Замок Эйвери - GrayOwl

- А приземление очень неприятно?

- Если ты о семяизвержении, то след этого чувства остаётся надолго, анус тоже пульсирует и снова жаждет либо нового соития, либо преобладает «жажда» пениса овладевать снова и снова. Так что для меня единичная эякуляция лишь подталкивает к дальнейшему занятию любовью - весёлой наукой, как ты говоришь.

- Сейчас я прочту тебе из Петрарки, - говорю я внезапно для самого себя, лишь понимая, что Блейза пора выводить из этого затягивающего, как трясина, «омута памяти», он спокойно, даже слишком после таких пылких откровений, соглашается.

- Слушай внимательно - это песни твоей родины. Ты готов?

Блейз кивает, держа в руке очередной стакан, пока ещё полный.

Когда уснёт земля и жар отпышет

И на душе зверей покой лебяжий, - Блейз тихонько стонет.

Ходит по кругу ночь с горящей пряжей,

И мощь воды морской зефир колышет, - Блейз постанывает и вот уже плачет, крупные капли слёз собираются в уголках его неземных зелёных звёзлных глаз, но я понимаю - это катарсис, и Блейз должен пройти чрез муку, чтобы возродиться обновлённым, без страха перед уже несуществующим зверем, пройти путь до конца свободным. Чтобы глаза больше не затуманивались страхом и тоской… И я продолжаю читать нараспев, словно заклинание:

Чую, горю, рвусь, плачу - и не слышит -

В неудержимой близости всё та же -

Целую ночь, целую ночь на страже, -

И вся, как есть, далёким счастьем дышит. - Блейз замер в ожидании грядущего окончания. Вот и оно:

Хоть ключ один - вода разноречива -

Полужестка, полусладка - ужели

Одна и та же милая двулична?

Тысячу раз на дню себе на диво

Я должен умереть - на самом деле -

Я воскресаю так же сверхобычно, - лицо Блейза окончательно проясняется - он пережил муку подобно гениальному автору сонета.

- Bravissimo, monsenior Severuss! Я пережил смерть и воскрес этими строками - неужели он… так любил эту женщину?! Это невероятно, это - лучшее после Данте в итальянской скудной, но проявляющейся перлами, поэзии! А по силе живого, человеческого чувства, даже превосходит предшественника. Ты видел - я плакал? Но это не пьяные слёзы, которым кнат цена, это - большее…

- Катарсис, - подсказываю Блейзу.

- Да, именно! И теперь мне не страшно войти в… те комнаты! Я больше не боюсь мёртвого зверя, веришь?

- Да, - с готовностью подтвеждаю.

Хочешь, ещё почитаю? Любовное, но очень редкое - из лирики Древнего Египта, о Жрице богини Хатор? - желаю я перевести внимание Блейза с так поразившего его произведения, а, зная, что он - бисексуал, можно положиться на удачу, решив, что достаточно откровенное описание женского тела только поможет ему.

Сладостная, сладкая любовью, говорит жрица

Хатор Мутирдис;

Сладостная, сладкая любовью, говорит царь

Менхеперра.

Госпожа, сладостная любовью, говорят мужчины,

Повелительница любви, говорят женщины,

Царская дочь, сладостная любовью, - глаза Блейза разгораются - видимо, он представляет себе эту женщину, мне немного больно… ревность? Но ведь жрицы богини Хатор давно уже нет… и всё же…

Прекраснейшая из женщин,

Отроковица, подобной которой никогда не видели,

Волосы её чернее мрака ночи, - О-о, Сев!

Уста её слаще винограда и фиников - да это же твоя женская ипостась!

Её зубы выровнены лучше, чем зёрна.

Они прямее и твёрже зарубок кремневого ножа, - Сев, я не могу больше! - но я неумолим, ибо знаю последнюю строку:

Груди её стоят торчком на её теле…

- О-о, Се-э-в, лю-би-мый, ты меня с ума решил свести её прелестями, как я догадываюсь, но всё же жрица богини Хатор - твоя вторая сущность, сестра-близнец. Мне настолько понравилось описание этой страстной, черноволосой отроковицы, что как-нибудь на днях я попрошу прочесть мне это произведение снова.

Но постой - с какого же языка ты это переводил? Ведь не с древнеегипетского.

И… ведь это не всё? Стихотворение не окончено. Что, там дальше слишком откровенно даже для тебя?

- Переводил я с языка, который несколько уступает по древности названному тобой, что, разумеется, мне неизвестен, - с иврита. А не окончено потому, что только это - сохранившаяся часть папируса.

- А вот это - про груди, это же, как в «Песни песней», а я-то думаю - на что это похоже?

- Ты путаешь причинно-следственные связи, Блейз, напротив,«Песнь песней»- это подражание любовным стихам Древнего Египта - ведь иудеи прожили в нём достаточно долго, чтобы проникнуться атмосферой страны с более высокой культурой, достижением которой является и «Жрица Хатор».

… Ну, пойдём готовиться ко сну, мне надо принять расслабляющую ванну на полчаса, тебе, ну, не знаю. Хочешь, почитай?

- Не-э-т, если тебе не жалко, угости меня перед сном коньяком.

- Охотно. У тебя болит голова?

- О-о, нет, лю-би-мый, я стараюсь погасить пламя в груди, ведь мне не будет дозволено сегодня ночью любить тебя, правда?

- Правда, но, поверь - это для нашего общего блага.

