Стикс - Наталья Андреева

— Что… Что со мной будет?

— Я тебя убью, — очень спокойно сказал брат. — И все будет на месте. Один Иван Мукаев, ни одного Саранского. Никто не узнает, даром я, что ли, перед зеркалом столько тренировался! Я отведу тебя в лесок, шлепну по-тихому, потом переоденусь в твой костюм и вернусь к твоей приемной матери. Она, кажется, очень плохо видит.

— Да, но слышит она…

— Заткнись! Я скажу, что срочные дела, позвонили, мол, по мобильнику, сяду в твой «Мерседес» и укачу. Все. Исчез человек. В наше время в этом нет ничего странного.

— Тело… Тело найдут.

— Не найдут. Я все-таки следователь, — брат жестко усмехнулся, — насчет того, как лучше спрятать труп, соображаю. Да и тебе все эти подробности ни к чему. А маньяк у меня на примете уже есть. Твой дружок Илюха Сидорчук. Он и сядет. Я и Цыпину уже позвонил. Правда, ехал сюда не за тем, но раз уж ты подвернулся… А сядет другой.

— Но он же не убивал!

— Этого никто не узнает. Все будут уверены, что убивал, потому что в районе отныне не будет никакого маньяка. Ну, пойдем! Давай лезь через забор. Сможешь?

И следователь Мукаев достал пистолет. Через забор Иван Саранский давно уже не лазал, с самого детства, но был в отличной физической форме. Теннис, бассейн, бег по утрам вокруг собственного коттеджа, тренажерные залы. Через забор он перемахнул гораздо легче, чем следователь Мукаев. Тот много пил, курил, спорт давно уже бросил. И тут у Ивана Саранского появилась уверенность. Он убежит от брата, непременно убежит. Он легче, подвижнее, быстрее. Надо исчезнуть. Брат не найдет его больше никогда. Дом продать, переехать в другой город. Или за границу? Есть с чем. Не только деньги. Есть еще и…

Канава. Перепрыгнул через нее легко, а следователь Мукаев шлепнулся на другой бережок неуклюже, чертыхнулся громко, потом нагнулся, зашарил рукой в траве:

— Куда же он…

И тут Иван Саранский побежал. Легко, стремительно. Лесок-то знаком, это его родина.

— Стой! — крикнул следователь Мукаев и тоже сорвался.

Бежал он тяжело, ломал громко ветки, спотыкался о корни. Но бежал. Брат догонял брата. Детская игра в салки. Где же и с кем они бегали детьми? Не вместе. Жаль. Кто не спрятался, я не виноват. Легко, весело. Но тут раздался первый выстрел. Старший сдаваться не собирался.

— Стой! Все равно убью! Стой!

Он не отдавал себе отчета в том, что тоже достал пистолет. Этого старший не предполагал. Но надо же защищаться! Это же игра! Казаки-разбойники. Кто не спрятался, я не…

Еще один выстрел. Вот неугомонный! Он так и будет палить, не успокоится. И упрям, ужасно упрям. Бежит ведь.

— Стой!

Игра так игра. Пусть в ней все будет по-настоящему. В настоящей игре надо отстреливаться. Вытащил свой «Макаров», на бегу пальнул на звук ломающихся веток. Реакция у него всегда была отменная. И сам он в отличной физической форме. Бежать легко. Пальнул еще разок. Странно, но ветки больше не трещат.

Он пробежал еще немного на всякий случай. Все, что ли? Игра кончилась? Брат наконец успокоился? Теперь они могут поговорить нормально. У него есть деньги, много денег. Зачем убивать? Лучше бы отпустил его за границу. Все-таки братья. Зачем?

Странно, но он больше не слышал следователя Мукаева. Затаился? Лежит в засаде? Ждет? Что ж, пусть. Брат старше его, урода, на целых пять минут. Он нормален. Он очень хороший человек. Честный человек. Мертвый человек.

Мертвый?! Он лежал в кустах, висок окровавленный, на лице застыло удивление. Как же так? Урод умеет бегать и стрелять? Как же так?

Но все же было по-честному!

— Это я-а… Я умер… — впервые сказал тогда он. Голова болела, в ушах раздавался какой-то странный звон.

Точно такое же лицо! Его собственное лицо. Он лежал на земле и не дышал. Нагнулся, потрогал пальцем свои мертвые губы. Теплые еще. Не мог поверить, что умер. Взял руку, привычно нащупал пульс. И вдруг завыл громко, тоскливо:

— Я уме-ер!

Сидел у тела долго, все рассматривал себя. Оказывается, он красивый. Комплексовал напрасно. Как, наверное, хорошо быть таким! Что зеркало? Оно плоское, а это все живое, теплое еще. Оказывается, он высокий, красивый мужчина. Был. Все это не живое теперь, а мертвое. И тут он наконец очнулся. Сунул руку брату в карман, вытащил служебное удостоверение. Повертел в руках. Следователь Мукаев Иван Александрович, родился 1 января… года… работает…

Машинально сунул документ в карман своего пиджака, туда же положил пистолет. Потом взял из мертвой руки брата его пистолет. Как же ты, брат, так промахнулся? Судьба-злодейка. Или у каждого она своя?

