Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

Быть может, в глубине души эта добродетельная супруга испытывала сожаление, что отвергла ласки человека, которого любила. Если бы она высказывала все эти жестокие истины ему в глаза, дрожь в голосе выдала бы ее. В конце письма великодушная женщина предсказывала Оноре, что он еще будет счастлив в Эксе:

"Не могло же это произойти в первый день. Но ведь вы вместе обедаете и живете бок о бок; тщеславие и жажда удовольствий соединят вас, и вы получите то, чего жаждете. К тому же, поверьте мне, ваша партия слишком заинтересована окончательно завоевать вас и ни за что не согласится, чтобы вы отдали свое сердце женщине низкого происхождения".

Несмотря на всю интуицию любящей женщины и друга, Зюльма Карро ошибалась, и амурные дела Бальзака не продвинулись. Маркизе де Кастри "природа даровала необходимые качества для роли кокетки... В ее смелых, выразительных взорах, в ласкающем голосе, в обаятельной беседе таились, как в зародыше, все любовные наслаждения. В герцогине угадывалась обольстительная куртизанка... Казалось, что, освободившись от корсета, она должна была стать самой очаровательной из любовниц" [Бальзак, "Герцогиня де Ланже"]. Но, увы, корсет она не снимала.

Того, кто не может утолить свои желания, как бы отравляет изнутри яд. Чарующие вечера, которые ничем не завершались, приводили Бальзака в ярость. Когда он пытался обнять маркизу, она сердилась, изображала испуг и прогоняла своего платонического любовника "с кушетки, как только соседство с ним становилось опасным". У нее не было недостатка в доводах: религия, память о большой любви, которой она хотела сохранить верность, физическая слабость и недомогания, постоянно мучившие ее после падения с лошади. Во всем этом, несомненно, была частица истины. Госпожа де Кастри была женщина больная, с поврежденной поясницей, давно умершая для любви. Правда, религиозные соображения не помешали ей в свое время стать возлюбленной юного князя фон Меттерниха, но воспоминания о прелестном Викторе отдаляли ее теперь от Бальзака. Слава писателя ей льстила, его ум увлекал, а остроумие забавляло. Она восхищалась им и даже была по-своему к нему привязана, но не испытывала ни малейшего желания стать любовницей этого дурно воспитанного толстяка, подлинная, внутренняя красота которого от нее ускользала; вот почему она дарила ему только те милости, какие позволял иезуитский устав, по которому жило светское общество, "где в любви допускалось все, кроме того, что о ней свидетельствовало".

Тем не менее он не терял надежды. Со свойственной ему сентиментальностью он попросил у нее разрешения называть ее именем, какое сам для нее выбрал. Это снова было имя "Мари". Она согласилась. Ну как, это о чем-нибудь говорит? - спрашивал он у матери. Анриетта де Кастри собиралась совершить путешествие по Швейцарии и Италии; ее должен был сопровождать дядя, герцог Фиц-Джеймс, весьма благоволивший к Бальзаку; она настаивала, чтобы ее верный кавалер Оноре также принял участие в поездке. Счастливое предзнаменование. Во время путешествия, конечно же, представится немало благоприятных случаев. Денежный вопрос?. Его нетрудно разрешить. Госпожа Бальзак получит ежемесячную сумму в журнале "Ревю де Пари"; "Озорные рассказы" произведут фурор; он уже рассчитывал даже на доходы от продажи "Битвы", которая существовала пока еще только в его голове. В Эксе Бальзак познакомился с Джеймсом Ротшильдом (он неизменно называл его "Ростшильд"), и тот, конечно же, снабдит его рекомендательным письмом к своему брату в Неаполе. Сколько нужно денег для поездки в Италию? Тысяча экю. Госпожа Бальзак получила распоряжение: ей надо прислать сыну тысячу двести франков, дорожные сапоги, помаду и флакон португальской воды - эта туалетная вода, по представлению Бальзака, была столь же неотразимым средством обольщения, как и перчатки лимонного цвета. Помимо того, он послал матери два куска фланели, которую носил на животе. Госпожа Бальзак должна была посоветоваться с "ясновидящей" о причинах докучавших ему болей, при этом фланель не следовало вынимать из бумаги, чтобы не нанести ущерба токам. И в конце письма стояло: "Положи в пакет полдюжины желтых перчаток".

Вместе со своими знатными друзьями он посетил монастырь Гранд-Шартрез. Там, рядом со своей "Мари", он любовался величественными альпийскими пейзажами, бурным потоком, разрушенной мельницей. Госпожа де Кастри, казалось, также испытывала живейшее волнение. Для Бальзака то был торжественный день. В "Сельском враче" он так описал это:

"Я посетил монастырь Гранд-Шартрез, бродил под безмолвными древними сводами, слушал, как под аркадами, сбегая капля за каплей, звенит источник. Я вошел в келью, чтобы постичь все свое ничтожество; на меня повеяло суровым покоем, и я с умилением прочел надпись, начертанную на двери по обычаю, заведенному в обители: тремя латинскими словами были изложены в вей заповеди той жизни, к которой я так стремился: "Fuge, late, tace" ["Беги, скрывайся, молчи" (лат.)].

Посещение монастыря произвело неизгладимое впечатление на Бальзака. Уже целый месяц он жил рядом с женщиной, которую страстно желал; он страдал, чувствуя, что его не любят. Мирная тишина обители внезапно заставила его подумать о том, какие чувства обуревают человека, который покинул мир, разочаровавшись в любви, и уединился в монастырской келье. В голову ему пришла фраза-талисман: "Сердцам разбитым - мрак и тишина". Замыслы осаждали его. Часто писатель, точно при свете молнии, провидит свою будущую книгу. Мгновенная вспышка вдруг освещает необозримые картины - это "великолепный взлет возбужденного ума, когда муки творчества исчезают, уступая место высшим радостям духа". Все еще только предстоит сделать, ибо "замысел - еще не исполнение". И все же мы понимаем, почему Бальзак написал матери: "Я работал три дня и три ночи; я сочинил целый том в восемнадцатую долю листа, озаглавленный "Сельский врач", Разумеется, это не совсем так. Пока что существовал только план книги, но Бальзак во внезапном озарении угадывал ее контуры. Он и в самом деле думает, что роман его уже родился.

Бальзак - издателю Маму, 30 сентября 1832 года:

"Удвойте внимание, мэтр Мам. Я давно уже охвачен, одержим жаждой всенародной славы, а для этого надо добиться, чтобы мои книги, изданные небольшим форматом в восемнадцатую долю листа, расходились во многих тысячах экземпляров: так распродаются "Атала", "Поль и Виргиния", "Векфильдский священник", "Манон Леско", сказки Перро и так далее и тому подобное.

Книги эти невелики по объему, но это возмещается многочисленными изданиями; надо, чтобы книга могла попасть в руки ко всем читателям: в руки юной девушки и ребенка, в руки старика и даже набожной женщины. А когда книгу узнают - это происходит рано или поздно и зависит от таланта автора и книгопродавца, - она становится прибыльным делом. Примеры тому: "Думы" Ламартина, которые изданы в количестве сорока тысяч экземпляров, "Руины" Вольнея и так далее.

Я задумал свою книгу именно такой, это будет книга, которую смогут прочесть и привратница, и знатная дама. За образец я взял Евангелие и Катехизис, две книги, на которые огромный спрос; так я создал свое произведение. Я перенес действие в деревню, впрочем, вы прочтете книгу всю, целиком - случай для меня необыкновенный".

При первом чтении письмо шокирует. Как? Автор испытал огромное, святое волнение; он собирается воплотить это в романе и тут же говорит о своей будущей книге как о "прибыльном деле"; он характеризует Евангелие и Катехизис как "две книги, на которые огромный спрос"! Могут сказать: "Бальзак взял такой тон, чтобы внушить доверие деловому человеку, каким был Мам". Но нет, мысль эта, видимо, близка самому писателю, он пишет матери, что книга окупит его путешествие в Италию. Вдумавшись глубже, мы понимаем, что настоятельная потребность в деньгах может стать прозаической причиной, вызвавшей появление шедевра. А почему бы и нет? Различные элементы соседствуют в уме писателя. Нужен высокий накал, чтобы образовался сплав. Крайняя необходимость рождает необходимый эффект.

Но какой роман, какая интрига помогут ему изобразить те сильные чувства, которые он испытал? Мы уже знаем, что Бальзак задумал написать короткую назидательную книгу. Человек, раненный в самое сердце, удаляется от света во "мрак и тишину"; он делает полезным свое затворничество, принося цивилизацию в затерянный в горах край. То был замысел одновременно простой и возвышенный. Он напоминал огромные фрески Гете. Ища образцы, Бальзак прежде всего вспомнил о романе Оливера Голдсмита "Векфильдский священник" и вначале хотел сделать своего героя священником. Однако, для того чтобы создать живой образ сельского священника, ему не хватало знания внутреннего мира служителя церкви. Уж лучше он поставит в центре своей книги врача. Возможно, он пришел к такой мысли потому, что во время посещения монастыря Гранд-Шартрез он видел селение Вореп, преобразованное трудами доктора Рома. Или потому, что некогда в Лиль-Адане Бальзак познакомился у Вилле-Ла-Фэ с благодетелем того края доктором Босьоном. А может, все дело было в том, что он читал и печатал в своей типографии рассказы о пасторе Оберлене, философе и филантропе? Нам трудно остановиться на одной из этих гипотез, ибо в каждой из них скрывается доля истины. Для того чтобы вылепить образ доктора Бенаси, Бальзак безотчетно сплавлял воедино воспоминания юности, недавние впечатления, встречи, книги. Наступит день, и Бенаси, возникший как некий сплав всех этих призраков и обогащенный идеями своего создателя, заживет собственной жизнью. Он будет тем, кем был бы сам Бальзак, если бы, вместо того чтобы творить воображаемый мир, он стал преобразовывать мир действительный. "Писатели никогда ничего не выдумывают", - охотно повторял Бальзак. Это верно, но следовало бы прибавить: "Писатели никогда ничего не копируют".