- Да разумом-то понимается твоя правота, а вот тело хочет любви, что мне с ним делать?

- Пройди в ванную и займись своей необузданной плотью, - улыбаюсь я, на самом деле, после стольких стихов о любви… Ну да, хочется любить, что поделать, я ещё держусь, но из последних сил, и если Блейз снова меня попросит… Попросил, сдаюсь, мы идём в спальню и без прелюдии, отчаянно, словно в последний раз, любим друг друга, переплетясь в комок извивающихся от непроходящего, а, напротив, лишь разжигаемого желания уже потных тел, и никак мы не можем насытиться страстью, наконец, я чувствую то, чего желал бы сейчас менее всего - я улетаю, второй раз за сутки… вот надоевший уже первый, ограниченный мир, а вот звездное, почти чёрное небо… «Ночь смотрит тысячами глаз», - проносится в голове отрывок какого-то стихотворения… Сейчас не до него, сейчас - к родной звезде, но вдруг мой маршрут отклоняется… Меня заносит к другой… гигантской, поистине устрашающих размеров голубоватой звезде, испускающей мертвенный, словно лунный, но триллионнократно более сильный свет, такой яркий, что даже через зажмуренные веки пробивается этот непривычное, холодное, отличное от солнечного, белое ослепительное свечение. Зачем меня занесло сюда, к этому мертвенному гиганту? Как найти теперь дорогу домой? «Я - звезда, которую вы, Homo Sapiens, гордо представляясь разумными, зовёте Сириус, и я отвечу на любой твой вопрос, ибо ты развлёк меня неуклюжестью и страхом. Спрашивай»… Но я не готов, я не знаю, о чём спросить… А-а, вот… «Когда умрёт Блейз?«… «Завтра по твоему времени»… «А я?«… «Ты тоже»… «Благодарю тебя, о, Сириус, ты даёшь блестящие ответы», - не могу удержаться от сарказма. «Но вот ещё один - когда умрёт Ремус?«… «Завтра, а теперь ступай прочь, к своему жёлтому карлику»… «Оно добрее тебя!» - кричу я, и меня неумолимо влечёт вниз и в сторону… мягкая посадка… на подушки.

- Ну, как ты?

- Плохо, тошнит и слабость. Я говорил с Сириусом… Звезда расстроила меня! Она сказала ужасные вещи…

- Но звёзды же не разговаривают, Сев.

- Мы общались так, словно между нами возникла ментальная связь, знаю, знаю - ты скажешь - звёзды не разумны, вот завтра и проверим.

- Отчего же прямо завтра?

- Так сказал Сириус, чёрт, никогда не любил никаких Сириусов, и, верно, уже не полюблю. Обними меня крепче, Блейз, п-п-ро-шу.

- Я всё-таки умею просить, - думаю я с гордостью, проваливаясь в сон и чувствуя, как Блейз укрывает меня одеялом…

Глава 25.

Рано утром, когда ещё солнце не встало, меня будит «страданиями молодого Вертера» Блейз, стонущий во весь голос от похмелья, я быстро приношу из гостиной пузырьки с зельем и вливаю два из них в полуоткрытый рот Блейза, а себе - один, для профилактики уже начинающейся головной боли и сухости во рту.

- А если звезда просто из нелюбви к человечеству солгала мне? - приходит на ум освежающая, спустя положенные три минуты пренеприятных ощущений после приёма зелья, мысль.

- Нет, она сказала, по всей видимости, правду, и если бы я спросил у неё о старом Эйвери, она ответила бы то же самое. Наверное, сегодня на Британию всё же сбросят ядерную бомбу, - пытаюсь я утешиться.

Но получается плохо - да, я не был готов к встрече с голубой гигантской звездой, да, я не подготовил контрольного вопроса, ведь судьбы нас троих так причудливо переплетены, но как, как я смогу увидеть Ремуса, если не собираюсь аппарировать сегодня к его лачуге? Как же я на месте не сориентировался задать тот же вопрос в отношении, да хотя бы той же Минни! О, глупец, а ещё семнадцать лет был двойным шпионом, и вот - меньше десяти лет без практики, и я уже не соображаю так же быстро и логично, как тогда… хотя, слава Мерлину, те времена позади! Хотя, судя по настроениям в Свете, это ненадолго - появится ещё один мрачный властитель душ - защитник таких, как я - чистокровных и презирающих шваль. Ну уж теперь я буду держать нейтралитет…

Блейз успокоился и снова заснул, на этот раз на моём плече… Эх, Блейз, знал бы ты… И тут я проделываю следующее - снимаю блок, за который я упрятал всю приобретённую из книги информацию о магическом туберкулёзе - всё равно, Блейз всё прочитал… а взамен ставлю блок того же, третьего уровня сложности, на всё, что «узнал» у звезды… Я всё ещё не верю ей до конца, вот когда кто-нибудь из нас троих умрёт, и случится это сегодня же, сниму блок за ненадобностью, а пока пусть всё хранится там, в голове, но за прочнейшим блоком, так надёжнее будет, а то выдам себя (шпион-то из меня уже, как выснилось, никудышный!) неосторожно оброненным словом, тяжёлым ли взглядом, Блейз же настолько чувствителен ко всему, что он видит во мне и слышит, а молодому мужчине негоже зря беспокоиться - ведь если Сириус «сказал» правду, то и переживать уже не стоит - всё «взвешено и измеряно», а если нет?