Евангелие от Иуды - Саймон Моуэр

Откомб поджал губы, словно пробовал что-то на вкус. Возможно, он пытался изменить значение, разделив строки иначе. Возможно, молился. Наверное, все-таки молился: молился о покровительстве, о помощи, о мудрости — о том, что нужно всем, но чем обладают очень немногие.

— Антихристианская пропаганда, — наконец вымолвил он. Казалось, Откомб принял окончательное решение после длительных размышлений. — Если текст выдержит тщательную проверку, вердикт экспертов будет аналогичным. Ранняя антихристианская пропаганда. По всей видимости, эбионит.[129] Написано по-гречески, предпринята попытка ославить Павла — исходя из этого, должно быть, эбионит. Конечно, это важно. Но не очень. Разве что в той степени, насколько это подтверждает Евангелия…

— Подтверждает Евангелия?! — Лео едва не закричал. Там, на Храмовой горе, заряженной мощью трех вероисповеданий, он едва не закричал. — Этот свиток древнее любого фрагмента Нового Завета! Он практически полон. разумеется, полон. Кое-какие концы не сходятся. Есть лакуны. Но это — именно то, чего следовало ожидать. В общем и целом, это звучит убедительно. И лет этому тексту больше, чем любому фрагменту любого Евангелия, больше, чем всей евангельской истории. Судя по всему, этот текст мог даже стать источником большей части благовествований от Матфея, Марка и Луки. Господи, это просто кошмар!

— Людей, чья вера крепка, это не заденет, — ответил Откомб. — Это не затронет также людей образованных. Насколько я понял из твоего рассказа, они смогут объяснить все расхождения.

— Конечно. Это они всегда смогут. А что насчет остальных? Как это повлияет на обычных христиан?

Француз взглянул на него, и во взгляде его удивление намеренно сочеталось с упреком.

— А тебе какое дело до христианства? — спросил он.

А ведь и правда: какое дело ему? Ему, отлученному от церкви и смирившемуся с отлучением? Лео озирался по сторонам, словно ища ответ.

— Это слова Павла, верно?

— Мало ли что говорил Павел. И далеко не все его слова пришлись по вкусу современным либералам.

— И католикам-ортодоксам тоже. Особенно один абзац — · из Послания к филиппийцам. — Лео привел цитату, и слова жалили его, жгли его глаза и уязвляли разум. Он больше не мог с уверенностью сказать, во что верит и что думает. — «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви…» Ты ведь сам знаешь этот стих.

— Безусловно.

— «…если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, то дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны».[130]

Француз засмеялся над ним.

— Ньюман, ты один из тех сентиментальных людей, которые представляют Иисуса Христа кем-то вроде социального работника, а христианскую веру — набором общепризнанных либеральных этических норм. Неудивительно, что ты лишился сана. — Откомб встал со скамьи. — Господь Всемогущий не либерал, месье Ньюман, — сказал он. — Господь Всемогущий — движущая сила всей Вселенной, а нашу Вселенную нельзя назвать либеральной. Но современный мир, похоже, этого не понимает. Я ни на йоту не верю твоему папирусу, Ньюман. Делай с ним что хочешь. Можешь опубликовать, и тогда будешь проклят. Церковь это переживет, как переживала все нападки в течение многих веков. Церковь переживет и тебя. — А затем, уже собираясь уходить, француз вдруг замер. — Знаешь, как они называют тебя, Ньюман? Я имею в виду, твои бывшие братья во Христе. Знаешь?

Лео отмахнулся было, давая понять, что ему это неинтересно, но Откомб приблизился к нему и произвел контрольный выстрел:

— Ты же знаешь, как важны имена в нашей работе. Ты это знаешь. Имя Иисус означает «Яхве есть спасение», не правда ли? — Он протянул руку и ткнул пальцем в лицо Лео. — А тебя называют Иуда, Ньюман. Вот как тебя называют. Второй Иуда. И знаешь, что они делают?

— Что же?

— Они молятся за тебя.

