Когда шатается трон - Андрей Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Родственников в заложники брать будем?
– Будем! Лучше мы их, чем другие! Вы – моих, я – ваших и все – всех! Иного выхода нет.
* * *
Автомобиль… марка… цвет… номерной знак…
Мужчина сорока – сорока двух лет, худощавый, рост… комплекция… одет… особые приметы… походка… манеры поведения…
Женщина, тридцати – тридцати пяти лет…
Женщина…
Автомобиль…
Заполняется, разбухает журнал наблюдений. Сидят подле задёрнутого шторкой окна бойцы, смотрят в щёлку на улицу. Непрерывно. Круглосуточно. Как Абвер учил.
– А если мне в туалет отойти нужно?
– Значит, кто-то тебя на это время заменить должен.
– Даже если на минуту?
– Даже если на секунду! Буди кого-нибудь из второй смены.
– А если я не успею записать, если сразу четыре машины проедут?
– На этот случай вы вдвоём в окно пялитесь. Сразу решите, кто что смотрит. Например, ты две первые, он – последние. Никаких отговорок я не приму. Смотреть, глаз от улицы не отрывая! Пойдёт толпа, ты всех буди, разбивайте людей по секторам, и каждый пусть своих запоминает и записывает.
– А если ребёнок?
– Всех! В войну малолетки лучшими разведчиками были, в любую дырку пролезали, сквозь любые заслоны просачивались, снабжая партизан ценной информацией. Кто на них подумать мог, когда они от горшка два вершка! Но потом немцы сообразили и стали их пачками на фонарях развешивать. Грудничков можете не фиксировать, а вот мамаш с колясками, беременных, инвалидов, даже если они безногие – в обязательном порядке!
– Ну хоть не кошек…
– Могу и кошек обязать! Больше всего обращайте внимание на тех, кто мелькнул перед окнами несколько раз. С машин, которые на обочине стоят, глаз не спускайте, особенно если из машины никто не выходит и в машину не садится. Постарайтесь разглядеть в бинокль водителя и пассажиров. Только аккуратно, так, чтобы штора не шелохнулась.
– Дворников тоже запоминать?
А вот это вопрос интересный.
– Дворников, сантехников, почтальонов и других постоянных на данной территории работников нужно знать в лицо, и если они вдруг оказались другими, немедленно доложить мне. И еще докладывайте об отъезде жильцов.
– Каких жильцов?
– Таких, что в этом доме жили и вдруг надумали куда-то переехать. Как из этой квартиры.
– А как мы узнаем, мы же за дверь не выходим?
– По погрузочно-разгрузочным работам и шуму в подъезде. Грузовик должен приехать за мебелью или с мебелью, грузчики шмотки по лестницам начнут таскать. А вот если кто-то свой скарб увёз, а новые жильцы шкафы со столами в квартиру не потащили – это сигнал.
– Мудрено всё это.
– Ничего, освоитесь или я из вас душу выну! Кому не нравится в тепле и уюте возле окошечка сидеть, на чердак или крышу загоню.
– Да поняли мы всё, поняли.
– В квартире не шуметь, ходить только в тапочках или босиком, разговаривать шёпотом, не чихать, ни кашлять, посудой не греметь, свет не зажигать, спать посредине комнаты, не соприкасаясь со стенами, по которым звук может идти, унитаз сливать мелкими порциями без шума, воду наливать тонкой струйкой. Кто будет храпеть во сне, того по морде кулаком. Не курить…
– А почему не курить?
– Потому что огонёк сигареты ночью, что тот маяк, за версту видно.
– Это верно. На передке снайперы лихо на огонёк били: закурил человек самокрутку, сделал затяжку, а ему тут же пулька в башку прилетела. Табак тлеет, а человека нет.
– Точно так! И еще запах. Через вентиляцию может пойти, или дымок в подъезд сквозняком затянет. Готовить по той же причине запрещено, только если воду кипятить. Иначе вы до чердака подъезд провоняете. Через запах немало филеров спалилось. Нет вас здесь – пустая квартира.
– Где тебя, Абвер, таким премудростям научили?
– Где учили – мне вовек не забыть.
– А шамать что, если не готовить?
– Сухпаек. Еды запасено на две недели – консервы, сухари, колбаса, сахар. Съедать всё подчистую, чтобы остатки еды не гнили, мусор складывать в коробки. Всё ясно?
– Ясно. Тут как в «крытке» с особо строгим режимом.
– Можете считать, что так. Только еще хуже. Кто режим нарушит, закурит или чечётку отобьёт, и через это хата спалится, того – в расход. Вот так! Связь держим по телефону, звонок в аппарате отключён, просто будет лампочка зажигаться. Разговаривать в дальней комнате, накрывшись одеялами. Вопросы?.. Через две недели смена, тогда отоспитесь и отожрётесь.
Смотрят бойцы, глаз от улицы не отрывая. Трудная эта работа, когда ни отвлечься, ни словом переброситься, ни взгляд отвести нельзя. Вот идёт фигуристая женщина, колышется как морской прибой на сочинском пляже. Глаз не оторвать! Эх, какая баба, такую зэки в бараках только во сне видели! И смотрит боец, и улыбается во весь рот, и слюну на воротник пускает, сам того не замечая.
А позади женщины мужик идёт, неприметный, в плаще и шляпе. И ничего у него не колышется, не перекатывается, и взор он не приковывает – не интересен тот мужик. Но… вроде бы проходил он здесь прежде… точно, третьего дня. Вот и запись в тетрадке имеется и время проставлено. А время – то же самое! Может, это случайность, а может, и нет…
Смотрят бойцы до рези в глазах, до слёз, ползущих по щекам, мелькают лица, пухнут тетрадки. И на хрена всё это? Кто бы им сказал…
* * *
– Есть наблюдение.
– Уверен? – Пётр Семёнович пристально посмотрел в глаза Абверу. – Мне туда, – кивнул он на потолок, – докладывать. Ошибусь – костей не соберу.
– Точно, без ошибки! Четыре машины. Восемь – девять раз за день меняются: одна уезжает, другая приезжает. Стоят в разных местах, но с тех мест виден особняк. Номерные знаки разные. Полчаса-час стоят, не больше. Из машин никто не выходит, ничего в них не грузят. К одной участковый подходил, о чём-то с водителем поговорил, козырнул и прочь пошёл, чуть не побежал. Есть слежка…
– Не
