Трибунал - Свен Хассель

— Повой, повой, женщина! Это старый трюк. Даже самый глупый советский служащий его знает! Думаешь, можешь отделаться от ГУЛАГа, проливая слезы? Ошибаешься. Мы, советские служащие, тверды, как стены рудников в Казахстане, и в этом ты скоро убедишься. Поедешь с первым же эшелоном на рудники. ГУЛАГ плачет по тебе! Отправляйся туда! А я иду спать! — Тяжело дыша, Степан входит в спальню и так сильно ударяется головой о притолоку, что содрогается весь дом. — Только ударь еще раз, корова, и я тебя застрелю, — рычит он из глубины спальни. И свертывается на постели калачиком, как мокрая собака.

— Перестань, Степан! Давай помогу снять брюки. Ты насквозь мокрый! Простудишься, если будешь спать в мокрой одежде!

— Простужусь! — возмущенно кричит он, отчаянно хватаясь за брюки. — С ума сошла? Служащие Советского государства не болеют капиталистическими болезнями. — И неожиданно переходит на доверительный тон. — Послушай, Ольга, мы должны держаться друг за друга, пока не выиграем войну, иначе кончится тем, что сюда придут американские евреи и будут насиловать наших женщин.

— Но они на нашей стороне, — изумленно восклицает она, вешая его мокрые синие галифе на спинку стула.

— Ты так считаешь, троцкистская тварь?! — кричит он, чувствуя, как в груди поднимается приятный гнев. — Разве не знаешь, что еврей Троцкий сбежал в Америку и отдал гнусной американской армии наш коммунистический молот, чтобы сокрушать русских? Но ты не знаешь советского народа. Вот что мы сделаем с ними!

Он раздирает подушку в клочья. Перья тучами летают по спальне.

— Смотри, что ты наделал! — горько плачет Ольга, пытаясь собрать остатки подушки. — Где нам взять новую?

— Более важных забот у тебя нет. Это когда наше отечество ведет бой не на жизнь, а на смерть?

Степан выбегает и спальни, хватает вязаную коричневую скатерть и бросает в печь.

— С ума сошел?! — кричит она, пытаясь спасти скатерть от пламени.

— На моем служебном столе не будет скатерти фашистского цвета, — кричит он, шуруя кочергой, чтобы огонь горел ярче. — Дай мне мой автомат, женщина! Быстро! Мы должны быть готовы! Немцы этой ночью придут сюда!

— Пьяная скотина, — плачет Ольга и идет спать на диване. Но перед этим, наученная горьким опытом, прячет автомат.

Наутро Степан чувствует себя ужасно. Голова гудит, как улей, спину ломит. Он чихает и кашляет. Изо всей силы сморкается и вытирает пальцы о штору.

В обвиняющем молчании Ольга готовит завтрак. По опыту она знает, что муж до конца дня будет, мягко говоря, немногословен.

Степан надевает шубу с широкими погонами, вешает на плечо ППШ и нахлобучивает шапку с красной звездой.

— Пойду, посмотрю, все ли в порядке и не пытаются ли убежать олени, — говорит он извиняющимся голосом, примирительно улыбаясь.

Степан с трудом идет по деревенской улице навстречу воющему ветру и торжественно клянется себе не заходить в «Красный ангел», хотя горло взывает о выпивке.

Когда он подходит к псарне, появляется лопарь Золиборз в нартах, запряженных парой оленей.

— Беги, Степан Боровский, — возбужденно кричит он, — возвращайся в Москву, запрягай в упряжку своих собак и гони во всю прыть! Идут немцы!

— А ну, дыхни, эскимос, — приказывает Степан, приближая нос ко рту лопаря.

— Я не пьяный, товарищ Степан. Трезвый, как Божий Сын на кресте! Поверь, я видел немцев! Они много говорили, я ничего не понял, но видел в их безумных глазах, что они идут убить всех, рожденных русской женщиной!

— Если ты не понял их языка, откуда знаешь, что это немцы? — недоверчиво спрашивает Степан. — Может, это наши сибирские патрули. Их ты тоже не смог бы понять!

— Это были немцы, товарищ Степан. Они ударили меня только один раз и не били ногами, хотя были очень злы. Сибиряки стали бы меня пинать, а потом расстреляли бы. Эти люди меня отпустили. И те, кого встретил мой брат, тоже отпустили его.

— Когда ты их встретил? — с беспокойством спрашивает Степан, глядя на холмы.

— Часов пять назад. Перед тем как ветер сменился и задул с востока.

— Откуда мне знать, когда сменился ветер? Я не предсказатель погоды. Я милиционер! Не врешь ли ты мне, поедатель тюленей? Думаю, ты знаешь, где находится Колыма?

— Я все про нее знаю. Мой дед был там!

— Где сейчас эти немцы? — со страхом спрашивает Степан, держа автомат наготове.

