Графоманка - Аля Пачиновна

Гордая личность никогда не пойдёт на поводу у женских эмоций. Без вариантов. А женщина никогда не простит ей этого. Вот это и называется душераздирающей драмой, товарищи.

Лера не спала всю ночь. Под утро она провалилась в обморок. В чёрный вакуум. Проснулась резко, будто кто слегка толкнул в плечо сухой рукой. Пришлось с сожалением  вспомнить, что ей не четырнадцать лет, она не на промышленной и сегодня у неё не по алгебре экзамен.

Хотя, лучше бы по алгебре…

Не стала спускаться в столовую. Нашла свои штаны, майку-алкоголичку, рубашку - все, в чем была изъята у привычной, понятной жизни одиночки. Обула кроссовки. Документы рассовала по карманам. В девять пятьдесят три вышла из комнаты, оставив на постеле тетрадь и «Есенина» друг на дружке в интимной близости. Не нужны ей эти подачки. Пусть наслаждается сам. И прозой и поэзией. А она - Йети, а не проститутка.

Уже спускаясь с лестницы ещё раз убедилась, что скорпионы  - люди слова. Впрочем, стрельцы тоже. Машина стояла прямо у стеклянных дверей парадного входа и Лера ускорила шаг, чтобы не сдать назад случайно.

Небо оделось в платье из вселенской печали в цвет всех невыплаканных слез и невысказанных прощаний. Ветер гонял первые сухие листья по ещё зелёному газону и заметно похолодало. Лера поежилась, притормозив на крыльце, огляделась. Вроде, никаких собак. Вообще никого. Пусто. Только она, ветер и трансфер на волю.

Правилам этикета прислуга современных аристократов не обучена. Никто перед ней дверь чёрной колесницы не распахнул. Пришлось заставить тело согнуть нужные суставы в правильном направлении. Не дав себе оглянуться в поисках последнего шанса зацепиться, забралась в идеально-чистый, ухоженный салон премиум класса, опустила уставшее тело на хрустящую чёрную кожу заднего сидения. Втянула носом знакомый хвойный запах. И опять защипало глаза.  Не хватало еще какой-нибудь listen to your heart для полного погружения в атмосферу бульварного романа, печального, как шекспировская повесть.

Машина тронулась. Лера, скорее всего, тоже.

- Промышленная пять, квартира двенадцать, - машинально произнесла она. - Второй этаж.

Никто ей не ответил.

Выехали за ворота. Сразу за ними с обеих сторон мокрую дорогу обступил густой, вечно-тёмный лес, укрытый тонкой вуалью тумана. В салон вползли сумерки, созвучные с Лунной сонатой, льющейся из динамиков. Знал бы Бетховен, что станет заточкой в рёбрах у одинокой интеллектуалки, может, и не писал бы свою нетленку, а сразу забацал весь шансон.

Ну, ничего… Сейчас она приедет домой на промышленную жопу мира двенадцать. Займёт у Ленки свой же косарь и сделает первый вклад в развитие жировой ткани - нажрется эклеров. За пару месяцев такого питания она потеряет разницу между попой и талией, ещё через месяц окончательно превратится в снежную бабу. Такую же крупную и холодную.

Или нет. Пошлёт всё на хрен. Продаст этих гребаных «Имажинистов», купит билет на Бали, примкнёт там к этим… как их… к йогам. Будет пить эту их ахуеваску каждый день, медитировать, пока не высохнет, как осенний лист и не левитирует прочь с грешной Земли.

Или завтра же вернётся в Москву. Пойдёт разносить пиццу или кричать «свободная касса», лишь бы только подальше от него…

Стало жалко себя неимоверно. В груди заклокотало, заломило гланды. В носу собралась слякоть и Лера отчаянно, смачно шмыгнула им. Потом ещё раз, глотая слёзы. Долго ли, коротко ли она шмыгала, только вдруг машина, почти не снижая скорости, съехала с дороги на обочину и, скользя колёсами по мокрому гравию, грузно затормозила. Лера обязательно бы расквасила себе нос о спинку водительского сидения, если бы не была пристёгнута ремнём безопасности. Поинтересоваться причинами столь внезапной остановки она не успела. Извозчик спешно покинул своё рабочее место и, зачем-то открыв дверь с ее стороны, ввалился в салон, нарушив очень личное пространство своей тяжёлой тушей в чёрном текстиле.

Это ещё что за новости?

Новодворская не стала терять время, цивилизованно выясняя, чем именно продиктована подобная фамильярность графьей челяди.  Яростно  замолотила руками куда попало, целясь, главным образом, в самое слабое у таких типов место сезонной ротации головных уборов.

- А-ну, чучело безмозглое, убери от меня… свои щупальца! - заголосила Лера, продолжая активную самооборону. - Я все шефу твоему расскажу, он тебя на глобус натянет! Слышишь?

Ей, наконец-то, удалось сбить с тупой башки бейсболку, за которой прятался… соболиный ёжик.

- Конечно, блять, слышу. - Из-под густых бровей полыхнуло знакомой сталью. - Пока ещё не оглох, спасибо.

- Но… ты… как? Мы же… я же… - слова тонули в недоумении и в его губах, а с ними и весь смысл.

- Какая же ты дура, Новодворская! - ремень безопасности выщелкнул из замка и Леру размазало по сидению. - Неужели, ты думала, что я дам тебе уйти, не попрощавшись?

Она ничего не могла ответить. Мало того, что ее творческий огонь присмирел перед сокрушающей волной мужской энергетики. Так ещё и дар речи сгинул  под твёрдой рукой сиятельства.

- Сними штаны! - Вкрадчиво, почти ласково потребовал Граф.

«Что сними?» - тупила личность.

«Чьи штаны?» - вторила ей женщина.

Новодворская обязательно бы озвучила одну из этих острых проблем, если бы не принудительная немота.

- Гммммммг, - промычала она ему в ладонь его имя.

- Штаны сними, - ещё убедительнее произнес мужчина. И уточнил для тупых: - С себя.

Теперь Лера поняла. Он зажал ей рот, другой рукой шарит у неё под майкой и требует, чтобы она сняла свои штаны. Отличное прощание.

- Лера. Делай, как говорю тебе Я!

Он смотрел на неё так, как в самую их первую встречу. Когда она вот так, как сейчас, лежала под ним, обтекающим вискарем, которым Лера его и окатила. Она вспомнила ту жгучую смесь жути и восхищения, которой он ее ужалил, пометив, как цель. Этот мужчина не церемонится. Своё отвоёвывает сразу и навсегда. Море решимости в мудрых глазах.  Забытые и не те женщины, ошибки, предательства, ножевые ранения и перебранный алкоголь у таких принято называть жизненным опытом. В его сильных руках все вспыхивает, плавится, прогибается. Он гордится своей империей, как родитель гениальным ребенком. Он  невозмутим. Но ревнив и своего не упустит. То, что принадлежит ему - неприкасаемо.

Как ему противостоять?

И зачем?