ГКЧП: Следствием установлено - Валентин Георгиевич Степанков

Гибель Кричевского остановила проявление активных действий гражданских лиц в отношении военнослужащих. Последние прекратили стрельбу и отошли в тоннель, а затем — к зданию Дома Советов России.

Фото Г. Хамельянин ⁄ ТАСС.

Уже 21 августа прокуратура Москвы возбудила уголовное дело по факту гибели трех молодых граждан России — Д. Комаря, В. Усова, И. Кричевского. Московская городская прокуратура, проводившая расследование, с помощью экспертов установила, что «смерть Комаря наступила от черепно-мозговой травмы сразу в момент ее получения» — то есть не от выстрела автоматчика БМП 536 Бапмуратова. Бапмуратов не хотел убивать и Усова, он не стрелял в его направлении, не целился в него. Пуля предупредительного выстрела срикошетила в Усова от металлического люка БМП. Смерть Кричевского наступила от одиночного огнестрельного пулевого ранения головы. Ранение было сквозным, и следствию не удалось определить, кем и из какого оружия был произведен выстрел.

Несмотря на гибель Кричевского, Комаря, Усова, Московская городская прокуратура пришла к выводу об отсутствии состава преступления в действиях военнослужащих. Военные люди, не осведомленные о конечных целях ввода войск в Москву, выполняли приказ. Нападение на БМП они расценили как попытку захвата боевой техники, оружия и боеприпасов. Когда же их жизни в результате поджога БМП подверглись непосредственной опасности, применение оружия Московская прокуратура посчитала «способом защиты, соответствующим характеру и степени нападения».

И все же Генеральная прокуратура России сочла нужным присоединить дело о гибели Кричевского, Усова и Комаря к уголовному делу о заговоре с целью захвата власти в стране: произошедшее в районе Садового кольца столкновение гражданских лиц и военнослужащих было непосредственно связано с деятельностью ГКЧП, который использовал Вооруженные силы в своих целях.

Генеральная прокуратура также заняла четкую позицию по отношению к тем, кто пытался свалить всю вину за разыгравшуюся трагедию на совершивших нападение на воинское подразделение.

Оценивая действия гражданских лиц, соорудивших в районе Смоленской площади на пути движения колонны БМП баррикады и оказавших сопротивление военным, следствие заявило, что они состава преступления не образуют. Люди противодействовали незаконно созданному ГКЧП, противоправному вводу войск, защищали конституционный строй, свои права, считая, что устранить опасность иными средствами нельзя — то есть «действовали в состоянии крайней необходимости».

Из обвинительного заключения по делу ГКЧП

Появление в Москве воинских подразделений и бронетехники не вызывалось какими-либо объективными причинами, а являлось составной частью мероприятий, направленных на захват власти, и привело к дестабилизации обстановки в городе.

Вопрос об использовании в этих целях Вооруженных сил был решен на стадии возникновения заговора с участием обвиняемых Крючкова, Язова, Павлова, Шенина, Бакланова, Варенникова, и, в частности, на объекте «АБЦ» 17 августа 1991 года.

Решение об объявлении чрезвычайного положения, комендантского часа в Москве, а следовательно, и использовании для их обеспечения Вооруженных сил было принято 19–20 августа 1991 года, в том числе с участием обвиняемых Тизякова и Стародубцева, вошедших в антиконституционный орган — ГКЧП СССР.

Заговор опирался на военную силу и ответственность за последствия использования в антиконституционных целях военных сил в равной мере несут участники заговора, имевшие отношение к решению вышеперечисленных вопросов.

Необходимо учитывать и следующее. Являясь министром обороны СССР, Язов Д.Т. в интересах заговора использовал свое должностное положение. Явно выходя за пределы предоставленных ему прав и служебных полномочий, в нарушение ст. 11 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения», утром 19 августа 1991 г. он отдал заведомо неправомерный приказ о вводе войск в Москву и обеспечении Вооруженными силами чрезвычайного положения и комендантского часа.

Фото Ю. Феклистов.

Крючков в вышедших впоследствии мемуарах «Личное дело» ночной инцидент расценил как «провокацию»: «Машины загорелись, на них лезли возбужденные, а некоторые явно нетрезвые молодчики… В результате провокации трое из числа нападавших погибли».

Совершенно иной была его реакция на траурный митинг, прошедший в связи с похоронами погибших 21 августа, в письме Ельцину после провала заговора:

Президенту РСФСР Борису Николаевичу Ельцину

Уважаемый Борис Николаевич!

С огромным волнением, страшными переживаниями прослушал Ваше выступление на траурном митинге. Это в целом. Упомянули мою фамилию. Мною якобы было сказано, что организаторам переворота надо было действовать против Российского руководства более энергично.

Нигде и никогда ничего подобного я не говорил. Пару дней назад у меня, задержанного, взял интервью тележурналист Молчанов. Оно короткое — две-три минуты. Может быть, Ваши слова связаны с этим интервью? Тогда кто-то интерпретировал Вам его. Очень прошу Вас просмотреть записи этого интервью, и Вы убедитесь.

Далее Вы сказали, что был список на 12 человек, определенных к убийству. Такого не было! Это категорично! Наоборот, строго подчеркивалось как непременное условие — никаких жертв, и выдвижение войск производить исходя из этого.

Хотел бы направить Вам подробное письмо. Думаю, что оно в какой-то мере могло бы пополнить и уточнить представления о случившемся.

С уважением, В. Крючков

24.08.91

Какой была ночь с 20 на 21 августа?

…Для автора книги

Ближе к ночи нервы защитников Белого дома были натянуты до предела. Все жили ожиданием штурма. Сообщение генерала Лебедя о часе его начала развеяли надежды на то, что Янаев и Крючков искренни в своих заявлениях о миролюбии.

Я позвонил из Белого дома на работу, в прокуратуру России, своему заместителю Евгению Кузьмичу Лисову и попросил его забрать из сейфа в моем кабинете личные документы и остаток отпускных денег. Сказал, чтобы в случае чего он передал их семье. «Неужели все так серьезно?» — спросил Лисов. Что я мог ответить? Мы оба знали, как работает спецназ.

Домой я не позвонил. У меня дома телефона не было. Я тогда жил на улице Королева в так называемом депутатском доме. Там на подъезд был только один телефон — внизу, у консьержки. Из-за этого неудобства в тот день, 20 августа, приключилась история. Воспользовавшись краткой передышкой в круговерти дел, я решил съездить домой — помыться, побриться, переодеться. А когда вернулся, мне сказали, что меня разыскивал Ельцин. Я позвонил Борису Николаевичу.

После деловой части разговора Ельцин начал меня расспрашивать: «Значит, дома у вас телефона нет? И в машине — нет?» А потом сказал: «Вот, оказывается, в каких условиях живет и работает Генеральный прокурор России. Так нельзя. Это надо менять. Я сегодня же распоряжусь, чтобы вам подыскали другую квартиру, с телефоном». И он не забыл об этом. Спустя неделю мне позвонили из мэрии и предложили