Князь Святослав II - Виктор Поротников

- Восемь тысяч четыреста, - поправил Чудина Коснячко, - с дружиной Мстислава.

- Помните, как в позапрошлом году орду хана Искала порубили, - молвил брат Чудина Тука. - Половцев и тогда было больше, но не выдержали они сечи с нами. Не выдержат и ныне!

- Надо только врасплох застать поганых! - потряс кулаком Коснячко.

Изяслав поглядел на братьев. Что они скажут?

- Коль выступим немедля, может, и застигнем врасплох, - задумчиво произнес Святослав, - а станем пешие полки собирать, время потеряем.

- Коннице без пешцев воевать несподручно, - высказал свое мнение Всеволод, - все равно что однорукому с двуруким бороться.

- У половцев все войско конное и ничего, воюют, - возразил на это Коснячко.

- Воюют наскоками да засадами, а в правильном сражении выстоять не могут, - возразил Всеволод.

- А мы поганых ихними же степными ухватками и побьем! - воскликнул Тука.

Видя, что киевские воеводы настроены воинственно, в том же духе заговорили и воеводы переяславские. Первым высказался Ратибор:

- Наше-то пешее войско все равно в Переяславле стоит, княже, - обратился к Всеволоду, - а до черниговской пешей рати еще дальше. Покуда будем киевский полк скликать, несколько дней потеряем да и не сможем мы с пешим полком внезапно перед погаными появиться. Нешто пешцы за конниками угонятся.

- Я тоже мыслю, надо выступать с конными полками, княже, - сказал воевода Никифор, - а там что Бог приведет. Коль не одолеем поганых, то за стенами Переяславля укроемся.

- Да как это не одолеем! - возмутился Коснячко. - С восемью-то тыщами дружинников?!

- А ежели у ханов двадцать тысяч всадников, - резко проговорил Всеволод, - иль того больше.

Коснячко закатил глаза к потолку и подавил раздраженный вздох, всем своим видом говоря, мол, я все сказал, пусть теперь молвят другие!

- Не в числе сила рати, но в храбрости и умении воинском, - ворчливо вставил Тука. - Мы тут сидим да рядим, а поганые тем временем русских людей в неволю уводят. Хорошо ли это?

- Вели, княже, седлать коней. Притопчем мы полки половецкие! - произнес Чудин, горящими глазами глядя на Изяслава. - С нами Бог и сила крестная!

Изяслав поднял ладонь, призывая к тишине.

- Вручаю себя и вас, братья и соратники мои, провидению Господню. Да снизойдет гнев Божий на орды поганские вместе со стрелами и копьями воинов Христовых. С Богом! Верю, не оставит нас удача!

- Не плохо бы благословения у святого Антония испросить, - сказал Всеволод. - Он ведь наперед не только мысли читать может, но и события многие предвидит.

Изяслав нахмурился, однако Святослав неожиданно поддержал Всеволода. И Изяслав скрепя сердце согласился.

Порешив на том, князья не стали медлить и поскакали в Печерскую обитель.

Вечернее солнце спряталось за тучи, где-то вдалеке слабо ворочался гром.

Дорога вела через сосновый лес, который тянулся почти от самых Лядских ворот Киева до старой великокняжеской усадьбы Берестово.

Изяслав скакал впереди на своем любимом белом коне. Красный плащ, словно крылья, развевался за его плечами. Немного приотстав от великого князя, правил вороным длинногривым жеребцом Святослав. Всеволод на своей тонконогой саврасой кобылице отстал еще больше. И уже за ним следом мчались с полсотни верховых, воеводы и дружинники.

Отряд проскакал мимо Берестова и свернул на проселочную дорогу, более похожую на тропу. Обступивший ее лес был более светлым. Здесь рос дуб, ясень, клен…

Дорога то круто взбиралась вверх по склону холма, то резко шла под уклон. Наконец, впереди замаячила деревянная церквушка на вершине зеленой горы. Лес расступился, обнажив широкие ее склоны, поросшие невысоким кустарником и густой травой. Пастбища тут были привольные.

Всадники перевели коней на шаг и начали медленный подъем в гору.

Оказалось, что монахи уже как-то прознали о набеге половцев, но никак не ожидали увидеть у себя киевского князя да еще в сопровождении своих братьев.

При виде всех Ярославичей, готовых дружно защищать Русь от врагов, игумен Феодосии даже прослезился.

- Мы желали бы, святой отец, предстать пред очами старца Антония, - заговорил с Феодосией Святослав.

Стоящий рядом Изяслав высокомерно молчал, он еще не забыл, какими словами корил его печерский игумен за пленение Всеслава.

Феодосии дрожащей рукой осенил крестным знамением князей и вызвался сам проводить их к святому старцу, жившему отдельно от монастырской братии.

