Дитя человеческое - Филлис Джеймс

— Здесь вода почище и берег довольно прочный. Тут можно умыться, — сказала она.

Тео с Мириам присоединились к ней и, встав на колени, опустили руки в озеро и плеснули жаляще холодной водой на лицо и волосы. Они смеялись от удовольствия. Тео увидел, что взбаламутил воду до зеленовато-грязного цвета. Такую воду опасно пить даже после кипячения.

Когда они возвратились к машине, он произнес:

— Что нам делать с машиной? Избавиться от нее прямо сейчас? Она может дать нам хоть какое-то укрытие, но слишком бросается в глаза, к тому же у нас почти кончился бензин. Его хватит самое большее на две-три мили.

— Избавляйся, — ответила Мириам.

Тео посмотрел на чаек. Время приближалось к девяти. Можно послушать выпуск последних известий. Наверняка банальных, предсказуемых, неинтересных, но послушать их стоит — это будет своего рода прощальный жест перед тем, как они оставят машину и окончательно отрежут себя от всех новостей, кроме своих собственных. Он с удивлением подумал о том, что не вспоминал о радио, даже не потрудился включить его в пути. Тео вел машину в таком напряжении, что звук незнакомого голоса, даже звуки музыки показались бы невыносимыми. Теперь же он протянул руку в открытое окно и включил приемник. Они нетерпеливо слушали сводку погоды, информацию о состоянии дорог — тех, что были официально закрыты, или тех, что больше уже не будут ремонтироваться, — о маленьких внутренних проблемах сокращающегося мира.

Тео уже собирался выключить приемник, когда голос диктора изменился, став медленным и зловещим: «А сейчас — предупреждение. Группа диссидентов, один мужчина и две женщины, едут на угнанном голубом автомобиле «ситизен» в сторону границы Уэльса. Прошлой ночью мужчина, предположительно — Теодор Фэрон из Оксфорда, силой проник в дом на окраине Кингтона, связал хозяев и украл их машину. Хозяйка, миссис Дейзи Кокс, сегодня ранним утром была найдена мертвой на своей кровати. Упомянутый мужчина разыскивается по обвинению в убийстве. Он вооружен револьвером. Каждого, кто увидит машину или этих троих людей, просят не приближаться к ним, но немедленно позвонить в Государственную полицию безопасности. Регистрационный номер машины — МОА-694. Повторяю номер — МОА-694. Еще раз напоминаю: мужчина вооружен и опасен. Не приближайтесь».

Тео машинально выключил радио. Он чувствовал лишь, как гулко бьется сердце, как физически ощутимое болезненное страдание навалилось и объяло его подобно смертельному недугу. Ужас и отвращение к самому себе едва не поставили его на колени. «Если это моя вина, я не вынесу ее», — подумал он и услышал голос Мириам:

— Значит, Ролф добрался до Правителя. Они знают про Омега, знают, что нас осталось только трое. Утешает одно: они не знают, что скоро роды. Ролф не смог сообщить им точную дату. Он се не знает. Он считает, что у Джулиан впереди еще месяц. Правитель никогда не обратился бы к людям за помощью, если бы знал, что они могут обнаружить новорожденного ребенка.

Тео вяло произнес:

— Меня это не утешит. Я убил ее.

Голос Мириам зазвучал твердо, неестественно громко, она почти кричала ему на ухо:

— Ты не убивал ее! Если ей суждено было умереть от потрясения, это случилось бы, в тот момент когда ты вошел с пистолетом. Ты не знаешь, почему она умерла. Наверняка это произошло по естественным причинам. Это могло произойти и без тебя. Она была старая, со слабым сердцем. Ты же говорил нам. Ты не виноват, Тео, ты этого не хотел.

«Нет, — чуть не застонал он, — нет, я этого не хотел. Я не хотел быть эгоистичным сыном, равнодушным отцом, плохим мужем. Когда же я хоть чего-нибудь хотел? Боже, скольких бед можно было бы избежать, не будь я таким эгоистом!»

Вслух он сказал:

— Самое ужасное — то, что я получал от этого удовольствие. Я на самом деле получал от этого удовольствие!

Мириам разгружала машину, взваливая на плечи одеяла.

— От того, что связал старика и его жену? Ты не мог этим наслаждаться. Ты сделал лишь то, что должен был сделать.

— Я не то хотел сказать. Я не испытывал радости от того, что связал их. Но я наслаждался собственной силой, сознанием того, что могу сделать это. И то, что им было страшно, меня не волновало.

