Эпиталама - Жак Шардон

Одетта села на скамейку рядом с Альбером.

— Я вас никогда не видела в этом костюме, — сказала она, опустив глаза. — Он вам идет. Дома вас совсем невозможно застать.

— Почти каждый день я возвращаюсь домой в пять часов. Вчера, правда, вернулся поздно… Кажется, вы приходили к нам?

— Я хотела спросить у вас совета по поводу моего развода, — быстро выпалила Одетта.

— Вы решили развестись?

— Сначала я хочу знать, как это происходит. У меня нет ни малейшего представления о формальностях.

— Думаю, что вы все-таки приняли правильное решение, — сказал Альбер, улыбаясь Эме Шериксу, наблюдавшему за ними издалека.

— А вы считаете, что это справедливо! — воскликнула Одетта, лихорадочно теребя свой зонтик. — Я буду обречена на одиночество! На нищету! В чем я виновата, чтобы нести такое наказание?

— Вы все еще любите своего мужа? — спросил Альбер.

Одетта как-то странно посмотрела на Альбера, пристально и словно чуть насмешливо.

— Почему вы спрашиваете меня об этом? — медленно произнесла она.

Затем она с задумчивым видом опустила глаза и посмотрела на брюки Альбера, видневшиеся между полами его мантии.

Он пробормотал немного смущенно:

— Я спрашиваю вас об этом, потому что этот момент следует принимать во внимание.

Затем он непринужденно продолжил:

— Прежде всего нужно получить согласие председателя гражданского суда. Вы должны подать председателю прошение.

— Нужно будет встречаться с председателем? — рассеянно спросила Одетта, наблюдая за двумя адвокатами, беседовавшими с молодой женщиной.

Она добавила:

— А здесь много женщин.

— Здесь даже есть женщины, выступающие в качестве защитников.

— И они правы. Нужно научиться обходиться без мужчин. Господин Гийемо сказал мне, что вы замечательный адвокат. Мне было бы так интересно послушать вас. Где вы выступаете?

— Когда как. Например, сейчас я буду выступать в третьем зале. Вон та дверь, там, где стоит мужчина, который только что прошел мимо нас.

— Он смотрит сюда. Он как будто ждет вас.

— Да. Это мой клиент.

— Я вас задерживаю, простите, — сказала Одетта, вставая. — Ну так что? Мне можно будет войти в этот зал? Мне можно вас послушать?

— Уверяю вас, это совсем не интересно…

— Напротив, это доставит мне удовольствие. Я не уверена, что увижу вас после окончания, потому что в четыре мне нужно будет уйти. Да, кстати, — сказала она, задержав руку Альбера в своей руке, — знаете, мы идем на генеральную репетицию Николье. Кажется, у него получилась хорошая пьеса. У нас есть два места для вас в нашей ложе. Приходите. Я буду рада видеть вас. В понедельник, в два часа.

— Но днем, мой дорогой друг, я не принадлежу себе.

— Ни дня передышки!

— Какой номер вашей ложи?

— Я сейчас не помню. Послушайте… я зайду к вам завтра вечером. Берте об этом даже не стоит и говорить. Я предпочитаю пригласить ее сама. Не говорите ей, что видели меня. Не стоит…

Она добавила с улыбкой:

— Я вам потом объясню, так, пустяки…

И, взглянув на Эме Шерикса, она торопливо удалилась.

Когда заседание суда закончилось, Альбер стоял возле своей скамьи. Он посмотрел в глубь зала и заметил, что Одетта уже ушла. Он сложил бумаги в папку с делом, отобрав из них лишь несколько документов, которые, по его мнению, председателю были не нужны. Эме Шерикс подошел к Альберу и пожал ему руку; не говоря ни слова, оба покинули зал.

— Решение суда мы узнаем в пятницу, — сказал Альбер, когда за ним закрылась дверь. — Я настоял на этом, когда увидел, как язвительно он заговорил…

Перед гардеробом Эме Шерикс сказал ему:

— Могу я вам предложить воспользоваться моей машиной?

— Нет, спасибо, я лучше немного прогуляюсь.

По дороге он думал об Одетте. «Чувствуется, что она встревожена; какой странный взгляд — ожесточенный и лихорадочный!.. В общем-то, у нее не было ко мне никакого дела… Ни за что не узнал бы в ней ни ту робкую, немного холодноватую девушку, какой она была когда-то, ни ту страстно увлеченную своим материнством женщину, какой я видел ее в прошлом году».

