Пятое Евангелие - Филипп Ванденберг

— Похоже, вы не ожидали увидеть меня? — спросил он с наглой ухмылкой, которая сразу не понравилась Анне и делала его лицо еще шире, отчего щеки казались краснее.

Она до сих пор не могла говорить и лишь энергично кивнула в знак согласия. Она думала, что подготовлена к шоку, который вызвала бы встреча с Гвидо, но сейчас, когда стало ясно что эта встреча пока откладывается, Анна поняла: в данный момент она не была готова к происходящему. А в голове крутилась одна только мысль. Анна хотела, чтобы Гвидо был мертв, мертв, мертв!

— С момента нашей последней встречи в Берлине, — начал краснощекий, довольно улыбаясь, — своим поведением вы доставили нам немало трудностей. Хочу быть честен и не стану, скрывать, что вы ввязались в опасную игру. Я бы даже назвал ее смертельно опасной.

— Где… Гвидо? — заикаясь, спросила Анна, словно не расслышав слов Талеса, и указала на стул с одеждой. Антипатия которую Анна ощутила к этому человеку еще во время первой встречи с ним, превратилась сейчас в самую настоящую ненависть. И ненависть была настолько сильной, что, казалось, должна была убить Талеса на месте.

— Где пергамент? — спросил Талес, не обратив внимания на вопрос Анны, и тут же холодно добавил: — Естественно, я имею в виду оригинал.

При этих словах он по привычке шумно выдохнул через нос.

Заметив, что Анна не настроена отвечать на его вопрос первой, Талес решил продолжить разговор и сказал с той отталкивающей сдержанностью, которой всегда отличался:

— Вы были замужем за Гвидо фон Зейдлицем? Разве вы не говорили, что он погиб в автокатастрофе?

Холодность, с которой говорил собеседник, и насмешка в его голосе заставили Анну насторожиться.

— Да, — ответила она, — в автокатастрофе.

— Я повторяю свой вопрос: где пергамент? Если хотите, мы можем обсудить сумму. Итак, я вас слушаю.

— Я не знаю, — солгала Анна, делая вид, что смогла овладеть собой в той же степени, что и собеседник. Во всяком случае, следующая ее фраза прозвучала еще более дерзко: — А если бы и знала, то не уверена, что сказала бы вам.

— Даже за миллион?

Анна пожала плечами.

— Что такое миллион по сравнению с гарантией безопасности, которую дало бы мне знание местонахождения пергамента? Неужели вы всерьез верите, будто я до сих пор не поняла, что происходит со всеми, кто знает что-либо о пергаменте? Они убиты или просто исчезли! Значит, тому факту, что я до сих пор жива, есть только одно объяснение.

По всему было видно, что Талес не собирался долго думать над словами Анны. Он недовольно покачал головой, и этот жест свидетельствовал о том, что Талес не хотел отвечать на упреки.

Но он был умен и понимал, что должен сменить стратегию. У Анны были на руках лучшие карты (по крайней мере, ее собеседник должен был так думать), и Талес понимал, что угрозами он от этой женщины ничего не добьется.

Поэтому он сменил тон и начал с деланным дружелюбием рассказывать, что орфики следили за Анной с момента ее прибытия в Тессалоники. Заметив, что Анна сомневается в его славах, Талес заметил с ухмылкой:

— Похоже, вы меня недооцениваете. Неужели вы считаете, что действительно смогли тайно проникнуть в Лейбетру?

— Да, — ответила Анна вызывающе. — Во всяком случае, я не видела никого, кто мог меня обнаружить и помешать попасть в Лейбетру.

Словно разъяренный бык, Талес тяжело и шумно дышал.

— Если вы и вошли в Лейбетру, то это соответствовало моим планам! — закричал он, но уже в следующее мгновенно овладел собой, и на его губах вновь заиграла фальшивая улыбка. — Георгиос Спилиадос, пекарь из Катерини, который привел вас сюда, является одним из нас. Это вам информация для размышления.

— Это невозможно! — сорвалась на крик Анна.

— Я уже говорил, что вы меня очень недооцениваете. Здесь в Лейбетре, мы никогда не полагаемся на случай. Все, что про исходит в наших владениях, а зачастую и за их пределами, происходит по нашей воле. Как вы могли подумать, что вам удастся и попасть сюда незамеченной? Эта мысль настолько же абсурдна, как и идея сбежать из Лейбетры. Можете попробовать. У вас ничего не выйдет. Только глупец мог бы сделать подобные выводы! Вы уже сами успели убедиться: в Лейбетре нет ни одной запертой двери. Зачем?

Анна никак не могла смириться с мыслью, что Георгиос был подкуплен орфиками.

— Но Георгиос говорил о вашем ордене далеко не безобидные вещи, — сказала она задумчиво, — и мне с огромным трудом удалось убедить его стать моим проводником и помочь добраться сюда. Я ему хорошо заплатила.

Талес усмехнулся, пожал плечами и развел руками:

— Цель оправдывает средства. Разве вы еще не успели эти понять?

Анна не могла не согласиться с Талесом, но промолчала. Слишком много мыслей роилось в ее голове. Наконец она спросила

— Что вы сделали с Гвидо, с Фоссиусом и с Гутманном? Отвечайте же!

Лицо Талеса внезапно помрачнело, и он заметил:

— Вам нужно привыкнуть к одному: в Лейбетре не задают вопросов. Здесь повинуются нашим указаниям. В этом отношении мы совершенно обычный христианский орден. Но прошу вас заметить, только в этом отношении.

— Я разговаривала с профессором Гутманном… — начала Анна

— С братом Менасом, — поправил Талес и добавил: — Я знаю.

— Мне показалось, что он ни в чем не уверен.

— А в чем он должен быть уверен?

— Мне показалось, что Гутманн боится.

— Менас настоящий трус!

— Но он известный ученый.

— Да, так считают многие…

— А вам нужны его знания и опыт.

— Верно.

— Вам не кажется, что настало время сказать мне правду?

— Вы снова задали вопрос, — ответил Талес. — На самом деле правда вам известна. Вы прекрасно знаете, о чем идет речь. В одной гробнице был найден пергамент, который содержит текст пятого Евангелия. К сожалению, значение этой рукописи поняли слишком поздно, когда отдельные ее части уже разошлись по миру.

Талес отошел к окну и сложил руки за спиной. Глядя на горы, он сказал:

— Этот документ способен подорвать основы власти католической церкви. С помощью этого пергамента мы уничтожим Ватикан!

Голос Талеса стал громче, в нем слышалась угроза. Таким Анна его еще не видела.

— Я тоже не являюсь поклонницей Церкви, — заметила Анна, — но в ваших словах я слышу ненависть.

— Ненависть? — переспросил Талес. — Это больше чем просто ненависть. Это ненависть, смешанная с презрением. Человек — творение Бога. Но те, кто считает себя вправе говорить от имени Бога, отрицают все божественное. Две тысячи лет истории Церкви — это не что иное, как две тысячи лет унижений, эксплуатации и борьбы против прогресса. Священники и проповедники сотни лет заставляли строить огромные заборы, утверждая, что это делается во славу Господа. На самом деле у них была другая цель — подавить личность в каждом христианине, показать его ничтожность и незначительность. Осознание собственной незначительности мешает людям думать, поскольку мысль является настоящим ядом для Церкви ее существование основано на приказах. В ее учении две непреложные истины: одни приказывают, а другие повинуются. И все это с одним призывом — во ИМЯ веры. Верш, гораздо легче, чем думать. Тот, кто в вопросах веры пытался обратиться к разуму, получает ответы, пугающие истинного христианина. Именно по этой причине с самого начала своего существования Церковь противится прогрессу и знаниям. Знание — это конец веры. Любая бессмыслица, которую Церковь до сих пор выдавала за чистую монету, объяснялась одним универсальным волшебным словом — «вера». Кто бы ни выступал против Церкви, он тут же обвинялся в том, что недостаточно сильно верит. Нельзя доказать наличие веры, а ее отсутствие легко доказуемо.

Талес повернулся к Анне.

— Этот пергамент— динамит, который поможет взорван фундамент Церкви. Он сможет в течение нескольких дней обрушить власть, державшуюся два тысячелетия. Вы понимаете все его значение?

Анна понимала, но никак не могла взять в толк, почему ими. но тот фрагмент рукописи, который оказался в ее распоряжении, имел столь огромное значение. В то же время она не решалась спросить об этом у Талеса, ведь такой вопрос был (и косвенным признанием в том, что Анна знает, где находится пергамент. Что же скрывалось за именем Бараббас? Почему этот фантом нес такую угрозу существованию Церкви?

— Я предлагаю вам миллион, — сказал Талес. — Хорошенько подумайте над этим предложением. Рано или поздно мы все равно завладеем пергаментом. Но тогда вы не получите ни гроша.

Сказав это, Талес вышел из комнаты, и Анна слышала, как его шаги удалялись по коридору.

Если сказанное соответствовало действительности и пергамент на самом деле мог подорвать власть католической церкви, то для Ватикана данный документ должен был иметь еще большее значение, чем для орфиков. Анна испугалась, поймав себя на том, что играет с этой мыслью.