Джулиан не произнесла ни слова. Она подошла и взяла его за руку. Не приняв ее сочувствия, он раздраженно обернулся к ней:

— Скольких еще жизней будет стоить твой ребенок, пока он увидит свет? И для чего все это? Ты такая спокойная, такая храбрая, такая уверенная в себе. Ты говоришь о дочери. Какая жизнь ждет этого ребенка? Ты действительно веришь в то, что за ее рождением последуют рождения других младенцев, что даже сейчас есть беременные женщины, еще не знающие, что носят в себе новую жизнь? А если ты ошибаешься? Если это дитя — единственное? К какому же аду ты его приговариваешь! Можешь ли ты вообразить себе одиночество ее последних лет — ужасающие бесконечные годы без всякой надежды когда-нибудь услышать другой человеческий голос? Никогда, никогда, никогда! Мой Бог, разве у вас нет воображения, ни у одной из вас?

Джулиан тихо сказала:

— Ты думаешь, я никогда не размышляла об этом и о многом другом? Тео, я не жалею о том, что этот ребенок был зачат. Мысли о нем доставляют мне только радость.

Мириам, не тратя времени, уже вытащила из багажника чемодан и плащи и поставила на землю чайник и кастрюлю с водой.

Она сказала скорее раздраженно, чем сердито:

— Ради Бога, Тео, возьми себя в руки. Нам была необходима машина, и ты раздобыл ее. Возможно, тебе удалось бы выбрать машину получше и меньшей ценой. Но что сделано, то сделано. Если ты желаешь упиться своим горем, это твое дело, но оставь это на потом. Да, она умерла, и ты чувствуешь себя виноватым, и это ужасно. Привыкни к этому. Почему, черт возьми, тебе не испытывать чувство вины? Такова жизнь. Или ты этого раньше не замечал?

Тео хотел сказать: «В последние сорок лет я много чего не замечал». Но слова эти с их потворством угрызениям совести показались ему неискренними и постыдными. Вместо этого он произнес:

— После того, что мы услышали по радио, нам лучше избавиться от машины, и побыстрее.

Он снял «ситизен» с тормоза и налег плечом на багажник, отыскивая ногой точку опоры в усыпанной камнями траве. Он благодарил судьбу, что земля сухая и идет слегка под уклон. Мириам встала справа, и вместе они попробовали толкнуть машину. В первые секунды их усилия ни к чему не привели, затем «ситизен» стал легонько двигаться вперед.

— Толкай ее изо всех сил, когда я скажу, — сказал Тео. — Мы же не хотим, чтобы она застряла носом в грязи.

Передние колеса были уже почти у воды, когда он крикнул: «Давай!» — и они оба что было сил толкнули машину. Она перелетела через край озера и упала в воду с всплеском, который, похоже, разбудил всех птиц в лесу. Воздух наполнился их голосами и пронзительными криками, а тонкие ветви высоких деревьев задрожали. Водяная пыль вылетела вверх, забрызгав ему лицо. Слой плавающих листьев дрогнул и закачался. Тяжело дыша, они смотрели, как медленно, почти умиротворенно, машина выровнялась и начала погружаться, заполняясь водой через открытые окна. Прежде чем она совсем исчезла из вида, Тео, повинуясь какому-то импульсу, вынул из кармана дневник и швырнул его в озеро.

А потом его объял ужас. Ярко и правдоподобно, как в кошмарном сне, который не проходит после пробуждения, он представил, что все они оказались в тонущей машине: вода через окна потоком льется внутрь, он отчаянно ищет ручку двери, пытаясь удержать дыхание, он борется с болью в груди, хочет крикнуть что-то Джулиан, но знает, что рот открывать нельзя, иначе он забьется илом. Джулиан и Мириам сидят сзади, и он не в силах ничего сделать, чтобы им помочь.

Пот выступил у Тео на лбу, и, сжав мокрые ладони, он принудил себя отвести взгляд от этого жуткого озера и посмотрел вверх, на небо, пытаясь стряхнуть наваждение. Солнце, бледное и круглое, напоминало полную луну, ветви деревьев казались черными на фоне его слепящего блеска. Тео закрыл глаза и подождал. Наконец страх прошел, и он снова смог посмотреть вниз на гладь озера.

Он взглянул на Джулиан и Мириам, ожидая увидеть на их лицах панику, которую испытал сам. Но они смотрели на тонущую машину со спокойным, почти отрешенным интересом, наблюдая, как листья подпрыгивают и наползают друг на друга на расходящейся ряби, словно толкаясь в поисках свободного местечка. Его изумили спокойствие женщин, их способность отрешиться от всего второстепенного ради важности момента.

Тео заговорил, и голос его зазвучал резко:

— Льюк. Вы ни разу не заговорили о нем в машине. Ни одна из вас не упомянула его имени с тех пор, как мы похоронили его. Вы уже забыли о нем? — Вопрос прозвучал как обвинение.

Мириам отвела взгляд от озера и пристально посмотрела на него.

— Мы думаем о нем — столько, сколько можем. Сейчас же все наши помыслы направлены на то, чтобы благополучно родился его ребенок.