Пистолет он тоже взял, потом оттащил тело в сторону, подальше, туда, где в земле была небольшая ямка. Еще раз посмотрел на мертвое лицо: а он красивый. Очень. Жаль, что умер. И тут торопливо начал закидывать тело брата ветками.

Обратно шел спотыкаясь. Наткнулся на черную кожаную куртку. Следователь Мукаев скинул ее, чтобы легче было бежать. Оглянулся машинально: куда бы деть? Не нашел ничего лучшего, как взять с собой.

К дому он подходил не прячась, прямо к крыльцу. Почему-то чувствовал глухое равнодушие ко всему. И впрямь как мертвый.

Во дворе дома открыл свою машину, кинул на переднее сиденье куртку, в «бардачок» положил пистолет следователя Мукаева. Устало вошел в дом.

— Ванечка, где ж ты был?

— Мама, мне срочно позвонили по мобильнику, надо ехать.

— Как же? — растерялась она. — А обедать?

— Не надо.

Мать стояла на крыльце, подслеповато щурила глаза. Что, если бы он никогда больше не вернулся? Но он уехал из Горетовки в тот день, это видели все. Из-за забора тайком разглядывали красивую черную машину и плевали вслед:

— У-у-у! Буржуй недорезанный!

СНОВА ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

После полудня

Куда брат собирался, интересно, на его машине? Тайно владеть? После того как Иван Мукаев узнал, что прокурор Цыпин берет взятки, у него, должно быть, в душе все перевернулось. Нет честного закона.

Кажется, друг детства Руслан Свистунов сказал, что у Вани Мукаева была одна тайная страсть: хорошие машины. Быть может, не устоял? Многих соблазнов мог избежать, но черного «Мерседеса»… Что он хотел сделать после того, как убьет Сарайского, теперь уже не узнает никто. Но недаром он с таким упорством изучал обманом полученную у Сидорчука видеокассету. Все эти изящные повороты, светские манеры, «пожалуйста», «извините». Хотел ли он заменить брата во всем, и если хотел, то для каких целей? Разоблачить преступников или разбогатеть самому? Ведь никто не знал, что их двое. Кроме Сидорчука, но того следователь Мукаев, кажется, наметил в маньяки. Потому и с Хайкиным так долго работал. Наверное, хотел, чтобы тот опознал именно Илюшу.

А вдруг?

Он снова глянул вверх, в зеркало. А так ли все было? Ведь следователь Мукаев столько лет подробно изучал дело! Он знает все детали убийств, потому что сам убивал или потому что подробно изучил, как убивает другой? Он точно Иван Саранский? Ведь все могло быть по-другому. Следователь Мукаев стрелял лучше. Это он долго глядел в мертвое лицо брата, а потом закидал его тело ветками, подобрал черную кожаную куртку, сел в «Мерседес» и уехал.

Потому что из Горетовки он тогда ехал в Р-ск. Тридцать тысяч долларов лежат сейчас в коробке из-под торта «Полет». За что? Нет честного закона. Кому Ладошкин дал деньги: следователю Мукаеву или Ивану Саранскому?

Р-ск. Поворот налево — в центр города, прямо — в Москву. На Нахаловку тоже будет правый поворот, но примерно через километр. Подумав, он повернул в центр, как и тогда. Ехал, чувствуя абсолютно то же: жалость и отчаяние. Ну не хотел он убивать брата! Не хотел!!! Эта глухая тоска откуда? Иван Мукаев был отчаянным парнем, кидался в драку по любому поводу. Почему же он никого не убивал? Или убивал только в рамках закона? Но чувство обделенности преследовало его всегда. Пил, глушил в себе странную тоску. И не потому ли с таким упорством искал своего маньяка, что чувствовал к нему странную тягу? Две половины рано или поздно должны были соединиться.

Как и тогда, машину он оставил на стоянке, в центре. По странному совпадению, это был все тот же охранник.

— Как следствие? Продвигается? — улыбнулся этот огромный парень в камуфляже.

— Да, потихоньку.

— А пока, значит, катаетесь? — с пониманием кивнул охранник на «Мерседес»

— Изучаю.

— Правильно: чего ж добру пропадать?

— Ты это… возьми, — вдруг сообразил он и сунул парню в руку крупную купюру.

— Я закону не враг, — подмигнул тот и деньги взял. — А как насчет частушки?

— Не понял?

— Не примут вас за крутого? Как бы не того… Как хозяина.

— Я вернусь примерно через час.

Парень только плечами пожал, равнодушно зашагал к шлагбауму. Все, как тогда: день ясный, но прохладный. Только не весна — лето. Тогда сирень еще не зацветала, теперь уже давно отцвела.