Он зашагал быстрее и снова начал думать об Одетте: «Отчаяние встряхнуло ее. Слезы, ревность, потрясение самых основ характера и чувств вызвали запоздалую страсть к мужу. Страсть темную, переменчивую, хищную и озлобленную. Она обожает и ненавидит его одновременно. Может быть, она его убьет. Эта перемена, которая произошла в ней, ее просто оглушила. В ее взгляде есть что-то завораживающее. Мужчина легко может принять это за любовь. Бессознательно она готова перенести на первого встречного это свое не слишком устойчивое чувство, жаркое и порывистое. Возникни такой союз двух существ, он будет обязан своим появлением диковинному недоразумению».

Когда Альбер вошел в гостиную, Берта писала письмо. Она повернулась к нему и сказала с улыбкой:

— А я вот тут пишу Дютрие, что мы к ним не пойдем. Я просто пишу, что устала.

— Напиши то же самое и госпоже де Солане, — сказал Альбер, взглянув на бювар Берты. — Я видел сегодня Одетту.

— Ты видел Одетту? — немного изменившись в лице, переспросила Берта.

Слегка наклонив голову, она стала неторопливо приводить в порядок бумаги на своем письменном столе.

— Да, я видел Одетту, — сказал Альбер, ища взглядом глаза Берты.

— Где ты ее встретил?

Опустив глаза, она прикоснулась к крышке чернильницы.

— Она приходила во Дворец.

— Она могла бы встретиться с тобой здесь. Она ведь приходит сюда довольно часто.

Альбер приблизился к Берте, которая отвернулась от него, чтобы вытереть перо, сосредоточенно глядя в неопределенном направлении, словно чего-то стыдясь.

— Ей нужно было поговорить со мной о своем разводе. Это же совершенно естественно.

Пристально глядя на Берту и как бы желая бросить вызов тому чувству, которое он инстинктивно угадывал в ней и которое раздражало его, он сухо сказал:

— Она предложила мне два места в их ложе на пьесу Николье. Генеральная репетиция будет в понедельник, в два часа. Кстати, завтра она придет и пригласит тебя сама.

— Мне это не очень нужно. Я без тебя не хочу идти в театр.

— Я, может быть, пойду, — сказал Альбер.

— Ты что, свободен днем? Если не ошибаюсь, это первый случай с тех пор, как мы поженились.

— Похоже, тебя это не радует. Просто Николье написал прекрасную пьесу. А работы в понедельник у меня мало.

С мрачным видом он сел в кресло.

Неожиданно ему вдруг приоткрылся двусмысленный характер его отношений с Одеттой, и он отчетливо ощутил знакомый по прежним временам укол в сердце — восхитительное предчувствие беспокойной любви. Однако сейчас он думал только о раздражении, вызванном у него подозрениями Берты, и о новой вспышке обидчивости, которую он ставил ей в вину и из-за которой в этот момент она была ему неприятна. «Эта ее подозрительность просто невыносима! — говорил он себе. — Я хотел поговорить с ней об Одетте. Мне нравится говорить обо всем только с ней, а я должен молчать. Любой пустяк сразу же пробуждает ее смехотворные опасения. Под подозрение попадают даже самые что ни на есть невинные и доверительные слова. Разговор тут же становится натянутым, мучительным».

«Я должен молчать!» — повторял про себя Альбер; он нетерпеливо вскочил, но тут же сдержал себя.

Он посмотрел на Берту и сказал раздраженно:

— Ты плохо выглядишь.

Она взглянула на себя в зеркало.

— Речь идет не о твоей красоте, меня беспокоит твое здоровье. Я скажу Натту, чтобы он пришел тебя посмотреть. Может быть, тебе надо посидеть на диете. Июль в Париже наверняка утомит тебя. Ты могла бы поехать в Нуазик? Родной воздух — всегда лучшее лекарство.

— А ты?

— А я приеду к тебе в августе.

— Нет, я лучше останусь в Париже.

Альбер вошел к себе в кабинет. По улице проехала какая-то тяжелая машина. Он закрыл окно.

Берта повернулась к мужчинам, сидевшим в глубине ложи.

— Вы выходить не будете? — спросила она.

— Уже не стоит, — ответил Кастанье, — антракт закончился.

Он приблизил к Одетте свою небольшую головку с прилизанными светлыми волосами и торопливо добавил:

— Вы можете отодвинуться, если вам слишком тесно.

— Я на минутку встану, — сказал Альбер, задевший своей затекшей ногой кресло Кастанье.

Он остался стоять за спиной Берты и посмотрел в освещенный зал, заполнявшийся зрителями.

— А вон Эрвье, там, возле дамы в голубом, — сказал он, подняв глаза к балкону.

Кастанье придвинулся к Одетте и голосом, каким обычно развлекают детей, проговорил:

— Видите, вон там наверху Эрвье? Вот сейчас он медленно поднял руку в перчатке и взял лорнет. Такое впечатление, что он смотрит на нас.