Третья стража - Михаил Ахманов

Ольга, бывшая любовь Глеба, звонила много раз, слушая равнодушный голос: «Телефон абонента отключен или находится вне зоны действия сети». Обидный ответ для женщины! Ей казалось, что Глеб сменил номер и не желает с нею разговаривать, но потом Ольга узнала, что другие питерские друзья и соученики по институту тоже не могут до него дозвониться. Некоторых вызывали к следователю, расспрашивали о связях Глеба, о его знакомствах и о том, есть ли у него враги или тайные недоброжелатели. С Глебом что-то случилось – он исчез, пропал необъяснимо и странно, и это стало для Ольги ударом. Нелегко расставаться с надеждой, когда тебе тридцать два, за плечами – неудачный брак, а дома – холодная постель и одиночество.

Воислав и Бранко, коллеги Глеба из сплитского госпиталя, полагали, что он вернется, верили в это твердо и хранили его стол в ординаторской в полной неприкосновенности. Не тот человек Глеб Соболев, чтобы пропасть, куда бы его ни занесла судьба! Врач повсюду врач, и в горе, и в радости, и на войне, и в плену – особенно врач от Бога! Тому, кто тронет врача, кто руку на него поднимет, гореть в преисподней на самой жаркой сковородке, ибо это святая профессия! Так считали Воислав и Бранко, и археолог Джакопо Мурено из Болоньи был с ними солидарен. Возвращения Глеба он ждал с нетерпением – во дворце его помощники откопали чьи-то кости, но Джакопо медлил, не отправлял их на экспертизу – очень хотелось ему услышать, что скажет Глеб.

В Солине тоже помнили русского доктора. Разве можно было о нем забыть – тут, на узких улочках окраины, в уютных двориках, в домах, тонувших в зелени и цветах? Тут он был не просто доктором, а их доктором, врачевателем всех, кто жил окрест, и теперь солунцы чувствовали себя как бы брошенными и осиротевшими. Прежде не слишком их тревожило, что не поспеет ночью «Скорая» с врачом, не заберет беременную или недужного, что не найдется лекарства, необходимого сейчас и позарез, или прихватит у кого-то сердце. Их доктор был рядом; нужно, так в госпиталь отвезет и встанет к столу с иглой и ланцетом, а если дело простое, на месте полечит. Как и Бранко с Воиславом, солунцы очень надеялись, что доктор вернется, и что не случилось с ним ничего плохого. Габричи, ближние соседи, берегли его дом, дальние, Лазаревичи и Драговичи, Смоляна Гордич, фрау Шнитке, дед Ефрем с сыном Иосипом тоже заглядывали. Постоят у калитки, посмотрят на запертую дверь и вздохнут печально: где ты, доктор?.. почему покинул нас?..

Пожалуй, во всем Сплите только детектив Бранкович поминал хирурга Соболева недобрым словом. Три месяца расследования не принесли ничего, и комиссар был очень раздражен – его допекали из Загреба и из российского посольства. Но Глеб Соболев, гражданин России и Хорватии, как сквозь землю провалился.

Глава 18

Остров

– Твоя Тори – сплошное очарование, – сказала Сигне Хейгер, любуясь, как подруга Глеба купает в речной заводи коней. – Грациозна, как танагрская статуэтка!

На Земле Сигне была дизайнером одежды в Копенгагене и толк в красоте и грации понимала. В Новый Мир ее переселили восемь лет назад – она пыталась повеситься после гибели дочери и внучки. Здесь Сигне успокоилась и вроде бы смирилась со своей потерей. Глеб не дал бы ей и сорока пяти – люди на острове выглядели моложе своего возраста и определенно жили дольше. Сигне не являлась исключением – на самом деле ей давно стукнуло пятьдесят.

Та, Что Ловит Облака Руками, облаченная в купальник, сидела на спине Угля и терла щеткой его шею. Серый крутился рядом, фыркал, толкал ее под локоть, требуя своей порции ласки. Тори, изогнувшись в талии, потрепала его ухо, провела ладонью по гриве, пропустив между пальцами шелковистые пряди.

– Бездна изящества! – восхитилась Сигне. – Она танцует?

– Никогда не видел, – произнес Глеб. – Хотя ночью… гмм… но это пляски совсем из другой оперы. – Он слегка покраснел и торопливо добавил: – Вообще-то ее соплеменники очень музыкальны и не чужды искусству. У меня есть ученик, которого зовут Кер Дартах – Тот, Кто Танцует. Большой искусник, должен заметить! А имя другого ученика – Тот, Кто Вырезал Свирель.

– Какая прелесть! – Сигне всплеснула руками. Она была очень эмоциональна – скорее француженка, чем датчанка. – Я не знала, что ты обзавелся учениками у Людей Кольца… Одни парни? Или девушки тоже имеются?

– Конечно. Ее зовут Та, Кто Смотрит в Озеро.

– Тоже чудесное имя, но немного странное. Почему ее так назвали?

