Оливия Киттеридж - Элизабет Страут

Девочка сначала уставилась на нее, потом снова устроила рёв.

— «Отче наш, иже еси на небесех!» — раздалось сверху.

— Это что-то новенькое, — заметила Энн, выходя во двор с кухонным полотенцем в руках.

— Она пытается встать, — объяснила Оливия, — а я никак не могла ее ухватить.

— Ага, она со дня на день может начать ходить. — Энн, несмотря на огромный живот, легко подняла малышку.

Оливия вернулась на свой стул, потрясенная схваткой с Эннабел. Ее колготки оказались просто разодраны цементным покрытием двора.

— Сегодня годовщина нашей свадьбы, — сообщила Энн, обертывая кухонным полотенцем плечи малышки.

— Да?

— Да. — Энн улыбалась, словно припомнив что-то глубоко личное. — Давай-ка мы тебя согреем, гусёныш.

Девчушка свесила ножки по обеим сторонам большого живота матери, положила мокрую головку на ее широкую грудь и, дрожа, принялась сосать собственный большой палец.

Как легко могла бы Оливия сказать; «Ну, с вашей стороны было бы очень мило для начала хотя бы сообщить мне, что вы собираетесь пожениться. Это ужасающая вещь для матери — узнать обо всем на год позже». Но она произнесла только: «Поздравляю с годовщиной». То, что малышка не утонула, пока сама она ела пончик, дало Оливии такое чувство облегчения, что эта годовщина показалась ей — несмотря на то, что напомнила, какой отстраненной от всего она себя чувствовала, — совершенно ничтожным поводом для воркотни.

— А Крис рассказывал вам, как мы с ним познакомились?

— Не совсем. Без подробностей.

Крис ей вообще ничего не говорил.

— В группе одиночек для разведенных. Я как раз только что обнаружила, что беременна — ждала Эннабел… Ну, вы же знаете, когда разведешься, делаешь совершенно безумные вещи, и Эннабел — результат того безумия, правда ведь, мой цыпленочек? — И Энн поцеловала девочку в макушку.

У нас же двадцать первый век, думала Оливия. Сейчас не приходится полагаться на какую-то там пену для контроля рождаемости. Но, все еще испытывая чувство облегчения, Оливия сказала с притворным благодушием:

— Хорошая идея — группа одиночек для разведенных. — Она кивнула. — У вас у всех был этот общий опыт.

Она ведь и сама побывала на одном собрании такой «группы поддержки» в инвалидном доме и нашла эту затею невероятно глупой, с говорящими глупые вещи глупыми участниками, в их числе оказался и соцработник, руководивший группой и спокойно повторявший приторным голосом: «Испытывать гнев по поводу такого события — это нормально». Оливия больше в ту группу не возвращалась. Гнев, думала она с пренебрежением. Зачем же испытывать гнев из-за естественного хода вещей, ради всего святого? У нее просто зла не хватало на глупого соцработника и на взрослого мужчину, сидевшего рядом с ней, который рыдал не стесняясь о своей парализованной матери. Невероятно глупо. «Ужасные вещи случаются, — хотелось ей сказать. — Вы разве не замечали?»

— Это была группа психотерапии, — объясняла Энн, — чтобы мы могли понять свою вину, осознать свою ответственность, ну, вы же понимаете.

Оливия не понимала.

— Кристофер просто женился на неподходящей ему женщине, в этом все дело, — сказала она.

— Но вопрос в том — почему? — заботливым тоном произнесла Энн, чуть подвинув малышку у себя на животе. — Если мы узнаем, почему мы делаем что-то, мы не повторим тех же ошибок.

— Понятно, — сказала Оливия.

Она вытянула ноги и почувствовала, как на ее колготках тихонько побежала еще одна дорожка. Ей надо будет пойти в магазин аптечных товаров.

— Это было просто замечательно. И Крис, и я совершенно увлеклись этим процессом и увлеклись друг другом.

— Как мило, — смогла наконец выдавить из себя Оливия.

— Психотерапевт — совершенно потрясающий парень, Артур его зовут. Вы бы не поверили, сколько всего мы от него узнали. — Энн растирала спину малышки посудным полотенцем. Взглянула на Оливию. — Тревога — это гнев, мама, — сообщила она.

— Вот как? — Оливия подумала о невесткиных сигаретах.

— Угу. Почти всегда. Когда Артур переехал в Нью-Йорк, мы тоже переехали.

— Вы сюда переехали из-за психотерапевта? — Оливия выпрямилась на своем пляжном стуле. — Это что — куль?

— Нет-нет, мы все равно хотели сюда переехать. Но это же великолепно — мы по-прежнему работаем с Артуром. Всегда есть множество проблем, над которыми надо поработать, понимаете?

