Трибунал - Свен Хассель

— Ты сама не знаешь, что несешь, — серьезным тоном говорит Федор. — Они бросят внутрь всевозможные адские машинки перед тем, как открывать дверь. От тебя даже волоска не останется!

— Может, лучше всего перебить их снаружи, в снегу, — предлагает Соня, она сидит на полу и чистит двустволку.

— Когда все будет кончено, мы сложим трупы немцев за домом, — гордо говорит Михаил. — Потом отправим сообщение в Мурманск, путь кто-нибудь приедет и сосчитает тела!

— Застрелить немца не трудно, — говорит Федор. — Когда попадаешь в него, он вертится, как волчок, и понять не может, что делать. Даже самые умные приходят в смятение, когда пули начинают дырявить им головы!

— Ты куда? — кричит Григорий на Коснова, который опять крадется к двери.

— Смолоть пшеницу, приятель! Нужно думать и о завтрашнем дне. Один советский финн сказал, что немцы муку нам оставят, а немолотое зерно заберут. Тогда те, кто не смелет свою пшеницу, бессмысленно умрут от голода еще до конца зимы!

— Пошли на мельницу, будем молоть, — говорит, воодушевясь, Поляков. — Григорий, ты возглавишь оборону. Оставайся здесь и защищай «Красный ангел». Если услышим стрельбу, вернемся и поможем тебе. Окружим немцев и будем расстреливать их сзади, как учили в школе ополченцев. Это так же просто, как почесать задницу. Даже у немцев нет глаз на затылке. Стреляйте, пока не услышите наш крик: «Прекратить огонь!»

— Оставайтесь здесь! — истерично кричит Григорий. — Мне плевать на пшеницу! Понятно?

— Не совершайте ошибки, — говорит Женя. — Немцы опасны. Давайте запряжем собак и побыстрее уедем. Тогда немцы будут разочарованы, и ни единый советский гражданин не будет убит.

— Бежать — это трусость, — слабо протестует Григорий. — Сталин сказал, что каждый из нас, мужчина или женщина, должен повсюду уничтожать фашистов. И не думайте о сдаче фашистам в плен. Они вырежут у вас печень и съедят сырой. Я видел такие фотографии в школе комиссаров в Мурманске, так что это не просто пропаганда.

«Тогда пора трогаться в путь, — думает Женя, надевая войлочную куртку. — Мне дорога моя печень, не позволю никакому немецкому сукину сыну съесть ее!»

— Ты останешься здесь, — говорит Григорий, наводя на нее ствол автомата. — Теперь здесь действует военный закон, и этот закон — я! Ты прожила хорошие годы при советской системе, теперь должна принимать плохие!

— Пошел ты знаешь куда, — презрительно кричит Женя. — Мы знаем тебя! Побежишь, как заяц, едва немцы покажутся на горизонте!

Какое-то время они сидят в гнетущем молчании и для смелости пьют. Кое-кто пытается убедить лопаря, что ему все это приснилось. Но он стоит на том, что разговаривал с немцами.

Григорий объявляет чрезвычайное положение, и с этой минуты вся выпивка в «Красном ангеле» бесплатна. Собравшиеся разбиваются на маленькие боевые группы, и среди ополченцев объявляется боевая тревога.

— Вот-вот произойдет встреча с противником! — патетически кричит Григорий, ощущая ложную храбрость всеми фибрами своего комиссарского тела. Втайне он надеется, что немцы пройдут мимо деревни, лежащей в заснеженной низине.

Раздается громкий стук в дверь. Все грудятся в страхе, но это пришла Юлия, которая всегда стучит перед тем, как войти или выйти.

— Иди домой, — кричит она и приглашающе машет рукой Григорию, — с тобой кое-кто хочет поговорить!

— У меня нет времени разговаривать с людьми, — отмахивается от нее Григорий.

— Не говори ерунды! Иди домой, а не то надеру уши! Не думай, что стал таким уж важным, надев мундир!

Юлию все слегка побаиваются. Она деревенская бабушка, может предсказывать будущее и лечить болезни.

— Кто хочет со мной говорить? — вяло спрашивает Григорий.

— Придешь домой — увидишь, — лаконично отвечает бабушка Юля.

— Скажи им, пусть подождут. Приду, когда мы перебьем немцев!

— У тебя голова не в порядке, — говорит бабушка Юля, стучит в дверь и выходит.

Женя вешает на доску для специальных объявлений партийный призыв:

«Товарищ, ни шагу назад, отступление — это трусость, бесчестие и карается смертью!»

Сквозь вой ветра слышится треск автоматной очереди.

Все тут же прячутся под стульями и столами.

Женя каким-то загадочным образом ухитряется втиснуть свои избыточные килограммы жира на полку под стойкой.

