Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома - Джон Болтон

принятие решений в киберпространстве. Эти правила настолько централизовали полномочия по кибератакам и были настолько бюрократически обременительными, что реальные наступательные кибератаки при Обаме были редкостью. Делая упор на процесс, а не на политику, Обама препятствовал операциям США в киберпространстве, даже не сказав об этом прямо, тем самым уклоняясь от законных публичных дебатов, которые мы должны были провести по поводу этой новой области ведения войны. К сожалению, бюрократическая инертность, борьба за власть и некоторые действительно нерешенные проблемы на месяцы парализовали администрацию Трампа. Это должно было измениться. Придя в Белый дом, я почти сразу разъяснил полномочия сотрудников СНБ, занимающихся вопросами национальной и внутренней безопасности, поскольку по сути это было одно и то же. Я также устранил дублирующие, конкурирующие вотчины и дал возможность сотрудникам СНБ говорить в один голос. Убрав этот балласт, мы отправились в путь, хотя неприятные бюрократические баталии и обструкционизм все еще были впереди.

Во-первых, нам нужна была киберстратегия администрации Трампа, и, во-вторых, нам нужно было отказаться от правил эпохи Обамы и заменить их более гибкой, оперативной структурой принятия решений. К тому времени, когда я приехал, уже была проделана значительная работа, но все равно потребовались огромные усилия, чтобы пройти последние несколько бюрократических этапов и добиться окончательного завершения. Я часто думал, что если бы наши бюрократы боролись с нашими иностранными противниками так же усердно, как они боролись друг с другом, когда на карту были поставлена их территория, нам всем было бы намного легче. Несмотря на значительные трудности, потребовалось пять месяцев, до 20 сентября, прежде чем мы смогли обнародовать новую киберстратегию. Хотя наша решимость включить наступательные кибероперации попала в заголовки газет, общая стратегия была всеобъемлющей, продуманной и послужила хорошим началом. Даже киберэксперт из администрации Обамы сказал: “Этот документ показывает, как может выглядеть национальная стратегия по действительно непартийному вопросу. Это обеспечивает хороший баланс между защитными действиями и стремлением навязать злоумышленникам последствия. Кроме того, ясно, что эта стратегия является отражением активного процесса разработки политики во всей администрации”.

Переделать стратегию было достаточно сложно, но уничтожить старые правила было на самом деле еще сложнее. Межведомственный процесс был заморожен. Министерство внутренней безопасности и разведывательное сообщество хотели сохранить мертвую хватку в Министерстве обороны. Пентагон не хотел надзора ни от кого, включая Белый дом, и принял подход “все или ничего” на переговорах, который только разозлил всех остальных участников. В результате политические позиции стали еще более жесткими за восемнадцать месяцев, прошедших с начала работы администрации. Я чувствовал себя Улиссом С. Грантом перед Ричмондом, говоря: “Я предлагаю бороться на этой линии, даже если это займет все лето”, что выглядело оптимистично. Мэттис неоднократно заявлял, что мы не сможем предпринять никаких наступательных киберопераций до ноябрьских выборов (которые, как он знал, были моим главным приоритетом), если его мнение не восторжествует. Его стандартная тактика: зная, что время поджимает, пророчить мрак и гибель, если его предложение будет отвергнуто.

Нам нужно было двигаться. 7 августа состоялось заседание СНБ, которое я открыл, сказав, что в течение 19 месяцев, после множества непродуктивных встреч на более низком уровне, администрация Трампа не смогла ничего дать вместо обамовских правил. Теперь у нас был проект президентского меморандума, который предоставлял политикам больше гибкости и свободы действий, но не исключал из процесса принятия решений тех, кто законно заинтересован в результатах. Я сказал, что, если все еще будут разногласия, я передам их президенту, чтобы он принял решение. Это привлекло всеобщее внимание. Однако, как и на многих из этих заседаний на уровне министров, некоторые руководители могли выступать только с подготовленными тезисами. Я чувствовал, что должно быть правило, согласно которому, если для членов кабинета недостаточно важно лично разобраться в проблемах, они вообще не должны присутствовать на заседании. Мэттис по-прежнему хотел серьезных изменений, но Джине Хаспел, Сью Гордон (заместитель Дэна Коутса) и Джеффу Сешнсу (и ФБР) понравился проект в том виде, в каком он был. Помпео и Мнучин мало что могли сказать, но не были против. К сожалению, Мэттис либо не смог, либо не захотел обосновать причины желаемых им реформ. Как мне сказали, это похоже была попытка повторить обычную схему времен первого года администрации: Мэттис высказывается, Тиллерсон поддерживает, все остальные сдаются без особого сопротивления, заседание окончено, всем спасибо. Возможно, это работало раньше, но не со мной. Я завершил заседание словами о том, что у нас был широкий консенсус относительно дальнейших действий (даже если Мэттис не согласился), и я надеялся, что мы сможем быстро завершить работу над проектом меморандума.

Мэттис быстро ушел, но остались адвокаты Обороны. Все согласились, что департамент мог бы смириться с проектом, несмотря на Мэттиса. В течение следующих нескольких дней подробных переговоров Мэттис оставался непреклонным, и некоторые представители разведывательного сообщества, которые завидовали авторитету Агентства национальной безопасности, несколько отступили. Это отражало давнюю, почти экзистенциальную напряженность между ЦРУ и Пентагоном. Тем не менее, я сказал Трампу, что мы добиваемся прогресса. После внутренних бюрократических проволочек в Белом доме, слишком утомительных и необъяснимых, чтобы их пересказывать, 15 августа Трамп подписал нашу директиву, и дело пошло. Мы изначально сосредоточились на вопросах, связанных с выборами, чтобы быстро начать создание системы сдерживания против вмешательства не только в выборы 2018 году, но и во все будущие выборах. Последуют другие шаги, чтобы заложить основу для всеобъемлющего киберпотенциала.

Мы также подготовили проект нового исполнительного указа в рамках существующих президентских полномочий, облегчающий введение санкций против иностранных попыток вмешаться в выборы. Это позволило избежать принятия нового закона, которое почти наверняка увяз бы в трясине партийных споров. Даже некоторые республиканцы, опасаясь слабой реакции Трампа на российские провокации, хотели принять закон, но мы терпеливо объяснили, почему наш исполнительный указ на самом деле был бы более эффективным, без сботажа, который неизбежно вызвало бы попытка принять закон. Самое главное, не было никакой гарантии, что Конгресс сможет даже включить вопрос в повестку до выборов 2018 года, тогда как нашим императивом была скорость принятия решений. 12 сентября, во время обеда в малой столовой, на котором обсуждалась стена на границе с Мексикой, я объяснил Трампу причину, по которой нам нужен именно президентский исполнительный указ, а не закон от Конгресса: мы бы продемонстрировали наше усердие, опровергли критику в адрес администрации, не проявляющей агрессивности в защите честности выборов и не дали бы наделать глупостей горячим головам в Конгресса.

— Чья это идея?

— Мой, господин Президент.

Хмыкнув, он подписал указ.

К концу сентября мы далеко продвинулись в создании системы обеспечения безопасности