– Я спрашивал у ее прежнего наставника. Не знаю, правда ли, но он утверждает, что в детстве она не упускала случая собой полюбоваться – в воде или в зеркале из бронзы, какие делают керам Кузнецы. Она очень красивая девушка, светловолосая и сероглазая. Скандинавский тип, как и ты.

Лицо Сигне Хейгер вдруг омрачилось. Вздохнув, она промолвила:

– Моя Кристина тоже была такой… Кристина и малышка Агнес. Проснувшись, она обнимала меня, прижималась губами к щеке, и мне казалось, что утро никогда не кончится…

Глеб осторожно коснулся ее плеча.

– Хочешь поговорить об этом, Сигне?

– Нет. Бог дает, Бог берет…

Они говорили на смеси английского, французского и русского – эти три языка пользовались на острове особой популярностью. Прежде всего русский, так как россиян, украинцев и белорусов было здесь не меньше половины. Поэт Черемисов, сосед Глеба и Сигне по Трем Дубам, объяснял это бедственной ситуацией после распада СССР. Масса толкового народа: инженеры, живописцы, музыканты, ученые и остальные «доценты с кандидатами», как пел когда-то Высоцкий, – в очередной раз осталась не при делах; они вешались, топились, пили по-черному, прыгали из окон, а те, кто не имел склонности к суициду, мечтали куда-нибудь уехать. Желательно не в Штаты, Канаду или Европу, где будут они нищими изгоями, а в сказочный благословенный край, приготовленный Господом для чудаков, диссидентов, юродивых и прочих божьих людей. Все это были, конечно, пустые мечтания, но кое для кого они превратились в реальность. По словам Черемисова, остров уже семь десятилетий служил прибежищем для оскорбленных и униженных, хотя обитали тут и другие личности, большей частью из породы непризнанных гениев.

Тори закончила с лошадьми и вышла на песчаный берег – стройная темноглазая нимфа в голубом купальнике. Сигне Хейгер, склонив голову к плечу, оглядела ее.

– Тебе, моя дорогая, не купальник нужен, а бикини. Съездим в Щель, я закажу. Еще шорты, кофточки, юбки и десяток платьев. Ты теперь цивилизованная женщина и должна одеваться по-человечески.

Тори улыбнулась краешком губ.

– Да, наставница. В доме такой огромный шкаф… Поместится не один десяток платьев.

Что бы Сигне ни сказала, Тори слушала ее очень внимательно – по традиции, учителя у керов пользовались большим уважением. Сигне и правда была ее наставницей во всем, что касалось женских тайн и секретов, от посудомоечной машины до нижнего белья. Глеб подозревал, что их поселили в Трех Дубах не потому лишь, что тут нашелся свободный дом, а с целью адаптации и для взаимной пользы: здесь жила Сигне Хейгер, тоскующая по дочери и внучке, и здесь обитал Черемисов, интеллектуал и старожил Нового Мира, его живая энциклопедия. Кроме того, рядом находились еще пять или шесть хуторов и до Щели, островной столицы, было километров тридцать или чуть больше. Любой, кто нуждался в совете врача, мог добраться до Глеба пешком, в повозке или на велосипеде.

Тропа, ведущая к поселку, петляла под древесными кронами. Тут росли такие же деревья-гиганты, увитые цветущими лианами, как в холмах перед лагерем шокатов, но ближе к Трем Дубам среди местных пород попадались пришельцы с Земли, эвкалипты, канадские клены и пирамидальные тополя. Остров лежал в зоне субтропиков, однако под лесной сенью царила приятная прохлада – солнечные лучи не могли пробиться сквозь густую зелень. Пахло цветами, свежей листвой и медом, в воздухе гудели пчелы, и откуда-то с высоты, с верхнего яруса ветвей, доносился птичий щебет. Очень благоприятная среда обитания, подумал Глеб. Рай, да и только!

Они шли по тропинке, Тори и Сигне впереди, Глеб с вороным и серым следом. Женщины о чем-то шептались – кажется, Сигне посвящала Ту, Что Ловит Облака Руками, в тайны макияжа и косметики. Удивительно, но такие вещи здесь тоже имелись, хотя Глеб не понимал, откуда они берутся. В ответ на его вопросы Сигне говорила, что в Щели есть все, а Черемисова такие вещи вовсе не интересовали. Он был неприхотлив в быту – ходил в шортах и гавайке, рыбачил, огородничал и всю мебель в доме изготовил сам.

Тори принялась рассказывать об украшениях из бронзы и серебра – их для Людей Кольца и других племен делали Кузнецы. Керы сейчас разбили лагерь около их поселений, и эта стоянка была самой долгой в нескончаемом странствии, примерно на год. Путь от острова до предгорий за Пещерами, где жили Кузнецы, был не близкий, но и не такой далекий – на авиетке можно часа за четыре добраться. Глеб надеялся не раз посетить своих учеников и новых родичей, отца, мать и сестер Тори.