Одиночество на Храмовой горе, на горе Мориа, у оси вращения планеты. Он вышел из сумрака на солнце, на платформу, что окольцовывает Гибралтарский купол. Купол ослепительно сверкал в солнечных лучах — исполинская вспышка, огненный шар, текучее золотое пламя. Шпиль взрезал облака, и небо кружило, точно весь мир вертелся вокруг этого стержня — вокруг места, где стоял Храм, где Иисус изгнал нечестивцев, где Бурак, конь Мухаммеда, ступил одним копытом, прежде чем вознестись к небесам, где Авраам за шиворот держал сына над обрывом.[131] Небо вращалось. Лео воздел очи горе, и небо закружило вокруг него, и в ушах заклокотали голоса, сотня голосов, тысяча, прямо за спиной, незримые голоса: обернувшись, он не увидел никого. Солнце взирало на него своим единственным беспощадным оком. Он не знал, откуда льется этот злокозненный свет: извне или из глубин его разума. Свет ослеплял, голоса клокотали, небо вращалось — и асфальт, отполированный стопами тысяч и тысяч пилигримов, отполированный солнцем, ветром и дождем, устремился ему навстречу…

Голоса не утихали. Иврит, арабский, английский. В общем шуме можно было различить лишь несколько слов: «американец», «англичанин» и «врач». Над собой Лео видел синюю форму. Кто-то оттащил его в тень.

— Мой конверт, — сказал он. — Мой конверт…

— С ним все в порядке.

— Он здесь.

Ему вложили что-то в руки. Лео оттащили в тень и стали задавать ему вопросы, словно это был настоящий допрос. Где он живет? Он не гражданин Израиля? Немец? Говорит ли он по-английски? А номер телефона у него есть? Ему нужна медицинская помощь? Как он себя чувствует? Кто-то всучил ему стакан воды — кто-то великодушный, друг, который доверяет тебе, когда остальные оскорбляют, друг, который утешает тебя, пока остальные идут на тебя войной. Прямо над собой Лео видел чье-то лицо: борода, усы, Темные глаза. Все в порядке? Обморок, да? Врач не нужен? Может, надо кому-то позвонить? Кто-нибудь нужен?

— Мне нужна Мэделин.

— Где она?

— Это ваша супруга?

— Она где-то здесь?

— Она умерла.

Позже он сидел в маленьком темном баре, где, помимо него, находилось три-четыре апатичных клиента. За дверью бара стояли двое солдат. Полицейский — представитель арабских органов правопорядка — не сводил с него глаз.

— Со мной все в порядке, — сказал Лео, прижимая конверт к груди. — Со мной все в порядке.

— Врач уже в пути.

— Со мной все в порядке.

— Это все из-за солнца. Вы, американцы, не привыкли к такой жаре. Здесь, на большой высоте, воздух разрежен.

— Со мной все в порядке. — Лео встал, и на этот раз никто не предпринял попытки его удержать. Посетители взирали безучастно. — Со мной все в порядке. — Фоном звучала песенка из радиоприемника, та самая проклятая песенка.

— С вами все в порядке? — спросил полицейский.

— Да, в порядке. Только голова побаливает. Я хочу домой.

— Ну, возьмите такси.

— Да, такси…

Лео вышел из бара на узкую площадку перед воротами. Ворота он узнал: это были Овечьи ворота, возле которых приносили в жертву овец, тысячи овец, сотни тысяч овец, и по камням стекала кровь, и всюду пахло кровью и паленым мясом. Ворота Святого Стефания, откуда первых мучеников выводили на верную гибель под градом камней, а Савл просто смотрел на них и ни разу не вмешался. Ворота Девы Марии. Львиные ворота. Столько названий для одной дыры в стене…

Лео стоял у ворот, окидывая взором долину Кидрон, прижимал конверт к груди. Сердце его бешено стучало. Интересно, подумал он, а может, я умираю? Склоны холма были усеяны могилами, белые надгробия напоминали не то зубы, не то жемчуг. И пыльный «мерседес» — его такси — ехал в гору, ехал к нему.

16

Обычный день в мире текстового анализа, если, конечно, не учитывать граффити на стенах Библейского центра, призывы к покаянию, проклятия и кучку протестующих на тротуаре. Дети Бога. Это были уже другие люди, но выглядели они точно так же, как и их предшественники, эти блюстители истинной веры: четверо или пятеро взрослых, облаченных в оливковую ханжескую униформу фанатиков. Напротив них стоял привычный фургон охраны. После первого дня демонстраций полицейские убрали оттуда своего человека. Правительство решило, что на земле израильской существуют более важные проблемы, чем грызня по поводу истоков христианства. Всемирному библейскому центру придется самому обеспечивать свою безопасность.

Когда за воротами показался Лео, протестующие заметно оживились. Они его знали. Они знали, что это он озвучил слова, написанные в свитке Иуды, что это он — провидец из Книги Откровения. «Взгляните на Зверя», — призывал один из их плакатов. На другом были выведены цифры 6–6 — 6. Они начали петь псалом:

Ты был там, когда Господа моего казнили?Иногда меня от этого бросает в дрожь, дрожь, дрожь;Ты был там, когда Господа моего казнили?

Лео поднялся по лестнице к главному входу Библейского центра. «Зверь! — кричали ему в спину. — Зверь!»