Соня со всех ног бросается к угольному бункеру. На бегу срывает с блузки партийный значок и бросает в печь. Вслед за ним летит ополченский значок Федора.

— Наступают тяжелые времена, — доверительно говорят друг другу собравшиеся, — и пока что нельзя сказать, кто выиграет войну!

Однако вскоре выясняется, что стрелял из своего нового автомата охотник Саня. Он входит, заполняя собой весь дверной проем, нагибается и смотрит под стол, где скорчился, зажав руками уши, Григорий.

— Вылезай, товарищ! Немцы сидят в снегу, ждут, чтобы их перестреляли!

Все медленно вылезают из укрытий, и после нескольких стаканчиков Григорий вновь чувствует себя прирожденным командиром боевой группы. Решает выставить передовые посты. После долгого спора, куда идти людям, они, сутулясь, уходят на избранные позиции.

Двое тащат пулемет «максим» с водяным охлаждением, но едва выходят наружу, их валит ветром с ног. Вскоре они возвращаются в «Красный ангел» и говорят, что будут поджидать немцев здесь, иначе замерзнут до смерти. Но Григорий усвоил на курсах ополченцев в Мурманске, что очень важно выставить часового.

Никто не возражает, когда он говорит, что лопарь — самый подходящий человек на этот пост. Он привык находиться под открытым небом во всякую погоду, близок к природе, у него зоркие глаза и чуткие уши.

— Если заступишь на пост, — торжественно говорит Григорий, — я представлю тебя к ордену!

Лопарь, усмехаясь, выходит наблюдать за приближением немцев, но буря слишком сильна даже для него, и вскоре он заползает в оленье стойло. Укладываясь спать, велит оленю внимательно слушать и разбудить его, если появятся посторонние.

— А орден пусть засунут дикому кабану в задницу, — бормочет лопарь перед тем, как заснуть.

Немцы не показываются весь день, и к жителям деревни возвращается мужество. «Красный ангел» превращен в надежную крепость. За кухней установлен 80-миллиметровый миномет. Правда, мины всего две, но Григорий считает, что один только грохот нагонит на немцев страху.

У самого входа установлен «максим». Никто не думает о том, что вода в кожухе замерзла. Даже если пулемет не сможет стрелять, выглядит он устрашающе и к нему есть много патронов.

— Чрезвычайное положение все еще длится? — спрашивает Женя, когда у нее требуют выпивки за государственный счет.

— А ты как думаешь? — насмешливо спрашивает Григорий. — Даже такая дура, как ты, должна понимать, что скоро начнется бой!

— Ну и черт с ним, — недовольно сдается она и принимается наполнять стаканы.

— Ни немцы, ни финны живыми нас не возьмут! — радостно кричит Михаил, опорожняя пятую кружку пива.

— Говорят, на войне лучше всего погибать первыми! — кричит Козлов, перекрывая невообразимый шум. — Что скажешь, Юрий? Ты был на войне…

— Ерунда, — твердо отвечает Юрий. — Сам видишь, я жив. Война для людей — естественное состояние, и умный человек легко может обмануть смерть. В Восемьсот девятом пехотном полку, где я был ефрейтором, у нас был сержант, который часто предупреждал отделение об опасности, будто предсказатель, гадающий по чайным листочкам: «Ребята, не ходите на это поле, там мины, они разорвут вас на куски!»

Однако в отделении нашлись умники, которые ему не поверили и пошли прямо по траве. Бум! Вверх полетели земля и куски мяса. Этот сержант учил нас не верить всему, что предсказано, — например, что погибнешь от взрыва мины или от фашистской пули. «Если все пойдет прахом, — говорил он, — и враги начнут нас одолевать, бегите со всех ног. Главное — не мешкайте. Ноги в руки, и неситесь, как сумасшедшие!

— Когда придут немцы, — решает Григорий, — ты будешь командиром. У тебя есть опыт, мы будем учиться, глядя на тебя!

Юрий гордо выпячивает грудь, вскидывает над головой автомат и разряжает половину рожка в потолок.

— Ты заплатишь за то, что повредил! — сердито кричит Женя.

И встает на стул, чтобы осмотреть балки.

— Надеюсь только, что война не нанесет особого ущерба, — обеспокоенно вздыхает она, слезая со стула.

Теперь в «Красном ангеле» собралась уже вся деревня. Все одновременно говорят, заглушая страх словами. Никто из женщин не пилит мужей за то, что они снова пьют.

Группа возле окна обучается заряжать ручной пулемет и стрелять из него. Происходит неизбежное. Расстреливается весь магазин, пули пробивают стену и летят в кухню, где едва не гибнут Соня и Женя.

— Немцы, немцы! — раздается крик из угольного бункера, где кое-кто спрятался.