Проигравший из-за любви - Мэри Брэддон

— Мисс Чемни!

— Флора, если желаешь, — сказал доктор, едва решаясь произнести это имя, чтобы не раскрыться случайно перед Марком. Он не мог произносить ее имя без нежных ноток в голосе. — И когда бы ни был назначен день свадьбы, ты можешь рассчитывать на мои услуги.

— Спасибо, дорогой друг! Но все-таки мне очень жаль, что ты уезжаешь. Я думаю, что моя маленькая девочка будет венчаться в Лондоне, возможно в Санкт-Панкрассе, большом, чопорном храме, хорошо подходящем для небольших свадеб. Я думаю, она захочет купить себе платья и всякие украшения. Странно, что женщина, собирающаяся выходить замуж, полагает, что необходимо обеспечить себя грудой одежды, такой же большой, как стог сена, полагая, наверное, что ее муж никогда не сможет приобрести для нее другого добра.

— Вполне своевременны обычаи, особенно когда приходят оценщики на первом году совместной жизни, — сказал доктор спокойно, — ведь такая запасливость позволяет сохранить хоть что-то и вполне на законном основании оспаривать при этом права на собственность мужа.

Следующий день был последним днем пребывания доктора Олливента в Брэнскомбе и обещал быть довольно скучным. В это время мистер Чемни был прикован к постели, что довольно часто случалось с ним в последнее время, и Флора провела утро, сидя рядом, читая и наблюдая за ним в короткие интервалы между его сном.

Оба гостя таким образом были предоставлены самим себе. Погода была прекрасной — настоящий летний день с высоким безоблачным небом, тихим западным ветром, который ласково играл с морской рябью. Доктор и мистер Лейбэн отправились каждый в своем направлении, молчаливо сойдясь во мнении избегать друг друга.

Художник спустился к побережью для того, чтобы, закончить небольшую картину, которую он рисовал для мистера Чемни. Доктор прошел через деревушку, проделал большой путь вокруг нее и вновь вернулся к берегу моря по узким полевым тропинкам, заведшим его в ту уединенную местность, которая так понравилась ему, когда он был здесь первый раз двумя днями раньше.

Он совершил довольно долгий путь перед тем, как дошел до того места, где темно-красные утесы высоко поднимались к небу; в это время было что-то около двух или трех часов пополудни. Доктор был очень задумчив на протяжении всего путешествия, в его душе шла борьба со своими чувствами и он ощущал, что становится победителем в этой схватке. Было легко сражаться теперь, когда все было решено, все возможности, которые существовали для доктора, исчезли навсегда. Он приучал себя к мысли, что свадьба Флоры состоится весьма скоро. В голове у него возникали картины его будущих отношений с девушкой. Он будет ей другом и советником, а также хранителем ее благосостояния и покровителем ее первенца. Доктор не мог представить себе это неизбежное будущее без боли, но говорил себе, что все это должно случиться и что он, должно быть, не мужчина, если не может посмотреть фактам прямо в лицо!

«Подумать только, что я, кто пишет о сердечных болезнях, должен страдать всем сердцем от этого недуга, называемого любовью — безнадежной любовью к девятнадцатилетней девушке».

Здесь, на вершине утеса, была изгородь, разделяющая два поля. Доктор, довольно сильно устал, пройдя семь или восемь миль пешком, и поэтому прилег отдохнуть в тени этой ограды и в скором времени погрузился в сладкий полуденный сон, убаюкиваемый жужжанием насекомых, шелестом листьев и плеском морских волн. До него Доносились гармоничные звуки мироздания, и он воображал, что лежит в лоне природы, успокаиваемый ее колыбельной песней.

Но резкий звук, более пронзительный, чем крик жаворонка в небе, вырвал доктора из сна. Затем он услышал знакомый голос, который звучал сейчас довольно гневно.

— Это ложь.

— Правда? — переспросил другой голос все еще тем же пронзительным тоном. Голос был грубым и охрипшим, сформированным, наверное, под длительным воздействием табака и выпивки. — Где же она тогда? Что вы с ней сделали? Что вы сделали с моей дочерью?

Гуттберт Олливент вскочил на ноги, бледный и взволнованный, пытаясь определить, откуда доносятся голоса. Двое мужчин шли вдоль края утеса в нескольких шагах перед ним. Они, должно быть, прошли совсем близко от него, пока он спал в тени изгороди. Один из них был Уолтер Лейбэн, другой чем-то напоминал цыгана, чем-то — моряка, был неопрятно одет и шел с довольно вальяжным видом. Это было единственное, что мог увидеть доктор Олливент со своего места.

Он проследовал за ними на расстоянии слышимости разговора. У него не было никаких сомнений в том, что сказал этот незнакомец Уолтеру Лейбэну. Он уже услышал достаточно, чтобы оправдать свое подслушивание до конца.

— У вас нет никаких поводов для волнения, — сказал Уолтер холодно, — вы не изволили побеспокоиться о дочери, для которой были самым снисходительным и преданным отцом. Она в безопасности.

— Да, я не сомневаюсь в этом, — ответил другой, хрипло смеясь, — в удивительной безопасности.

— Где бы она ни была, у меня есть все основания не отвечать на ваши вопросы о ней и ее местонахождении. Когда вы закрыли дверь дома перед ней той ночью, то поставили крест на всех своих правах по отношению, к ее любви, обязанностям, послушанию.

— Я бы никогда этого не сделал, если бы у меня не было достаточно веской причины. Вы не можете понять, что, сделав такую вещь, она не просто пошла против меня, как отца. Не было на Войси-стрит девушки лучше, чем наша Лу, пока вы не вошли в нашу жизнь. Она была прилежной, трудолюбивой, чуткой дочерью и вполне респектабельной молодой женщиной. Но с тех пор, как вы встретились на ее пути, она изменилась — все время, сидела с этими книжками на коленях каждую свободную минуту, читала всю ночь напролет, выводя из терпения старую леди чрезмерным расходом свечей. Было достаточно людей на Войси-стрит, заметивших ее перемену, и некоторые из них были добры ко мне, чтобы дать дружеский совет по этому поводу. «Неужели ты слеп, Джарред? — говорили они. — Неужели ты не видишь, что происходит?» Но даже когда они говорили мне о развитии отношений между вами и Лу, меня это не пугало. «Я знаю, что он добрый человек и к тому же джентльмен, — отвечал я, — если он уделяет нашей Лу столько внимания, то это значит, что он сделает ее своей леди. Я не опасаюсь его. Он надежен, как сталь». Вот, так я всегда говорил, мистер Лейбэн, так что не считайте меня лжецом. Я проделал путь из Лондона, чтобы задать вам главный вопрос. Вы хотите, чтобы моя дочь стала честной женщиной? Вы собираетесь жениться на ней?

Ответ Уолтера был тихим, и доктор не смог разобрать его.

Но ответная реплика незнакомца на длинную и обдуманную речь Уолтера была подобна грому.