Проигравший из-за любви - Мэри Брэддон

— Сейчас тоже не существует ничего, что могло бы связать меня с ним, — сказал доктор задумчиво, он, очевидно, был очень взволнован словами Джарреда.

— Но может быть очень много свидетельств против вас, если вы спуститесь вниз и, заведомо без очевидного успеха, попробуете вернуть мертвого к жизни.

— Почему вы так заботитесь о моей безопасности? — спросил доктор Олливент. — Вы, незнакомый мне человек.

— Не из-за человеколюбия. Я скажу вам больше и признаюсь, что был бы рад сделать услугу джентльмену, который сам мог бы сделать для меня другую. Я недружелюбный бродяга и вряд ли сделал бы доброе дело человеку только за его спасибо.

— Положим, что я откажусь от вашего совета, не видя нужды в нем?

— В таком случае я расскажу мою историю о смерти молодого человека и вполне может оказаться, что это не очень будет соответствовать идее о вашей невиновности в том свете, в котором вы ее себе представляете.

— Вы смогли бы соврать для того, чтобы меня повесили!

— Никоим образом. Я бы только описал то, что видел и слышал, находясь на берегу. О том, как я услышал голоса и вы при этом нервничали и говорили о том, что мистер Лейбэн никогда не сможет жениться на мисс Чемни, пока у вас есть силы помешать ему. Я поклянусь, что так оно и было. Затем раздалось топтанье ног наверху, так, как будто бы дрались мужчины и один из них сражался за свою жизнь, и затем я увидел, как мистер Лейбэн упал с утеса. Он рухнул почти у моих ног и был совершенно мертв. Все вопросы адвокатов на Оулд-Бэйли не заставили бы меня изменить хоть одно слово в этом рассказе.

Несомненно, такое повествование трудно было опровергнуть. Слишком много правды было в нем.

— Пойдемте, — сказал Джарред дружелюбно, так, как будто бы он знал доктора двадцать лет и был сильно привязан к нему, — вам следовало бы отнестись к такому делу, как это предложил я. Это был несчастный случай и вы очень сожалеете о нем, но нет никакого, проку причитать по поводу сбежавшего молока. Еще десять минут, и прилив будет полным, и не пройдет и получаса, как бедный малый будет тихо и спокойно отнесен в море. Вы идите домой, к своим друзьям, доктор Олливент, и чем быстрее, тем лучше, так, чтобы у вас было алиби на тот случай, если мистера Лейбэна сможет кто-либо увидеть.

— Откуда вы можете знать мое имя? — спросил доктор подозрительно.

— Я слышал его много раз. Я был другом Лейбэна до тех пор, пока он не испортил мою дочь, — и я знаю о вас и о молодой леди на Фитсрой-сквер. Я жил в этой деревушке последние два дня, ожидая подходящей возможности для разговора с молодым джентльменом, и видел вас всех вместе. Пойдемте, нам нельзя терять времени. Я должен вернуться на побережье и наблюдать. Вы идете домой?

— Да, я полагаю, что это лучшее, что я могу сделать, поскольку ничего не могу сделать для него, — сказал он, повернувшись к побережью. — Вы можете прийти ко мне на Вимпоул-стрит и получить плату За молчание.

Джарред побежал обратно к побережью настолько быстро, насколько ему позволяли ноги. Доктор посмотрел в задумчивости на море. Вода прибывала, но не так быстро, как ожидал Джарред, должно было пройти около часа до того, как место, на котором лежало распростертое тело, смогло бы покрыться морем.

Доктор взглянул на часы — еще не было четырех. Великие небеса, как мало прошло времени с того момента, как он отдыхал в тени изгороди, но как сильно изменилась его жизнь за один час!

Не было больше на земле такого человека, как Уолтер Лейбэн. Тот вопрос, который доктор часто задавал себе и однажды Флоре, о том, что он мог бы завоевать ее любовь, если бы не было художника, мог теперь разрешиться. Смерть расчистила перед Гуттбертом Олливентом дорогу. Он мог извлечь для себя выгоду из сложившейся ситуации.

Доктор медленно побрел домой с печально-радостной мыслью о том, что свадьба, которой он так не желал, никогда не произойдет, и что его никогда не позовут благословлять жену Уолтера Лейбэна.

Он любил слишком сильно, чтобы быть милосердным даже в такой момент. В сердце он был рад фатальному исходу, который положил конец всем мечтам художника о помолвке.

«Это была его ошибка, — думал доктор, — я не хотел, чтобы меня сбили с ног, как быка, применив грубую силу. Он знал, что был виновен, и это придавало мне силы. Спасибо Богу, что мне удалось услышать тот разговор и узнать о неблагонадежности этого человека до того, как было бы уже поздно спасать Флору! Спасибо Богу даже за такую ужасную смерть, если только он мог спасти ее от союза с распутником».

Доктору Олливенту казалось, что в случившемся явно угадывалась воля рока. Вряд ли что-нибудь, кроме смерти Уолтера Лейбэна способно было вырвать Флору из ее заблуждений. Для нее он должен будет оставаться прекрасным видением первой девичьей любви, не способным к совершению дурных поступков. Он должен был бы остаться тем холодным совершенством, которое присутствует в каменных статуях, не имеющих возможности спуститься со своего пьедестала.

Но он ушел! Она могла проливать по нему слезы, печалиться, хранить его в своей памяти, но не могла вернуть его себе. Было что-то радостное в этой мысли для доктора. Новая надежда поселилась в нём, совсем не похожая на его прошлые смутные мечтания. Олливент забыл то, насколько дольше женщина убивается по внезапно ушедшей любви, чем по любви, в которой она одержала верх или которая ей просто надоела, как могло надоесть старое платье.

Глава 18

Было полпятого, когда доктор Олливент оказался рядом с Норманской башней. Летний полдень плавно переходил в вечер: на волнах появилось золотое сияние, легкий розовый свет нависал над побережьем и деревенскими домами, все говорило о приближении заката. Казалось, все звуки природы наполнены гармонией в этот час, и доктор Олливент, чьи вечерние наблюдения редко выражались в чем-либо, более интересном, чем созерцание прихода почтальона или тарахтящего по мостовой экипажа с конкурирующим врачом, был глубоко тронут красотой увиденной сцены.

«В такой час, как этот, можно подумать, что природа желает всем людям добра, — размышлял он, — но в другое время она обманывает себя так же часто, как человечество. То спокойное море может вздыматься под ее влиянием, свирепые ветры в страшном буйстве пронесутся над теми мирными холмами. Природа дает волю своим страстям так же, как самые слабые из нас».

Доктор вновь взглянул на летнее море; где-то под теми голубыми волнами мягко покачивался Уолтер Лейбэн, возможно обвитый водорослями и с запутавшимися в волосах морскими анемонами, убаюкиваемый океаном так же нежно, как когда-то качала его мать на своих руках. Сегодня вечером или завтра утром мог налететь шторм, и те же волны будут волочить и трясти его, ударяя о скалы. Этим вечером он вряд ли мог иметь более приятное место для своего отдыха, чем это прохладное голубое море.