Дождь Забвения - Аластер Рейнольдс

– Разве это не декларация войны с Зарослью?

– Было бы декларацией, если бы Заросль не боялась дать сдачи. Пока наши политики только стонут и пищат, надеясь, что умеренные обуздают агрессивных.

– И?..

– Хорошо бы.

– Маурия, я боюсь за своих детей. Мне нужно вернуться и позаботиться о них. Если агрессивные двинутся на Заросль…

– С детьми все нормально. Мы связывались с твоим бывшим мужем перед тем, как все полетело кувырком. Он просил передать тебе, что позаботится о детях.

– Ну да, у него все получается лучше. Куда уж мне!

– Господи боже, он просто хотел подбодрить тебя. Не волнуйся так.

– Расскажи про тоннель. Что за проблемы? – спросила Ожье, сделав вид, что не расслышала последней фразы.

– Наши друзья из Полисов слишком приблизились к Марсу. Я бы сказала, чересчур приблизились. О порталах они знают много. У них есть детекторы и локаторы активных порталов. Если до них донесется хоть отголосок слуха о портале в окрестностях Марса, они примутся искать его. И потому нам надо работать с ним как можно аккуратнее, без шума. Оттого и проблемы.

– Прогры уже наверняка знают – иначе как дети проникли сюда?

– Но когда мы захватили Фобос, не было и признаков того, что програм известно о существовании портала.

– Может, они хотели, чтобы вы именно так и подумали.

Они подошли к тяжелой железной двери, ведущей в комнату цензора. Дверь была приоткрыта. Из-за нее лился ядовитый желтый свет.

– Мы ее оставили в таком же положении, – заметила Скелсгард.

– Но лучше не делать поспешных выводов. Подожди-ка, – посоветовала Ожье и, поставив Маурию держаться за стену, вытянула из-за пояса пистолет, молясь про себя о том, чтобы в магазине остался хоть один патрон.

Ожье перешагнула каммингс, протиснулась сквозь щель в комнату, развернулась со всей быстротой, на какую была способна, повела стволом из стороны в сторону.

Никаких детей – по крайней мере, в поле зрения.

Она помогла Маурии зайти в комнату, затем захлопнула ее. Вдвоем женщины зафиксировали массивный замок. Теперь открыть дверь можно было лишь изнутри.

– Как ты? – спросила Ожье.

– Не слишком. Кажется, надо ослабить жгут. Давай сперва протащу тебя через цензор.

– Проходи через него сама сначала.

Ярко-желтый барьер цензора был единственным источником света в комнате. Если глядеть на него сбоку, он казался мерцающим, колеблющимся, но под прямым углом виделся совершенно неподвижным. Вплавленная в скалу вокруг, аппаратура цензора выглядела, как и раньше, – древней, совершенно чужой.

– Я пойду вперед и проверю, – предложила Ожье. – Вернусь через пару секунд.

– Или не вернешься.

– Если я не вернусь, если меня подстерегают на той стороне, тебе придется попытать счастья на Земле-Два.

– Я бы охотнее в каменном веке попытала счастья, – содрогнулась Маурия.

– Здесь не так уж плохо. Есть анестезия и рудиментарные познания о стерилизации. Если попадешь в больницу, будут неплохие шансы на выздоровление.

– А потом? Когда начнут задавать вопросы?

– Справишься как-нибудь.

– Нет, я уж лучше рискну с цензором. Позволь идти мне, ладно? Я уже ранена, тебе, единственной здоровой, рисковать бессмысленно. Если все нормально, я высуну голову.

– Возьми. – Ожье протянула ей пистолет.

– Ты уже стреляла из него?

– Угу. И не могу обещать, что там остались патроны.

Она помогла Скелсгард подойти к цензору, отступила, наблюдая, как раненая женщина уцепилась за поручень над головой и со стоном качнулась изо всех сил, чтобы пройти сквозь цензор. Ярко-желтая поверхность прогнулась, потемнела в местах растяжения, стала коричнево-золотой – будто синяк образовался от удара – и проглотила Маурию, а затем схлопнулась, вернула прежнюю ровность.

Ожидая, Верити достала из сумочки оружие детей войны. Оно было рассчитано на маленькую руку, но Верити, хоть и неловко, могла взять его как обычный пистолет. Оружие было металлическое и гораздо легче пистолетов Авелинга и Бартона. Но по существу оно вроде отличалось не слишком: есть и спусковой крючок, и скоба, и скользящая кнопка, наверное предохранитель, и перфорированный ствол, и дульное отверстие на его конце, и сложный шарнирный механизм заряжания, откидывающийся вбок. Оружие состояло из гладких, плавно изогнутых, изящно сочлененных частей, будто перетекающих друг в друга. Казалось, его можно приспособить и для бросания, и для ножевого боя. Такое вряд ли отыщешь в оружейной мастерской на Земле-2, но и на метатели конденсированной энергии из арсенала прогров двадцать третьего столетия на Земле-1 оно тоже не смахивает. Хоть и выглядит чуждо, оно, скорее всего, сделано по технологиям двадцатого века в Париже на Земле-2.

Желтая поверхность выпятилась, щелкнула разрываемая пленка, и из цензора высунулась голова Скелсгард.

– Все в порядке.

Ожье поставила оружие на предохранитель и двинулась следом за Маурией сквозь желтый колючий свет. И перед тем как пленка обволокла ее, Ожье успела вспомнить рассказ Маурии о безвременно́м желтом аду, в который та попала однажды. Тогда Скелсгард ощутила, что ее неспешно изучают разумы, огромные и древние, как горы. Ожье сжалась, одновременно и желая познать это, и страшась каждым атомом естества. Но момент перехода оказался таким же кратким, как и в первый раз. Как и тогда, ощутилась эластичная преграда, вдруг пропавшая – будто Верити прорвалась сквозь барабанную кожу. Никакой аудиенции с богом или богоподобными существами, создавшими цензор и дубликат Земли. Чужеродный прибор пропустил в зал портала все: и одежду, и оружие. Безукоризненная логика аппарата не препятствовала примитивным устройствам. Или, возможно, он больше заботился о попадающем на Землю-2, а не о покидающем ее.

– Никто сюда не проходил, – сказала Скелсгард, прислонившаяся к пульту управления.

Ее лицо было бледной маской боли и изнеможения.

– Никаких признаков детей войны?

– Думаю, они сюда не добрались. К счастью для нас. Если б добрались, могли бы наделать жутких дел. Необратимо испортить тоннель или превратить его дальний конец во временну́ю «белую дыру». А тогда – прощай, Фобос. И всё поблизости – тоже.

– Давай-ка взглянем на твою ногу.

– Я поправила жгут. На время сойдет.

Ожье выдернула из крепления на стене аптечку первой помощи, открыла пластиковую крышку и, покопавшись, отыскала шприц с морфином.

– Сможешь сама? – спросила Верити, передавая шприц Маурии. – Я не слишком ловка с иголками.

– Управлюсь, – пообещала Скелсгард.

Она надорвала зубами стерильную оболочку шприца и вогнала его в бедро пониже жгута, но выше раны.

– Не знаю, стоит ли колоть морфин. Ну да ничего, скоро узнаю.

– Нужно задействовать тоннель, – сказала Ожье. – Как думаешь, сможем вдвоем?

– Подожди минутку, я отдышусь… А пока иди вон к той консоли, – Маурия указала кивком, – и на верхней панели переведи все тумблеры на красное. Затем посмотри, останутся ли показания на шкалах в зеленой области.

– Так просто?

– Сестричка, все нужно делать по порядку, шажок за шажком. Мы тут не на газовой плите кашеварим, а имеем дело с крупными искажениями локальной пространственно-временно́й метрики.

– Завещание у меня уже готово, – проинформировала Верити.

Она сняла туфли и поспешила вниз по спиральной лестнице. Раньше Ожье никогда не спускалась вниз, к машинам. Их нависающие громады поражали воображение и давили на психику. К счастью, все выглядело исправным. Транспорт по-прежнему висел в вакуумной приемной капсуле, охваченной амортизирующим подвесом, раскрашенным желто-черными полосами. Тупой помятый нос так и глядел наружу, прочь от зеркальных стен портального тоннеля.

Осталось только развернуть судно и дождаться момента стабильности.

Ожье подошла к пульту, указанному Маурией, и принялась один за другим перещелкивать массивные тумблеры. Стрелки на приборах задрожали, но хотя пара из них задержалась немного на красном, в конце концов все ушли на зеленое.

– У нас все на зеленом! – отрапортовала она бодро.

Скелсгард подтащила себя к поручням на краю площадки, глянула вниз:

– Отлично! Лучше, чем я ожидала. Теперь видишь второй ряд тумблеров, под пластиковой крышкой на шарнирах?

– Ну да.

– Подними крышку и начинай переключать их, следя при этом за циферблатами. Если хотя бы две уйдут на красное и застрянут там – прекращай.

– И почему мне кажется, что тут как раз и есть самое сомнительное?

– Тут все самое сомнительное.

Ожье принялась за второй ряд тумблеров, на этот раз медленней, позволяя стрелке над каждым тумблером успокоиться перед тем, как перейти к следующему. С каждым тумблером усиливалось гудение машин вокруг. Даже по другую сторону зала – да и в самой вакуумной капсуле – на приборах и аппаратах замигали зеленые и красные огни.

– Я уже на полпути, – сообщила Ожье. – Пока все нормально. Судно полетит само по себе?