Узенькая тропинка вела по склону горы через заросли молодых кленов, затем углублялась в темный лес, полный тихих шорохов. Тяжелые шаги многих людей, треск сухих веток под сапогами нарушали гармонию лесных звуков. Князья спешили. Идущий впереди Феодосии задыхался от быстрой ходьбы, но безропотно нес свое изнуренное постами и ночными бдениями старческое тело сквозь чащу к видневшемуся впереди просвету между деревьями.

На опушке игумен остановился, тяжко опершись на посох, и устало произнес:

- Дальше вы сами отыщете дорогу. Вон за тем дубом спуститесь немного по склону, там и будет пещерка Антония. Да укрепит вас Господь, дети мои!

И старец еще раз перекрестил уже спины удаляющихся князей.

…Смутно погромыхивали в небесной дали рокочущие громы; ветер срывался с ветвей огромного дуба, который горделиво возвышался на плече горы, похожей издали на голову великана. На северо-востоке полыхали зарницы, будто горячие отсветы гигантских кузниц на темных небесах.

Стояла тревожная тишина.

Князья и их немногочисленные спутники, слегка оробев, застыли перед тем, чье возвышенное одиночество они осмелились нарушить.

Кусты орешника обрамляли это уединенное место с трех сторон, укрытое от случайных взоров гребнем горы, где рос дуб-великан. С четвертой стороны убежище отшельника могли узреть разве что быстрокрылые ласточки или коршуны, парящие над этими лугами и лесами. Тишина и покой царили здесь, где жил схимник Антоний, по-русски Антипа, родом из города Любеча.

Изяслав после длительной паузы первым обратился к Антонию:

- Поганые идут на Русь и несть им числа. Я и братья мои исполчились на них. Митрополит Георгий благословил воинство наше и окропил святой водой боевые доспехи и хоругви. Мы же пришли к тебе, преподобный отче, дабы услышать из уст твоих вещее предречение на наш ратный замысел. А еще хотим знать, благословляешь ли и ты нас на битву с погаными.

Отшельник сидел на обрубке бревна у входа в пещеру, которую некогда сам и выкопал. На нем была серая грубая ряса, подпоясанная веревкой, в жилистых руках посох. Полузакрытые глаза были устремлены на непонятные знаки, начертанные острым концом посоха на земле возле самых его ног.

- Али печерский монах-схимник ближе к Богу, нежели сам митрополит? - скрипучим голосом спросил Антоний и пристально взглянул на Изяслава из-под насупленных бровей. - Али в моих устах хотите вы услышать глас Божий?

Наступило тягостное молчание, потом прозвучал тяжелый вздох старца.

- Любо мне видеть, князь Изяслав, в сей грозный час рядом с тобой братьев твоих, но… - Старец вяло махнул рукой. - Тщетны усилия ваши, князья, не одолеть вам силы поганской. Участь каждого из вас на челе, и горькая та участь. Не помогут вам ни святая вода, ни ратный дух, ни молитва. И ежели спасут вас от поганых, то скорее ноги коней ваших, нежели мечи и копья.

Изяслав резко выпрямился и сразу стал как будто выше ростом.

- Я вижу, в тебе доселе живет обида на меня, отче, - гневно сказал он. - Так ты мстишь мне тем, что предрекаешь поражение от поганых! Иль не сыскал ты иного способа досадить мне? - Всеволод предупреждающе схватил Изяслава за руку, но тот сердито вырвался и продолжил еще резче: - Уж не думаешь ли ты, старый филин, что я после твоих слов распущу полки и спрячусь за стенами Киева! Ты, что ли, молитвами своими спасешь Русь от поганых? Злобой ты покрылся, преподобный отче, как старый пень мхом.

Всеволод опять схватил Изяслава за руку и встряхнул его, желая успокоить.

Изяслав высвободил руку и зашагал прочь от пещерки отшельника. Коснячко и Тука последовали за ним.

Антоний со слабой усмешкой покачал своей наполовину лысой головой и вдруг с раздражением ткнул посохом в землю. Его темное от загара, сморщенное, как печеное яблоко, лицо, исказилось.

- За грехи, за грехи наши послал Господь поганых на землю Русскую! - воскликнул монах и погрозил сухим кулаком в сторону удаляющегося Изяслава. - Вот оно нарушение клятвы-то! Вот оно пренебрежение крестоцелованием! В аду бы тебе гореть, Ироду проклятому!

Маленькие глазки отшельника враз стали большими и круглыми как у совы, в них полыхнули искры дикой ярости. Рот исказила гневная гримаса. Антоний тыкал в землю посохом, как копьем, тряс седыми космами и громко выкрикивал: