Полосатый катафалк (Сборник) - Росс МакДональд

— Почему же от нее не было писем, как ты думаешь?

— Понятия не имею. Честное слово.

Все время оправдывается. «Может, я его напугал, надо бы с ним помягче», — подумал я и решил сменить тактику.

— Меня интересуют ее вещи. Не скажешь, где они?

— Пожалуйста, ее вещи на складе. Пойдемте. — Ему явно не терпелось поскорее уйти отсюда.

Нырнув под клапанами огромного котла и открыв ключом угловую дверь, Бобби ввел меня в крохотную каморку. Через высокое грязное окно в комнату пробивался слабый дневной свет, и Бобби повернул выключатель. При свете электрической лампочки я увидел несколько сложенных в углу чемоданов и шляпных коробок, а рядом — большой дорожный сундук, обклеенный ярлыками американских и иностранных отелей.

Когда Бобби Донкастер отпер своим ключом сундук и поднял крышку, изнутри пахнуло лавандой и юностью. Чего там только не было: бесконечные платья, юбки, свитера, кофточки, дорогое пальто с бобровым воротником. Щупая пальцами пальто, я поймал на себе ревнивый взгляд Бобби.

— Чемоданы тоже ее?

— Да.

— А в них что?

— Самые разные вещи: одежда, туфли, шляпы, книги, драгоценности, косметика.

— А ты откуда знаешь?

— Я эти чемоданы сам укладывал. Думал, Феба напишет, куда их послать.

— А почему ты не отправил их ей домой?

— Как-то не хотелось… Не хотелось, наверно, с ними расставаться. Кроме того, Феба говорила, что дома никого не будет, вот я и решил, пусть пока здесь полежат. Тут они у меня в целости и сохранности.

— Много, я смотрю, у нее вещей осталось, — сказал я. — Что ж она с собой-то взяла?

— По-моему, только дорожную сумку.

— И вы с матерью решили, что Феба отправилась в кругосветное путешествие с дорожной сумкой?

— По правде говоря, я не знал, что и думать. Если вы полагаете, что я знаю, где она, то вы ошибаетесь. Сильно ошибаетесь. Одна надежда на вас, — добавил он уже мягче.

— Ты можешь мне помочь.

Он очень удивился. Он вообще легко удивлялся.

— Каким это образом?

— Если расскажешь все, что ты про нее знаешь. Но сначала давай посмотрим, что в чемоданах.

Я опять стал рыться в вещах, но ничего интересного — писем, фотографий, дневника, записной книжки — так и не обнаружил. Очень возможно, все это Бобби предусмотрительно из чемоданов извлек.

— Это все?

— По-моему, да. Я вроде бы уложил то, что нашел. Помогала мне Долли Лэнг. Она жила… живет с Фебой в одной комнате.

— А на память ты ничего из ее вещей себе не брал?

— Нет. — Он смутился. — Такого за мной не водится.

— У тебя есть ее фотография?

— К сожалению, нет. Мы никогда фотографиями не обменивались.

— Ты говорил, что у нее остались книги. Где они?

Бобби вытащил из-за сундука тяжелую картонную коробку, в которой лежали книги, в основном учебники и справочные издания: зачитанные французская грамматика и словарь Ларусса, антология английских поэтов-романтиков, том Шекспира, несколько романов, в том числе романы Достоевского в английском переводе, пособия по психологии и экзистенциализму в мягких обложках. На форзаце значилось «Феба Уичерли» — судя по мелкому, четкому почерку, особа тонкая, чувствительная.

— Что она за человек, Бобби?

— Феба — необыкновенная девушка.

Можно подумать, что я в этом сомневался.

— Опиши мне ее, пожалуйста.

— Попробую. Для женщины она довольно высокого роста — пять футов, семь с половиной дюймов, стройная. Прекрасная фигура, красивые стриженые волосы.

— Какого цвета?

— Темно-русые, она почти блондинка. Мне она казалась очень хорошенькой, хотя некоторые бы со мной, наверно, не согласились. Когда ей было хорошо, когда она была в ударе, она была очень красива. У нее потрясающие темно-синие глаза и обворожительная улыбка.

— Насколько я понимаю, хорошо ей было далеко не всегда.

— Да, проблемы у нее были.

— Она делилась с тобой своими неприятностями?

— Не особенно. Но я знал, что у нее не все гладко. Вы, думаю, слышали: у нее разошлись родители. Но на эту тему она говорить не любила.

— Она что-нибудь рассказывала тебе про письма, которые ее родители получили прошлой весной?

— Какие письма?

— Письма с нападками на ее мать.

Он покачал головой:

— Первый раз слышу. Она вообще ни разу не говорила мне про свою мать. Это была запрещенная тема.

