На прорыв времени! Российский спецназ против гитлеровцев - Сергей Артюхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— До свидания, товарищ Берия.
Смотревший вслед уходящему маршалу ученый передернул плечами и, пробурчав себе под нос что-то вроде «ускорить, ага, все всё бросили и побежали ускорять» и уважительно покачав головой, отправился в свой кабинет…
12 июля 1942 года. Подмосковье, «Ближняя Дача».Уставший за долгий день вождь прилег на диван в своем кабинете и попытался заснуть. Лезущие в голову мысли никак не давали этого сделать.
Сталину не давал покоя вопрос дальнейшего развития Советского государства. Расстрел Хрущева еще не являлся гарантией сохранения выбранного курса. Да и является ли этот курс верным, раз привел в свое время к агонии и смерти СССР? Да, было совершено множество ошибок, но все же непонятно, правильная ли дорога построения коммунизма была выбрана?
Конечно, есть еще война. Но Германия уже проиграла — даже если пока не готова это признать. Однако максимум через год она падет, и что потом? Война с союзничками?
Глава СССР усмехнулся. Те еще не знают, насколько это будет ошибочным решением. И отдельные голоса разума, вроде того же Рузвельта, теряются в хоре идиотов, боящихся за свои карманы… Было бы исключительно хорошо оттянуть войну с ними на несколько лет — года эдак до сорок седьмого. А еще лучше — до пятидесятых. Тогда шансов у капиталистов уже не останется. Вообще.
Но как же сложно это будет сделать. Вот с Гитлером не получилось — и если бы не неожиданная, мягко говоря, помощь из будущего, то победа была бы пирровой. Эта война и сейчас не легкая прогулка, совсем не легкая, но без потомков все было бы намного хуже.
Единственная реальная угроза со стороны США — атомная бомба. Но они серьезно тормозят с ее разработкой, а СССР нет. У Страны Советов уже есть некоторый отрыв даже. И этот отрыв растет.
Преимущество англосаксов в тяжелых бомбардировщиках — ничто. Огромные расстояния до промышленных центров СССР, напичканные ПВО и истребителями, сводят полезность всех этих воздушных армад к весьма незначительной величине.
А на земле сильнее Красной Армии нет никого. И через несколько лет это превосходство станет лишь сильнее. Даже сейчас в мире нет танков, способных противостоять многочисленным «Сталиным» и «тридцатьчетверкам». А скоро их сменит следующее поколение… К тому же сила армии ведь не только в технике, но и в обученности солдат и командиров, в их опыте, в тактике и стратегии… И здесь разрыв будет увеличиваться еще быстрее.
Оставив попытки заснуть, вождь поднялся с дивана и подошел к окну. На темном июльском небе горели яркие огоньки звезд. Раскурив трубку, Сталин удобно устроился в мягком кресле, продолжая думать над многочисленными проблемами, стоящими на пути молодого еще пока государства.
Вот военачальников взять к примеру. Рокоссовский — прав был Ледников — блестящий полководец. Лучший из лучших. Как он провернул операцию в Австрии — загляденье! А вот что с Жуковым делать — непонятно. Военачальник он хороший. Более чем. Однако в том варианте истории после войны вел себя, прямо скажем, не слишком. Да и Берия с ним после того, как мемуары почитал, совсем не в ладах. Хотя и скрывает это мастерски. М-да.
С некоторым усилием поднявшись, Сталин позвонил, вызвав дежурного. Коротко бросил:
— Чаю, с лимоном. — После чего вернулся в кресло.
А страну на кого оставить? Маленков? Берия? Микоян? Или вытащить неизвестную личность и воспитать преемника? Стащить, так сказать, концепцию из будущего? Опять-таки не самый простой вопрос, начинать решать который надо уже сейчас.
Маленков будет отличным премьером, но на роль лидера восходящей в зенит сверхдержавы не подходит.
Берия умен, великолепный исполнитель и организатор. Но относительно него есть некоторые подозрения — не поучаствовал ли он в том варианте истории в смерти товарища Сталина? Тот еще вопрос. Так что тоже не пойдет — будет тем, кто есть сейчас, и не больше.
Анастас Микоян. Вот, пожалуй, тот, кто вызывает определенные мысли на свой счет — причем хорошие и положительные мысли. Да и проживет он еще долго. Но потянет ли роль главы великого СССР?
Есть, конечно, еще и варианты с другими лицами. С кем-нибудь необычным. Может, Рокоссовский? Да, Константин Константинович — не политик. Но это дело поправимое. А так — чем не лидер державы? Его обожают в армии, да и простой народ тоже уважает, его знают во всем мире как блестящего полководца. К тому же после той войны он себя в Польше отлично проявил…
Мысль Сталина прервало появление дежурного с подносом. Подождав, пока тот расставит все на столике и кивком отправив обратно, вождь с наслаждением вдохнул аромат из дымящейся чашки. Сделав маленький глоток, он вернулся к своим размышлениям.
Рокоссовский. А почему нет? Ведь было и еще кое-что, чуть ли не самое важное — он не предал. Даже через девять лет после смерти товарища Сталина. Лишился при этом должности…
На лице вождя появилась ухмылка. Интересно, кто-нибудь из соратников вообще рассматривает Рокоссовского как вариант? Пока что — наверняка нет. Даже те, кто все знает — Берия, Ворошилов, Молотов и Микоян, даже они, наверное, не думают о варианте с маршалом…
Лидер СССР вновь встал и подошел к окну. Положив потухшую трубку на столик, он некоторое время постоял, просто глядя на ночное небо. Потом, допив чай, вернулся к дивану и прилег. Сон все не шел. Мысль о прославленном маршале как преемнике не давала покоя, становясь все более и более продуманной.
Как ввести его в большую политику? Чему стоит подучить? Как проконтролировать переход власти?
Вопросов было множество. Неразрешимых, правда, среди них вроде как и не было.
Рассматривая свою идею со всех сторон, Сталин не заметил, как заснул.
21 июля 1942 года. Линия фронта недалеко от г. Данциг, Германия.— Мать моя женщина, это какой уже? — Немолодой уже человек в сержантской форме украдкой перекрестился.
— Михал Карпыч, чего такое? — на удивленный возглас повернулся молоденький солдатик.
— Ты, Леня, сам посмотри. — Седой сержант ткнул рукой в сторону немецких позиций. По освещаемой ракетами нейтральной полосе украдкой крался человек с белой тряпкой, намотанной на руку.
— Опять, что ль, перебежчик, да? Надо, наверное, это, товарищу лейтенанту сказать…
— И чего они все у нас перебегают? Негде больше, что ли? А нам потом со всякими особистами разговаривать. — Михаил Карпович недовольно махнул рукой. Потом, вскинув винтовку, с тоской добавил: — Мож, пристрелить его? А то счас лейтенанта разбудим, а он нам втык даст…
— Да как ж так, Михал Карпыч? А вдруг он чего важное знает?
— Ну да, конечно, знаить он чего. Еще скажи, что это офицер из ихнего штаба — счас прийдет и все расскажет — где, кто, когда… Вот и на Империалистической — я б даже и тогда в такое не поверил, хотя молодой совсем был. А счас… обычный солдат это.
Недовольно посмотрев на разглаживающего пробивающиеся усы солдатика, сержант все же опустил винтовку.
— Ладно. Топай.
— Куды?
— Куды-куды? К командиру, будить. А ты чего думал?
— Да я ниче, я просто. Я это, в общем… есть, товарищ старший сержант!
— Не есть, а командира будить, давай уже.
Посмотрев в спину удаляющемуся парнишке, сержант удрученно помотал головой. И вот таких у него во взводе — каждый второй. Пацаны еще совсем, мозгов нет, ни ума, ни опыта… Тока детство в одном месте играет. Счас, конечно, поумнее стали, а то как вспомнишь, какими еще пару месяцев назад были, — диву даешься, как не поубивались еще… Хотя, если вспомнить, сколько таких вот ребятишек все-таки погибло — ведь немало совсем.
Вспомнив свои первые дни в окопах Империалистической войны, сержант вздохнул и почесал старый шрам на ноге — оставшийся с тех давних времен след немецкого осколка.
Дождавшись, когда немец подберется поближе, Михаил Карпович тщательно в него прицелился и громко крикнул:
— Хенде хох!
Немец тут же замер, подняв над головой руки. Учитывая, что пробирался он в полусогнутом положении, поза выглядела забавной.
— Не стреляйт! Я ест офицерь! Я сдаваться!
Подошедший именно в этот момент злой лейтенант с парой солдат, включая отправленного за ним Леню, коротко бросил:
— Ком цу мир! — И затем тихо добавил, наклонившись к сержанту:
— Михал Карпыч, хрень какую выкинет — пристрелишь. А то, скоты эдакие, совсем задолбали, поспать уже нельзя.
Осторожно приблизившийся к русским окопам немец явно чувствовал себя неуютно. Тем не менее он довольно уверенно спрыгнул к советским солдатам.
Опередив собирающегося что-то спросить лейтенанта, немец уверенно произнес:
— Я есть майор Иоахим Кун. У меня есть сообщение для вашего командования.
27 июля 1942 года. Москва, Кремль.В главном кабинете страны сидело пять человек. Точнее, сидело четверо — один из них по известной привычке прохаживался по кабинету.