.

— Боже мой! — удивился Бойлан. — Чем же может заниматься человек, встающий в пять утра, ума не приложу.

— Я развожу на велосипеде клиентам отца свежие булочки, — объяснил Рудольф.

— Ах вон оно что! — протянул Бойлан. — Я, конечно, понимаю, что кто-то должен развозить клиентам булочки. Но вам, Рудольф, не очень-то подходит занятие поставщика булочек.

— Но это не самое главное в моей жизни, — возразил он.

— Ну а что для вас главное в жизни, Рудольф?

Бойлан рассеянно выключил передние фары. В салоне было темно, так как они стояли прямо под уличным фонарем. В подвале не было света. Отец еще не приступил к ночной смене. А если задать такой вопрос его отцу, то скажет ли он, что главное в его жизни — это выпекать булочки?

— Пока не знаю. — И, не сдержавшись, спросил: — А ваше?

— Тоже не знаю, — загадочно ответил Бойлан. — Пока не знаю. Может, у вас возникла какая-то идея?

— Нет, ничего. — Этот человек рассыпался у него на глазах, на миллион мелких осколков. Рудольф чувствовал, будь он постарше, то, вероятно, мог бы собрать все эти осколки в одно целое, единое.

— Как жаль, — покачал головой Бойлан. — А я-то думал, что зоркие глаза молодости способны увидать во мне то, что я сам не замечаю.

— А кстати, сколько вам лет? — спросил Рудольф.

Бойлан все время разглагольствует о прошлом, о далеком прошлом, словно он жил во времена индейцев, президента Тафта, когда наша планета была более зеленой. Вдруг Рудольфу показалось, что Бойлан не столько стар, сколько старомоден.

— Догадайтесь! — сказал Бойлан веселым тоном.

— Не знаю. — Рудольф колебался.

Все мужчины, которым за тридцать пять, для Рудольфа выглядели на одно лицо, были одного возраста, ну, конечно, за исключением седобородых стариков, которые передвигались, тяжело опираясь на трость. Он уже давно перестал удивляться, когда читал в некрологе, что несчастный отправился на тот свет в возрасте тридцати пяти лет.