— И много у нее было таких запрещенных тем?

— Немало. Она не любила вспоминать прошлое, вообще говорить о себе. Детство у нее было трудное: родители никак не могли ее между собой поделить, и на Фебе это сказалось.

— В каком смысле?

— Ну, например, она сомневалась, надо ей иметь детей или нет, — думала, что из нее выйдет плохая мать.

— А вы обсуждали эту тему?

— Конечно, ведь мы собирались пожениться.

— Когда?

Он замялся и молитвенно поднял глаза на висевшую под потолком лампочку.

— В этом году, после окончания колледжа. Мы твердо решили. — Он оторвал глаза от гипнотической лампочки. — Что я теперь буду делать — не знаю.

— Странно, что твоя мать ни словом обо всем этом не обмолвилась. Она была в курсе ваших планов?

— Конечно. Сколько у нас с ней об этом разговоров было! Она считала, что мне еще рано жениться. Да и Фебу она недолюбливала.

— Почему?

Он криво усмехнулся:

— Просто мать меня к ней ревновала. И потом, она вообще не любила богатых.

— А ты?

— Мне безразлично, богатая она или нет. Справлюсь и без ее денег — учусь ведь я хорошо. По крайней мере учился хорошо — только в этом семестре стал отставать. Ничего, подтянусь — у меня ведь еще есть пара недель в запасе.

— А что произошло в этом семестре?

— Вы же сами знаете, — отозвался он, в растерянности смотря на раскрытые чемоданы. Зеленые глаза полузакрыты, нижняя губа оттопырена. — Давайте уйдем отсюда, — выговорил он наконец, энергично тряхнув головой.

— Почему же? Разговаривать и здесь неплохо.

— Я вообще не хочу больше с вами разговаривать. Мне надоели ваши намеки. Вы все время пытаетесь уличить меня во лжи.

— Просто мне кажется, Бобби, что ты от меня что-то скрываешь. Мне нужна полная информация.

— Не можем же мы стоять здесь целый день.

— Кто ж тебя заставляет стоять — садись.

Он даже не пошевелился.

— А что вы еще хотели узнать?

— Как она училась? — решил я задать нейтральный вопрос.

— Очень неплохо, на «хорошо» и «отлично». Феба специализировалась по французскому языку, она вообще была к языкам способна. В Болдер-Бич, по ее словам, ей было легче, чем в Стэнфорде, — здесь она чувствовала себя более раскованно.

На его лице вновь заиграла непроизвольная кривая улыбочка. Создавалось впечатление, что он сам над собой смеется.

— Что значит «более раскованно»?

— Я не специалист, — сказал он, неуклюже поводя своими могучими плечами. — Но нервы у нее никуда не годились — это сразу было видно. Сегодня она веселей некуда, а завтра мрачнее тучи. Я сказал, что ей необходимо пойти к врачу, но она ответила, что уже к психиатру обращалась.

— Когда?

— В прошлом году, в Пало-Альто. Впрочем, по-настоящему лечиться она не стала. Сходила пару раз на консультацию — и все.

— Как звали врача?

— Не знаю. На этот вопрос вам скорее ответит ее тетка, миссис Тревор. Она живет неподалеку от Пало-Альто.

— Ты Треворов знаешь?

— Нет.

— А других ее родственников?

— Нет.

— А с Фебой ты давно знаком?

Он ответил не сразу:

— С сентября, с тех пор, как она здесь учится. Меньше двух месяцев.

— И вы уже решили пожениться?

— Я-то сразу решил. Только ее увидел.

— Когда это было?

— В сентябре. Она пришла посмотреть комнату, а я в это время кухню красил.

— Странно, а я понял, что вы раньше познакомились.

— Значит, плохо поняли.

— Разве ты не познакомился с Фебой прошлым летом на пляже и не уговорил ее перевестись в здешний колледж?

Он глубоко задумался. На его лице и в глазах появилось какое-то отсутствующее выражение, и мне вдруг пришло в голову, что дело, за которое я взялся, — самое что ни на есть банальное: парень сошелся с девушкой, увидел, что она вот-вот проговорится, и убил ее.

— Ну да, — признался он наконец. — Так оно, собственно, и было.

— А зачем же тогда соврал?

— Не хотел, чтобы мать узнала.

— Я же не твоя мать.

— Да, но ведь вы уже с ней беседовали и, возможно еще будете.

— А почему ты скрывал это от матери?

— На всякий случай. Знай она, что мы с Фебой знакомы, она могла бы отказать ей в комнате. Мать у меня человек подозрительный.

— Какое совпадение, и я тоже. Ты с Фебой спал?

— Нет. А и спал бы — ваше-то какое дело! Мы уже взрослые.