— Еще бы!

И тут же, в этот самый момент Оливия приняла решение: она станет принимать всё. В первый раз Кристофер женился на женщине недоброй и настырной, а на этот раз он выбрал неумную, но милую. Ну так это ее, Оливию, не касается. Это его жизнь.

Оливия спустилась вниз, в подвал, и набрала номер на белом телефоне. Синди спросила:

— Ну как там у вас?

— Прекрасно. Совсем другая страна тут, ближе к югу. Можешь дать ему трубку? — Оливия прижала трубку плечом к уху, пытаясь стянуть с себя колготки, но вспомнила, что другой пары у нее нет. — Генри, — сказала она, — сегодня годовщина их свадьбы. У них все нормально, только она глупая, как я и думала. Они ходят к психотерапевту. — Оливия поколебалась, огляделась вокруг. — Ты не беспокойся об этом, Генри. На занятиях психотерапией они следуют точно за своим терапевтом-Мамочкой,[40] я совершенно уверена. Выходишь — благоухаешь, словно роза. — Оливия побарабанила пальцами по стиральной машине. — Мне надо идти, Генри. Она собирается белье здесь стирать. Мне тут хорошо, Генри. Я вернусь через неделю.

Наверху Энн кормила малышку кусочком печеного сладкого картофеля. Оливия села и стала смотреть, вспоминая, как однажды, в какую-то годовщину их свадьбы, Генри подарил ей цепочку для ключей с четырехлистным клевером, впрессованным в брелок из толстого прозрачного пластика.

— Я позвонила Генри и сказала, что у вас сегодня годовщина.

— Ой как приятно! — воскликнула Энн и добавила: — Годовщины — это здорово. Краткий миг для размышлений.

— А я любила подарки получать, — сказала Оливия.

Следуя за Кристофером и его слишком крупной женой, толкавшими перед собой большую двойную коляску, Оливия думала о своем муже, которого, скорее всего, уже уложили спать: они там стараются укладывать пациентов спать раньше, чем укладывают спать маленьких детей. «Сегодня с твоим отцом разговаривала», — сказала она, но Кристофер, по-видимому, ее не услышал. Они с Энн оживленно беседовали, толкая перед собой коляску, их лица были обращены друг к другу. О господи, как она радовалась, что так и не бросила Генри! У нее никогда не было друга, такого же преданного, такого же доброго, как ее муж.

И все же, стоя позади сына в ожидании, пока зажжется зеленый свет, она вспомнила, что, несмотря на все это, бывали в ее жизни моменты, когда она ощущала свое одиночество так глубоко, что как-то раз, не так уж много лет назад, когда ей пломбировали зуб и зубной врач осторожно повернул ее подбородок своими мягкими пальцами, она невыносимо остро ощутила это прикосновение как нежную ласку и проглотила стон томления, и слезы навернулись ей на глаза. («Вы хорошо себя чувствуете, миссис Киттеридж?» — осведомился врач.)

Сын обернулся взглянуть на Оливию, и его сияющего лица оказалось достаточно, чтобы придать ей силы идти дальше, потому что, честно говоря, она очень устала. Молодые люди не могут представить себе, что человек доживает до такой стадии, когда уже не способен болтаться туда-сюда утром, днем и вечером. Семь стадий жизни? Кажется, так Шекспир сказал? Ерунда, в самой по себе старости и то семь стадий! А в промежутках ты молишься о том, чтобы умереть во сне. Но Оливия радовалась, что не умерла. Вот она — ее семья… и вот кафе-мороженое, со свободной кабинкой как раз в передней его части. Оливия благодарно опустилась на подушки красного бархатного диванчика.

— Хвала Господу! — произнесла она.

Однако ее не услышали. Они были заняты: отстегивали детей, усаживали малышку в высокий детский стульчик, а Теодора — на его собственный высокий стул, придвинутый к торцу. Живот Энн оказался слишком велик — она не смогла сесть в тесной кабинке, и ей пришлось поменяться местами с Теодором, что он сделал только тогда, когда Кристофер взял обе его ладошки в одну свою, наклонился к нему и тихо сказал: «Садись».

На какой-то момент у Оливии возникло чувство смутного беспокойства. Но мальчик сел. Очень вежливо попросил ванильного мороженого.

— Кристофер был всегда очень вежлив, — сказала ему Оливия. — Все всегда говорили мне комплименты про то, какой он вежливый мальчик.

Неужели Кристофер и Энн при этом переглянулись? Да нет, они были заняты — готовились сделать заказ. Оливии казалось невероятным, что Энн носит у себя внутри внука Генри, но вот поди ж ты!

Она заказала сливочный пломбир с фруктами, орехами и жженым сахаром.