— В тундре, — отвечает лопарь, указывая на северо-восток. — Степан Боровский, не думаешь ли ты стрелять в них? Тогда пусть смилуется над нами небо! Они и без того злые. Если кто-то выстрелит в них, они уничтожат деревню!

— Пошли! — решительно приказывает Степан. — Идем в «Красный ангел», там все обсудим. Нужно составить план, чтобы немцы не подумали, что мы глупее их!

Женя сидит, развалясь в шезлонге. Шезлонг представляет собой ее радость и гордость, некогда он принадлежал кинорежиссеру с государственной киностудии. Съемочная группа забыла его вместе со многими другими вещами восемь лет назад, когда снимала в деревне любовную сцену.

— Немцы здесь, — в отчаянии кричит Степан, входя в дверь. — Этот лопарь и я видели их!

Женя от испуга падает вместе с режиссерским шезлонгом. В кафе поднимается неистовое смятение. Даже старая охотничья собака-медвежатник лает во весь голос.

Григорий, спавший под столом с двумя упряжными собаками, бросается к окну и возбужденно стреляет в снег, но мало-помалу все успокаиваются и начинают расспрашивать лопаря.

— Совершенно уверен, что это немцы? — недоверчиво спрашивает Михаил. — Ты ведь не понимаешь ни по-немецки, ни по-фински.

— Какое это имеет значение?! — кричит Григорий. — Немец — это немец, даже если говорит по-еврейски; от этих коварных тварей вполне можно ожидать такого!

— Что они сказали тебе? — спрашивает Юрий. — Только без выдумок, ясно?

— Сказали — уходи, а то убьем. Пули — дело нешуточное, они не разбирают, в кого летят!

— Если не понимаешь по-немецки, откуда ты знаешь, что они говорили? — удивленно спрашивает Женя.

— Они сказали это по-русски, — упорствует лопарь. — Они знают много языков. Но немца ни с кем не спутаешь. Они хорошо образованы, как и евреи. Не то что наши солдаты, которых научили только разбирать и собирать автомат.

— Думай, что говоришь, лопарь, — сурово предупреждает его Григорий. — На мне моя форменная фуражка, поэтому никакой критики героев Красной армии быть не должно! В «Правде» говорится, что немцы глупы, как оленья задница. Ты уверен, что встретил не патруль НКВД?

— Уверен, — твердо отвечает лопарь, принимая от Жени большой стакан водки. — У них не было нагаек, чтобы бить всех, кто встретится в тундре!

— Какая у них была форма? — спрашивает Коля с лукавым видом.

— Такая же, как и все формы, — отвечает лопарь, разводя руками. — Но, поверьте, это были немцы. Они курили капиталистический табак, а не махорку, и у них был олень, такой же надменный, как финский генерал. Он даже не обнюхал моих оленей, хотя раньше они были финскими.

— Я видел немцев! — кричит Павел, вбегая в кафе с громким топотом. — Целую армию с пушками и всяким смертоносным оружием.

— Где? — бесстрастно спрашивает Григорий.

— Километрах в пяти, и они скоро будут здесь. Движутся они быстро!

— Ну, я пошел на мельницу, — нервно говорит Коснов, застегивая шубу. — Нужно смолоть пшеницу. Раз немцы здесь, кто знает, когда я смогу это сделать. Эти черти способны на любое безумие!

— Оставайся здесь, — строго приказывает Григорий. — Можешь молоть пшеницу своими ягодицами или дожидаться конца войны! Я здесь военный начальник! — С немалым трудом влезает на стул. — Замолчите и слушайте! — кричит он. — Товарищи, Советский Союз ждет, что каждый исполнит свой долг в этот самый славный час нашего района…

— Кончай эту ерунду, — непочтительно перебивает его Федор. — Сейчас ты выступаешь не в Мурманске! Слезай со стула! Сними фуражку и говори по-человечески!

Григорий снимает фуражку и садится на стул. В стропилах воет ветер, будто норовит сорвать крышу. По буфету ползет тень страха. Все какое-то время пьют в молчании, каждый думает о своем. Как лучше всего повести себя, когда придут немцы.

Женя встает и задумчиво почесывает свой большой зад.

— Кто-нибудь, помогите мне вскипятить воды! — говорит она и идет на кухню.

— На кой черт тебе кипятить ее? — удивленно спрашивает Григорий.

— Чтобы плеснуть в немцев, когда они придут сюда, — решительно отвечает Женя. — Это заставит их немного задуматься. Так делали в прежние времена, когда враги подходили слишком близко.

— Теперь кипятком ничего не сделаешь, — говорит Михаил. — Эти черти начинают убивать, когда находятся в двух километрах. Даже такая сильная женщина, как ты, не сможет доплеснуть туда кипящую воду!

— Я буду поджидать их со всеми женщинами прямо за дверью, — патриотически объясняет Женя, — и как только немцы сунут внутрь свои мерзкие рожи, мы плеснем в них ведро кипящей русской воды. Это научит их, как приходить сюда непрошеными!