Полосатый катафалк (Сборник) - Росс МакДональд

— Кроме того, ей, вероятно, не хотелось расставаться со своим другом.

— Совершенно верно, без друга здесь тоже не обошлось.

— Вам что-нибудь Феба о нем рассказывала?

— Очень мало. Они и знакомы-то были меньше двух месяцев, ведь она только в сентябре поступила в Болдер-Бич.

— О нем, надеюсь, я смогу узнать от соседки Фебы. Как, кстати, ее зовут?

— Долли Лэнг. Я говорил по телефону и с ней, и с хозяйкой студенческого пансиона. И та и другая витают в облаках.

— Как зовут хозяйку?

— Понятия не имею. В колледже вам всякий скажет. Ее адрес: Болдер-Бич, Осеано-авеню, 221. Пансион, надо думать, находится неподалеку от кампуса. Заодно сможете поговорить с преподавателями и наставниками Фебы, со всеми, кто ее знал. Думаю, откладывать поездку не стоит, поезжайте сегодня же. И дорога красивая, через горы…

Говорил он без умолку, а я терпеливо ждал, когда этот нескончаемый поток наконец иссякнет. Уичерли был из тех людей, что советы дают охотно, а сами предпочитают бездельничать.

— А почему бы и вам тоже не поговорить с работниками колледжа? — поинтересовался я, когда он замолчал. — Вам бы они, думаю, рассказали больше, чем мне.

— Но я сегодня туда не собирался.

— Что ж вам мешает?

— Я не вожу машину. Терпеть не могу сидеть за рулем. Вообще, я на себя не полагаюсь.

— А вот я — на других.

Воцарилось глубокомысленное молчание, и я вдруг понял, что мы с ним только что обменялись взглядами на жизнь.

— Если хотите, поедем вместе, — предложил я.

Глава II

Колледж Болдер-Бич находился в парке, на самом краю одноименного курортного городка, между тесно застроенным клочком суши и безбрежным океаном. Это был один из тех оазисов науки, которые в последние годы в огромном количестве вырастали по всей Калифорнии, дабы научить уму-разуму всех тех, кто был зачат в суровые дни войны. Здания из стекла и бетона были такой строгой формы, такими новенькими, что в окружающий пейзаж не вписывались никак. Искусственными казались и высаженные перед колледжем пальмы, и другие деревья, которые на ветру, дувшем с моря, походили на раскрытый веер.

Даже молодые люди, что сидели на траве или сновали со своими учебниками из корпуса в корпус, были какими-то ненастоящими и напоминали скорее статистов в студенческом мюзикле с буколическими мотивами.

Один совсем еще молодой парнишка, чем-то напоминавший Робинзона Крузо, проводил нас в административный корпус, где я расстался с Гомером Уичерли, который застыл у входа, с потерянным видом озираясь по сторонам.

Такой, впрочем, потеряется где угодно. Пока мы ехали, он успел немного рассказать о себе и о своей семье. Гомер и его сестра Элен были потомками переселенцев, с чьей фермы и повел свое начало Медоу-Фармс. Из рассказа своего спутника я уяснил себе, что род его постепенно вырождался: энергичный дед Гомера Уичерли построил ферму на голом месте, можно сказать в пустыне; отец нашел нефть и основал акционерное общество; Гомер же был лишь номинальным главой этого общества, а фактическим — муж Элен, Карл Тревор, который заправлял всеми делами в своей конторе в Сан-Франциско. Остановив машину перед студенческим пансионом, где жила Феба, я достал свой блокнотик и на всякий случай записал туда имя Тревора и его адрес. Жил он в Вудсайде.

Агенту по продаже недвижимости Осеано-авеню показалась бы раем, архитектору же — сущим адом: вдоль дороги, тесно прижавшись друг к другу, выстроились одинаковые коробки многоквартирных домов, на пустых участках спешно строились новые здания. Трущобы здесь давали прибыль, а прибыль рождала трущобы.

На доме под номером 221, опоясанном рядами балкончиков трехэтажном здании, висела скромная вывеска с нарисованными на ней пальмами — «Студенческий пансион „Океанские пальмы“». Я постучал в дверь с цифрой «один».

Дверь приоткрылась, и на площадку — с опаской, словно в ожидании налогового инспектора — выглянула пожилая массивная женщина.

— Вы хозяйка пансиона?

— Я управляющая, — поправила она меня. — Свободных комнат до осени не предвидится.

— А я совсем по другому вопросу. Меня прислал к вам мистер Уичерли.

— Отец пропавшей девицы? — переспросила она, помолчав.

— Именно. Мы рассчитывали узнать у вас кое-какие подробности. Можно войти?

Она оглядела меня с ног до головы без всякого энтузиазма. Чувствовалось, что от жизни она давно уже не ждала ничего хорошего.

