Призрачный театр - Мэт Осман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же увидела Девана в глазах Бесподобного, когда этот господин обхватил его за шею – как барашка перед стрижкой – и принялся трясти за голову? Разглядела ли она в тех глазах вспыхнувшую на мгновение обжигающую ненависть, прежде чем что-то в них угасло и они вновь словно окаменели? Еще одно экстатическое сжатие когтей, и Девана издала крик, используемый ею лишь в момент убийства – резкий, безжалостный, триумфальный. Крик прозвучал достаточно громко, чтобы заставить Бесподобного глянуть вверх, и на мгновение его взгляд встретился с глазами Шэй, но она тут же вскочила и бросилась прочь. Без оглядки Шэй бежала назад, а Девана, неловко пытаясь расправить крылья в тесноте низких дворцовых крыш, в тревоге переместилась ей на спину. Шэй шумно карабкалась по доскам, не заботясь о том, что ее могут услышать, мчалась и прыгала, сознавая лишь то, что должна быстрее убежать, убежать от собственных мучительных мыслей, натыкаясь на стены и дымоходы и получая облегчение от этой физической боли. Прочь, прочь, как можно дальше, и вот уже она выскочила, как пробка, на безлюдные западные улицы Лондона, на сей раз не заботясь, летела ли за ней Девана. Разворот на восток, и еще добрая миля неистовых подъемов и спусков с разбитыми в кровь ступнями, прыжками через переулки с крыши на крышу, подъемами вдоль желобов и по соломенным скатам, и, наконец, запыхавшаяся и зареванная, она запрыгнула в окно театра и спустилась в дортуар, где еще бодрствовали оставшиеся мальчики, уже достаточно взрослые, чтобы ни о чем не спрашивать.
Она провалялась без сна все глухие ночные часы, дожидаясь возвращения Бесподобного. Он вернулся на удивление чистым. На нем не осталось следов гипса, но его кожа выглядела ободранной, как у ощипанного цыпленка, и они ни словом обмолвились об этой ночи.
С той поры Бесподобный все силы отдавал постановкам Призрачного театра. Они могли давать по два, даже по три представления в неделю, если у него оставалось время, выступая по ночам после спектаклей в Блэкфрайерсе. Теперь он обходился без реквизита, даже без репетиций. Просто разыгрывал истории, рассказанные ему простыми горожанами. Один юнга с черными глазами, похожими на темные омуты, нашептал историю о своих мытарствах в жаждущие уши Бесподобного, и уже через сутки Бесподобный играл на трапе «Альбатроса», прорезая ночную тьму и живо представляя историю несчастного юнги, а сто пар ушей напряженно прислушивались к его речам, порой заглушаемым шумом волн.
Остался в прошлом изящный язык постановок театра Блэкфрайерс, теперь Бесподобный использовал медлительный лондонский говор, порой хлесткий, как ожог, говор таверн, и их представления привлекали все больше и больше зрителей. Эти новые спектакли пугали Шэй, ведь она видела так много незнакомых, но уже узнававших ее лиц. Уличная детвора и подмастерья, цветочницы и мавры. Простаки, цыгане, висельники и воры из Саутуарка.
Теперь известность Бесподобного простиралась от дворцов до богаделен. Если они вместе проходили по богатейшим улицам Лондона, Шэй порой, затевая своеобразную игру, отставала от него достаточно далеко, чтобы последить за поведением людей. Алчущие лица поворачивались ему вслед и, убедившись, что никто не обращает на них внимания, люди, и мужчины, и женщины, смотрели на него одинаково: нервные, оценивающие взгляды, как будто они выбирали фрукты в лавке. Эти люди сознавали его доступность и могли лицезреть за шесть пенсов, но кто знает, долго ли еще им позволят видеть его. Бывали и откровенно корыстные взгляды, сочетавшие в себе в равной мере похоть и отвращение. Вспышка воображения – попугай в клетке Гилмора и ее рука с крючком на дверце. Мысль об Бесподобном, пойманном в ловушку одним из этих похотливых, ненавистнических взглядов, так встревожила ее, что она бросилась за ним и, догнав, крепко ухватилась за его руку.
На бедных улицах таких сложностей не возникало. Там его любили и хотели показать свою любовь. Благодаря особой привлекательности он собирал за собой свиту из мальчиков и девочек, они следовали за ним, словно выводок птенцов, к тому же на каждом углу его одаривали подарками. Они возвращались в Блэкфрайерс с сумками с еды, записками, одеждой и табаком, а другие мальчики голодной стаей устремлялись на эту добычу.
Даже записки от безнадежно влюбленных страдальцев, уныло втиснутые в руку Бесподобного у служебного входа в театр, могли дать идею для новой постановки. Внимание Бесподобного привлекло одно послание, автора которого Шэй так и не удалось обнаружить. Оно было написано старательным, но изменчивым почерком – каждая буква выглядела дрожащей и обособленной, как его поклонницы возле заднего входа в театр, – а текст покрывал целых пять страниц. В тот вечер представление Призрачного театра в таверне ограничилось практически чтением вслух этого послания, Бесподобный, даже не сменив своего сценического костюма, читал его по-девичьи тонким голосом, заранее исполненным извинений, и звучание самих слов напоминало тихие шаги на полуночной лестничной клетке, а вокруг него Шэй, Трасселл и Бланк распевали охотничьи песни, полные любви и страсти. Громогласным исполнением они заглушали его историю, и публика недовольно гудела, отчаянно желая расслышать слова девушки, но труппа пела еще громче, почти крича, заглушая его, как крысу в бочке, и Шэй раздувала грудь и вопила, пока, как обычно, в ней не всколыхнулся бессознательный пророческий прилив, после чего она пришла в себя лишь в дортуаре, когда Трасселл разбудил ее. Она больше даже не спрашивала, что случилось.
26
Они спустились по стене здания в тихий двор, где Бесподобный, тяжело отдуваясь, отдыхал, согнувшись, упершись руками в колени. Шэй, как обычно, подыскала им особняк на Лиденхолл-маркет, чьи владельцы уехали на зимний сезон, но спальня там оказалась таким тихим райским местечком, что они оба проспали. По крышам сама Шэй могла вернуться в театр за четверть часа, но Бесподобный, не желая застрять в заторах по дороге, с трудом следовал за ней по пятам, и она посмеивалась над тем, что он не в состоянии угнаться за ней.
