Саквояж со светлым будущим - Татьяна Устинова

Родионов поднял свою ладонь, на которой лежала Машина рука, и покачал из стороны в сторону.

— Ты что? Хотела что-то сказать?

Момент был испорчен.

Маша не отвечала, и Родионов осторожно вытащил из ее руки свои пальцы.

Момент былиспорчен окончательно.

Тот поцелуй ничего не значил. Совсем ничего. Просто у него было такое настроение, и она оказалась ближе всех к нему именно в тот момент, когда у него грянуло это самое настроение!

Маша независимо смотрела в сторону.

— Я не люблю, когда меня трогают, — помолчав, сказал Родионов. — Ты же знаешь.

— Знаю, но я ничего не имела в виду! — это она постаралась сказать с возмущением и соврала. Она-то как раз все на свете имела в виду. — Я… просто так.

— Я не люблю, когда меня трогают, — повторил он с нажимом, — и ты это отлично знаешь! Тем более ты меня взяла… как маленькая девочка, за палец!

— Ну и что?

— Ни… ничего, но я это не люблю!…

— У вас тактильная недостаточность, — пробормотала Маша. — Ярко выраженная.

— Нет у меня никакой недостаточности!

Препираясь, они вышли на лужайку, за которой был асфальт и несколько машин дремали в тени. За стоянкой показался забор — глухой, высокий, до небес, не забор, а крепостное сооружение.

— Пошли обратно, — сказал Родионов, — тут уже неинтересно. И вообще, куда нас понесло?! Зачем мы время теряем?!

— Дмитрий Андреевич, — предложилала Маша, соображая, — давайте подойдем посмотрим машины, а?

— Зачем?!

— Ну… мне надо. Давайте подойдем?

Родионов пожал плечами, пробормотал что-то себе под нос и двинулся к стоянке. Маша шла, вытянув шею, как гусь. Родионов поглядывал на нее.

— Что ты придумала?…

— Пока ничего, Дмитрий Андреевич. Давайте пока посмотрим.

— Да на что мы… пока посмотрим?!

Он чувствовал себя дураком, и это было неприятное чувство.

Маша вышла на асфальт, огляделась и спросила:

— А лимузин чей?

— Откуда я знаю!? Но если исходить из дедуктивного метода, скорее всего, Мирославин или Головко.

— Или его жены, сына, или будущей невестки!

— Станут они чужой девчонке такую тачку покупать!

— Она же сказала, они ее любили сильно. Прямо мечтали, чтобы мальчик на ней женился, — рассеянно сказала Маша, — мечтали, как пионер мечтает о том, чтобы его приняли в комсомол, где он сможет достойно продолжать дело Ленина…

— Маша?

— Вон та развалюха, скорее всего, прислуги или охраны, и следующая из той же серии, Тимофей Ильич уехал, Мирослава вряд ли держит свои машины на гостевой стоянке, вон въезд в подземный гараж, видите?

Родионов посмотрел в тусторону, куда она кивнула, — черт возьми, и правда, подземный гараж. Как это он не заметил?…

— Машка, ты Пуаро, — сказал он негромко, так, чтобы она с гарантией не услышала.

— Значит, остается Головко-старший, ныне покойный, — продолжала Маша. — Ну, Олеся сто процентов без машины, потому что это официальный прием и они пара, значит, ее должен был привезти жених. Что может быть у жениха? Вряд ли микроавтобус и вряд ли черный седан, я отсюда не вижу марку. Остается вон та спортивная машина, больше ничего не подходит.

Родионов опять посмотрел. За полированным боком лимузина и в самом деле пряталась маленькая желтая машинка, по виду совершенно безобидная и элегантная.

За спортивным авто стояла еще только одна машина, безликий, надраенный до блеска, явно взятый в прокате автомобиль. Родионов от него отвернулся, а Маша Вепренцева почему-то им заинтересовалась.

Остальные машины явно интересовали ее меньше.

Она подошла поближе, обошла его со всех сторон, даже проломилась сзади, вдоль решетки, хотя авто стояло довольно близко к ней, и Маша немедленно зацепилась брюками за торчащие ветки и некоторое время выпутывалась из них.

Родионов тоже подошел. Он немного злился, но решительно не хотел это показать.

Маша обошла машину и, вывернув шею и шевеля губами, прочитала какую-то бумажку, которая лежала на передней панели с пассажирской стороны. Фрачная черная пара висела на вешалке за водительским креслом, и запотевшая от жары бутылка воды грелась на передней панели.

— Ве-се-ловс-кий, — выговорила Маша по слогам, — Игорь Евгеньевич. Это его машина, то есть прокатная, конечно. Договор на его имя. Господи, что за удивительный язык, фамилию пишут через «и» с точкой!

Родионов раздраженно пожал плечами.

— Какая тебе разница, где чья машина?! Ну вот скажи мне!

— Ах, Дмитрий Андреевич, как вы не понимаете?!

— Я не понимаю.

— Но это же очевидно!

Родионов посмотрел на нее и догадался:

— Ты надо мной смеешься, да? Правильно я понял?

— Правильно, — покаялась Маша. — Но на самом деле это любопытно, Дмитрий Андреевич. Смотрите. Лимузин чистый, и машина Веселовского чистая, а микроавтобус пыльный.

Родионов посмотрел — и вправду пыльный.

— Ну и что? Просто его мыли неделю назад, а эти вчера или позавчера!

— Может быть, — сказала Маша задумчиво. — Все может быть. Но интересно не то, что эти грязные, а то, что те две чистые! Вот что интересно.

Родионову казалось унизительным выспрашивать, требовать разъяснений — он не капитан Гастингс, на самом-то деле, и вообще все это напоминает дешевый картонный киношный детектив, и уж он-то ни за что не станет втягиваться во все это! — но ему до ужаса хотелось знать, при чем тут машины, что Маша еще придумала?!

Какое отношение машины имеют ко всему происшедшему или происходящему в этом доме?!

Он постарался подумать «так и эдак», как всегда делал, когда писал свои книжки.

Итак, они знают, что…

Что они знают, собственно?

Что статью про развод Поклонных написал, скорее всего, Нестор — по крайней мере, это казалось логичным. Что Матвей Рессель почему-то изо всех сил старается сделать вид, что предстоящий развод — это наветы с клеветой, хотя Маша вчера слышала разговор Поклонных, и, по ее словам, они готовы были друг друга задушить на месте.

Еще они знают, что сегодня после того, как голосистая и прелестная горничная Галя убралась в «курытельной», кто-то зашел туда и выбросил в мусорную корзину порванную фотографию Стаса Головко. Это было уже после горничной, но еще до Маши, которая пришла туда после «кавы з вершками» для того, чтобы подумать.

Еще они знают, что Стас Головко бросил свою сильфиду не далее как вчера вечером и сильфида напилась до полусмерти и не знает, что теперь делать, потому что родители Стаса любили ее, как родную, и папка вообще велел ей обратно в Новокузнецк или Днепродзержинск, быть может, Днепропетровск, без штампа в паспорте о законном браке не возвращаться.

Весник, проверенный, любимый всеми, весельчак, профессионал, топ-менеджер, по телефону говорил, что «пока он еще не догадался», и непонятно было, о ком шла речь.

Еще они знают, что Головко был убит перед приемом — перед, а не после, что бы на этот счет ни думала местная милиция. Потому что именно перед приемом Маша Вепренцева слышала шум воды в ванной и видела в раковине окровавленный нож.

Да, и еще! Кто-то звонил Родионову домой перед самым отъездом и угрожал, а об отъезде знали только в издательстве.

Весник знал точно, к примеру.

Еще Машка, которая вполне могла видеть убийцу, и до сих пор непонятно, видел ли он ее!…

— Маша, — начал Родионов, — по-моему, эту ерунду с расследованием надо кончать!… Мы все равно ничего не добьемся, а ты…

Тут она опять схватила его за руку, и он посмотрел с неудовольствием, в конце концов, сколько раз можно повторять, что он не любит, когда его трогают!…

Кованые железные ворота в завитках и чугунных листьях стали медленно отворяться, охранник в синей форме выскочил из белой будочки, замаскированной в кустах, вытаращил глаза и сделал «во фрунт», и огромная черная машина беззвучно и медленно вплыла в ворота.

Она была похожа на «Титаник», каким его показывают в фильмах, — громадная, блестящая, с хромированными железяками, огнями и почти слепыми, сильно тонированными стеклами. Шума двигателя совсем не было слышно, и в солнечном мареве машина, шурша огромными шинами, подплывала все ближе и ближе.

Маша и Родионов смотрели на нее как завороженные.

«Титаник» еще немного прошуршал колесами по чистой дороге, миновал стоянку, приблизился к ним и неслышно остановился.

Маша сделала шаг назад — слишком огромной была машина, слишком темными стекла, слишком ярко сверкало солнце, отражаясь в полированном капоте.

Полыхнув в глаза отраженным солнечным светом, открылась задняя дверь, и Маша почему-то подумала, что из нее сейчас покажется начищенное серебряное дуло «винчестера», беспощадные загорелые руки и зеркальные очки, в которых отразится ее собственное растерянное лицо.

Не спастись. Выстрел почти в упор.

Видимо, Родионов чувствовал или представлял что-то в этом же духе, потому что он вдруг рванул секретаршу за руку, так, что она покачнулась, и…