Дитя человеческое - Филлис Джеймс

Мириам проворно натянула на ребенка простыню и одеяло, которые прикрывали Джулиан, и сказала:

— Видишь, у тебя сын. — И рассмеялась.

Тео показалось, что ветхий сарай зазвенел от ее радостного ликующего голоса. Он посмотрел на протянутые руки Джулиан, ее преображенное лицо и отвернулся. Радость переполняла его.

Вскоре раздался голос Мириам:

— Я перережу пуповину, чуть позже выйдет послед, а ты пока разожги костер и вскипяти чайник. Джулиан понадобится горячее питье.

Тео вернулся к своему очагу. Его руки так дрожали, что он с трудом зажег спичку. Стружки вспыхнули, и огонь запрыгал, наполняя сарай запахом древесного дыма. Тео осторожно подкармливал его хворостом и кусочками коры, затем повернулся за чайником. И в этот момент случилась беда. Он поставил чайник слишком близко к огню и, отступив, опрокинул его ногой. Крышка слетела, и Тео с ужасом увидел, как драгоценная влага уходит в опилки, оставляя на земле темное пятно. Они остались без воды.

Звук ударившегося о металл ботинка насторожил Мириам. Она все еще занималась ребенком и, не поворачивая головы, спросила:

— Что случилось? Чайник?

— Простите. Это ужасно. Я разлил воду, — произнес Тео жалким голосом.

Мириам встала и подошла к нему. Голос ее был спокоен:

— Нам все равно нужна вода, много воды, и пища. Я буду рядом с Джулиан, пока не уверюсь, что ее можно оставить, а потом пойду в тот дом, который мы проезжали. Если повезет, водопровод в нем еще работает, а может, там есть колодец.

— Но тебе придется пересечь открытое поле. Они увидят тебя.

— Ничего не поделаешь, Тео, — ответила она. — Есть вещи, без которых нам не обойтись. Придется рискнуть.

Она успокаивала его. Больше всего им была нужна вода, и по его вине они лишились самого необходимого.

— Позволь пойти мне. А ты оставайся с ней, — попросил он.

— Она хочет, чтобы с ней был ты, — ответила Мириам. — Теперь, когда малыш родился, ты ей нужен больше, чем я. Я должна убедиться, что матка хорошо сокращается и послед вышел целиком. Тогда можно будет оставить ее без опаски. Пусть она попробует приложить ребенка к груди. Чем раньше он начнет сосать, тем лучше.

Тео показалось, что Мириам нравится объяснять тайны своего ремесла, нравится произносить слова, которые она так много лет не произносила, но сохранила в памяти.

Через двадцать минут Мириам собралась идти. Она уже закопала послед и пыталась травой стереть кровь с рук. Потом в последний раз положила свои мягкие опытные руки на живот Джулиан и сказала:

— Помою их по пути в озере. Я бы совершенно спокойно встретилась с твоим кузеном, если бы была уверена, что, прежде чем расстрелять, он предложит мне горячую ванну и обед из четырех блюд. Пожалуй, возьму с собой чайник. И постараюсь обернуться как можно быстрее.

Повинуясь порыву, Тео обнял ее и прижал к себе.

— Спасибо, спасибо тебе, — шепнул он. Затем отпустил ее и смотрел, как мелькали ее длинные грациозные ноги, когда она бежала через полянку, пока наконец не исчезла и виду под нависшими над дорожкой ветвями.

Глава 33

Ребенка не пришлось уговаривать взять грудь. Это был очень активный малыш — он смотрел на Тео ясными глазками, размахивал похожими на морские звезды ручонками, бодал головкой грудь матери, а его крошечный ротик жадно искал сосок. Как странно, что только-только появившееся на свет существо может быть таким энергичным. Ребенок насосался и заснул. Тео лег рядом с Джулиан и накрыл рукой их обоих. Он чувствовал влажную мягкость ее волос у своей щеки. Они лежали на испачканной и скомканной простыне среди удушливого запаха крови, пота и фекалий, но он никогда прежде не ощущал такого спокойствия, никогда не осознавал, что радость может быть так сладко соединена с болью. Они лежали в полудреме в бессловесном покое, и Тео казалось, что от теплой плоти ребенка исходит мимолетный, но более сильный запах, чем даже запах крови, странный и приятный аромат новорожденного, сухой и резкий, как запах сена.

Джулиан пошевелилась и спросила:

— Сколько времени прошло с тех пор, как ушла Мириам?

Тео поднес левую руку к лицу.

— Немногим более часа.

— Почему так долго? Пожалуйста, найди ее, Тео.

— Нам нужна не только вода. Если в доме оказались какие-то вещи, ей потребуется время, чтобы собрать их.

— Для начала она не возьмет много. Всегда можно снова сходить туда. Она знает, что мы беспокоимся. Пожалуйста, пойди к ней. Я чувствую, с ней что-то случилось. — Когда он заколебался, она заверила: — О нас не беспокойся. С нами все будет в порядке.

Джулиан употребила множественное число, а взгляд, который она перевела на сына, едва не лишил его мужества. Он сказал:

— Не исключено, что они совсем близко. Я не хочу вас оставлять. Я должен быть с вами, когда придет Ксан.

— Дорогой, мы и будем вместе. Но может, она попала в беду, в ловушку, может, она ранена и ждет помощи. Тео, ты должен пойти.

Больше он не протестовал. Встав, он сказал:

— Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Несколько секунд он стоял у сарая и слушал. Закрыл глаза, чтобы не видеть осенних красок леса, ярких вспышек солнечного света на коре и траве, и весь обратился в слух. Но ничего не услышал, даже птичьего шума. Потом, прыгнув вперед, подобно спринтеру, тяжело побежал мимо озера, вверх по узкому зеленому туннелю к перекрестку, перепрыгивая через колеи и ямы, чувствуя, как дрожат и осыпаются их твердые края под его ногами, пригибаясь и петляя под низкими ветвями. Его обуревали страх и надежда. Оставлять Джулиан было безумием. Если люди из ГПБ близко и захватили Мириам, он ей уже ничем не поможет. А если они так близко, то найти Джулиан и ребенка — для них лишь вопрос времени. Надо было оставаться вместе и ждать. Ждать наступления полудня, когда уже не осталось бы надежды снова увидеть Мириам. Когда осталось бы только дожидаться глухих ударов марширующих по траве ног.

Но его не покидала хрупкая надежда. Всякое могло случиться, Джулиан права. С Мириам мог произойти несчастный случай — вдруг она упала и лежит, думая, сколько ей еще ждать, пока он придет? Он рисовал себе картины возможного несчастья: захлопнувшаяся дверь в кладовую, сломанный колодец, прогнившая половица… Тео пытался поверить, убедить себя, что час — это очень короткий срок, что Мириам сейчас занята сбором вещей, которые могут им понадобиться: надо отобрать то, что она сможет унести, отложить то, за чем вернуться позже. Пытаясь раздобыть все необходимое, она забыла, какими долгими могут показаться эти шестьдесят минут тем, кто ее ждет.

Тео достиг перекрестка и сквозь узкий просвет в живой изгороди увидел раскинувшееся на склоне поле и крышу дома. Он постоял минуту, восстанавливая дыхание, согнувшись, чтобы облегчить острую боль в боку, затем нырнул в заросли высокой крапивы и терновника и выбрался на открытое пространство. Мириам нигде не было видно. Теперь он шел медленнее, осознавая свою уязвимость и все усиливающуюся тревогу. Пройдя через поле, приблизился к дому. Это был старый дом с неровной крышей из покрытой мхом черепицы и высокими, в елизаветинском стиле, трубами. Вероятно, некогда дом принадлежал фермеру — от поля он был отделен низкой каменной стеной. Дикие заросли, которые прежде были садом, разрезал пополам бьющий из трубы выше по склону ручеек, через который к черному ходу был перекинут простой деревянный мостик. Окна были маленькие, без занавесок. Ничто не нарушало царившую здесь тишину. Дом этот был словно мираж, долгожданный символ безопасности, надежности и покоя — стоит до него дотронуться, и он исчезнет. В тишине ручеек журчал оглушительно громко, словно полноводный поток.

Дверь черного хода из темного дуба, обитого железом, была приоткрыта. Тео раскрыл ее настежь, и яркий осенний солнечный свет брызнул золотом на каменные плиты дорожки, ведущей к передней части дома. На секунду Тео остановился и прислушался. Ничего не слышно, даже тиканья часов. Слева от него дубовая дверь вела скорее всего в кухню. Она была не заперта, и, легонько толкнув, Тео открыл ее. После яркого света дня комната казалась полутемной, и ему понадобилось какое-то время, чтобы глаза привыкли к мраку, еще более давящему из-за темных дубовых балок и маленьких, покрытых грязью окон. Он чувствовал сырой холод, твердость каменного пола — что-то зловещее витало в воздухе, в воздухе висел страх. Он попытался нащупать на стене выключатель, почти не надеясь, что здесь все еще есть электричество. Но свет загорелся, и он увидел Мириам.

Ее удавили. Тело ее свалилось как мешок в большое плетеное кресло справа от камина. Она лежала с косо подломленными ногами, руки свисали по бокам кресла, голова закинута назад, а шнурок так глубоко врезался в горло, что его едва было видно. Тео охватил такой ужас, что он тотчас же бросился, спотыкаясь, к каменной мойке под окном, и его вырвало. Он хотел подойти к Мириам, закрыть ей глаза, дотронуться до ее руки — сделать хоть что-то. Он слишком многим ей обязан, так неужели он способен лишь отвернуться и рвотой выразить свое отвращение к ее ужасной смерти? Тео знал, что не в силах дотронуться до нее, не в силах даже взглянуть на нее. Плотно прижав лоб к холодному камню, он потянулся к крану и подставил голову под сильную струю холодной воды, словно она могла смыть ужас, жалость и стыд. Ему захотелось запрокинуть голову и завыть от злости. На несколько секунд его охватила полная беспомощность, словно нахлынувшие чувства лишили его способности двигаться. Затем он завернул кран, стряхнул воду с лица и постарался прийти в себя. Ему надо как можно скорее вернуться к Джулиан. На столе лежали скудные плоды поисков Мириам. В большую плетеную корзину она успела сложить три банки консервов, консервный нож и бутылку воды.