— У меня со студентками хлопот почти не бывает. Можно сказать, вообще не бывает. А вы случаем не из полиции?

— Я — частный сыщик. Зовут Арчер. Пожалуйста, расскажите все, что вам известно про Фебу Уичерли.

— Я ее толком не знала. Моя совесть чиста.

Совесть чиста, а в дом не пускает.

— Вы бы лучше к администрации колледжа обратились.

Если пропадает студентка, отвечают они, а не я. Подумать только, сбежала неизвестно куда и неизвестно с кем! Я тут ни при чем, она и жила-то здесь всего два месяца, даже меньше.

— Как она себя вела?

— Как вела? Как все. И вообще, если разобраться, я вам отвечать не обязана. Идите в колледж — там и спрашивайте.

— Этим в данный момент занимается сам мистер Уичерли. Полагаю, в колледже будут довольны, если узнают, что вы нам помогли.

Она задумалась и прикусила верхнюю губу. Торчащие во все стороны черные волоски на ее тяжелом подбородке угрожающе вздрогнули.

— Ладно, входите.

В комнате пахло ладаном и одинокой старостью. Из черной рамки стоявшего на пианино портрета улыбался мужчина с квадратным лицом и длинными усами. Стены были увешаны всевозможными изречениями, одно из которых гласило: «Огромному замку так же далеко до небес, как и крохотной лачуге». Откуда-то сверху в эту тихую обитель врывались громкие звуки радио.

— Я миссис Донкастер, — представилась хозяйка. — Садитесь, если найдете куда.

В этой заставленной хламом, душной комнате места не было только мне одному. Поискав глазами, куда бы сесть, я опустился наконец в кресло-качалку, которое, стоило мне шевельнуться, издавало жалобный скрип. Миссис Донкастер пристроилась неподалеку.

— То, что произошло, для меня большой удар, — заговорила она. — У меня ведь со студентками забот никаких. Если у них и бывают неприятности — мелкие, разумеется, — они всегда обращаются за советом ко мне. Стараюсь помочь, чем могу, — муж ведь у меня был священником.

Она кивнула в сторону портрета и расчувствовалась:

— Бедная Феба! Знать бы, что с ней!

— А какого вы мнения о случившемся?

— Я вам прямо скажу, ей здесь не нравилось. Она ведь в таких условиях жить не привыкла, вот и сбежала — уехала и нашла себе место получше. Деньги у нее водились, свобода неограниченная — делай что хочешь. Между нами говоря, ей родители слишком много свободы давали. А этот ваш мистер Уичерли тоже хорош: бросил девчонку на произвол судьбы, а сам по морям плавает. Куда это годится?

— Скажите, Феба забрала с собой вещи, когда уезжала?

— Нет, хотя вещей у нее полно было. Ничего, надо будет — другие купит. Вот машину забрала.

— А какая у нее была машина?

— Маленькая, зеленого цвета. Немецкая. Кажется, «фольксваген». Она ее здесь купила, так что выяснить это не сложно. У большинства студентов, между прочим, своих машин нет — и слава богу.

— Вам, я вижу, Феба Уичерли не очень нравилась?

— Я этого не говорила. — Старуха с опаской покосилась на меня, как будто я обвинил ее в том, что она упекла девушку за решетку. — Говорю же, я ее почти не видела. Только и знала, что на своей зеленой машине разъезжать. Ей не до меня было.

— А как она училась?

— Понятия не имею. Это вы в колледже спрашивайте — им виднее. При мне она ни разу книги не раскрыла. Впрочем, с ее способностями, может, это и не обязательно.

— А что, она считалась… считается способной?

— Вроде бы. Вы обо всем этом с ее соседкой по комнате поговорите. Долли Лэнг — девушка хорошая, честная, она вам всю правду расскажет, ничего не утаит. У нее своя точка зрения.

— А сейчас Долли дома?

— Кажется, да. Позвонить ей?

Миссис Донкастер хотела было встать, но я ее опередил:

— Одну минуту. Немного погодя, если можно. Какая же у Долли точка зрения?

— Это уж пускай она вам сама рассказывает. — Старуха заколебалась. — Насчет Фебы мы с Долли кое в чем расходимся.

— В чем же?

— Долли считает, что Феба собиралась вернуться, а я так не думаю. Собиралась бы — вернулась. А раз не вернулась, значит, не хотела. Мисс Уичерли — особа капризная. Ей, видите ли, условия наши не нравились, распорядок. Ей свободу да веселье подавай.

— Она что же, вслух об этом говорила?

— Говорить, может, и не говорила, но я-то сразу поняла, с кем дело имею. Только вселилась — первым же делом мои занавески сняла и свои повесила. Даже разрешения не спросила.