Верность - Адриан Романовский

В двери щелкнул замок. Могучая фигура алеута Попова посторонилась, и в каюту вошел Митя с подносом в руке и скатертью под мышкой. Накрыв стол, Митя оглянулся и, не обнаружив в дверях Попова, поставил на стол вынутую из кармана рюмку и молча указал на судок. Снова щелкнул замок. Полговской остался наедине с обедом, от которого исходил аппетитный пар. Он осмотрел судок. Перец, соль, горчица. Но в бутылочке для уксуса — коньяк.

«Будь что будет, а обедать надо», — решил арестованный, садясь к столу.

Определяя состав следственной комиссии, Клюсс сказал Павловскому:

— Назначить вас председателем, Бронислав Казимирович, неудобно. Участвовать в заседаниях комиссии и в ней не состоять — это тоже плохо. Поэтому, несколько нарушая дух положения о комиссарах, я всё-таки хочу включить и вас в комиссию членом, вместе со штурманом, а председателем будет Нифонтов, секретарем — ревизор, согласны?

Павловский признал, что это наилучший выход. Клюсс ознакомил его со всеми полученными с берега материалами о заговоре, посоветовал заранее подготовить вопросы к обвиняемому и во время заседаний в полемику с Нифонтовым не вступать.

— По той позиции, которую займет старший офицер в этом деле, станет ясно, можно ли ему полностью доверять, — сказал Клюсс. — Ночью перед вооружившейся командой он вел себя отлично.

…Когда алеут Попов привел Полговекого в кают-компанию для допроса, Нифонтов с непринужденным видом указал ему на стул и открыл заседание.

— Причиной ареста, Григорий Иванович, являются ваши связи с белогвардейцами, пытающимися напасть на наш корабль. Связи, о которых вы не поставили в известность командира. Это квалифицируется Сводом морских постановлений как государственная измена. Поэтому предлагаю отнестись с полной серьезностью к работе следственной комиссии, председателем которой командир назначил меня.

Павловский нахмурился: ему не понравился тон Нифонтова. «Григорий Иванович», «Свод морских постановлений», составленный ещё в петровские времена…

Полговской, услышав слова «государственная измена», побледнел. Губы его дрожали, он растерянно кивнул головой. Нифонтов налил ему воды и продолжал:

— На вопросы следует отвечать правдиво. Это в ваших интересах. Но я вас должен поставить в известность, что никакого принудительного допроса комиссия вести не намерена. Если отвечать не захотите, можете не отвечать. Это ваше право.

Комиссар считал последние слова Нифонтова вредными для дела, своеобразной подсказкой сыграть втемную, и решил вмешаться:

— Слишком длинное вступление, Николай Петрович. Давайте приступим к допросу.

Нифонтов покраснел:

— Я, Бронислав Казимирович, справлюсь с обязанностями председателя комиссии и без помощи её членов.

Так было положено начало «полемике». Это внесло надежду в трепещущее от страха сознание Полговского: ему казалось, что Нифонтов постарается смягчить допрос и не уступит комиссару, которого считал своим главным врагом.

— Прошу задавать вопросы находящемуся под следствием судовому врачу Григорию Ивановичу Полговскому, — заключил председатель, важно надув губы.

Павловский немедленно задал первый вопрос:

— Расскажите, где вы были девятого февраля с восьми до десяти вечера, кого видели, о чем говорили?

Полговской понял, что его предал кто-то, бывший с ним у Зайцевой, и решил факт встречи с семеновскими генералами не отрицать.

— Как вы узнали, что это были генералы? — продолжал Павловский. — Они были в форме? Или вы знали их в лицо?

— Нет, они были в штатском. Но когда меня знакомили, мне говорили: это генерал Тирбах, это Савельев, это Сыробоярский.

— Значит, вы в доме генеральши Зайцевой видели их впервые? — спросил председатель.

Полговской повеселел и с готовностью отвечал:

— Конечно, впервые, Николай Петрович. Я очень был удивлен, зачем я им понадобился.

— Они вам сказали, что намерены захватить «Адмирал Завойко»? — строго спросил комиссар.

— Сказали. А я им отвечал, что захватить-то захватите, а увести корабль из Шанхая вам не удастся.

— Как это захватят? Значит, нас перебьют? И почему увести не удастся? — спросил штурман.

— У командира на этот счет договоренность с китайскими властями.

— Откуда вы это знаете? — спросил комиссар.

— Мне так говорили. Я сам так думаю.

— Кто вам говорил? — настаивал комиссар.

Полговской молчал.

— Кто же вам это сказал? — ещё раз спросил комиссар.

Полговской продолжал отмалчиваться.

— Если не хотите отвечать, это ваше право, — вмешался председатель. — Яков Евграфович, — повернулся он к ревизору, — зафиксируйте это в протоколе.

— Пусть объяснит, почему он не хочет отвечать! — вспылил комиссар. Полговской, заметив это, несмело улыбнулся:

— Я просто не помню, Бронислав Казимирович.

— Помните, но не хотите сказать!

— Бронислав Казимирович! Подследственный должен давать показания в спокойной обстановке, без всякого принуждения. Даже словесного.

Наступила пауза. «У меня бы он заговорил», — подумал Павловский.

— Кого и когда вы поставили в известность о намерениях генералов? — спросил штурман.

Полговской молчал.

— Отвечайте же! — опять не выдержал комиссар. — Поставили или нет об этом в известность командира?

— Нет, не поставил.

— Кочегара Ходулина поставили, а командира нет. Почему?

Полговской пропустил фамилию Ходулин мимо ушей.

— Я не придал этому значения. Мало ли что говорят, даже генералы.

— А ведь вы сказали, что экипаж корабля, на котором служили, готов отразить нападение белогвардейцев? — спросил штурман.

Наступила пауза. Нифонтов прервал её:

— Считаю этот вопрос бесполезным. Подследственный присутствовал, когда командир объявил экипажу о готовящемся нападении, и даже стоял на вахте во время попытки группы Хрептовича пристать к нашему борту. Значит, знал.

— Да, я об этом знал. Но потом совсем забыл. Считал, что дальше разговоров дело не пойдет. Потому и не доложил командиру, — оправдывался Полговской.

Нифонтов удовлетворенно кивнул головой:

— Яков Евграфович, занесите в протокол ответ подследственного.

— От кого и для какой цели вы получили два пистолета с большим запасом патронов, обнаруженные в тайнике в вашей каюте? — спросил комиссар.

— Я их не получал и ничего о них не знаю. Это, наверное, пистолеты того, кто до меня жил здесь.

— Зачем же он их оставил?

— Наверное, не успел захватить. А может быть, и до него они были кем-нибудь там спрятаны.

— Навряд ли, — вмешался штурман, — посмотрите, на каждой коробке патронов клеймо с датой их изготовления, поставлено на фабрике в Льеже: август 1921 года. Значит, в Шанхай они могли быть доставлены не ранее сентября, когда вами уже была занята эта каюта. Как вы это объясните?

Полговской молчал.

— Отвечайте же, ваши это пистолеты? — настаивал комиссар.

— Я уже сказал, что ничего о них не знаю, — упорствовал Полговской. Лицо его покрылось красными пятнами.

Григорьев скрипел пером с едва заметной улыбкой. «Зарезал его штурман, — думал он, — теперь не вывернется». Нифонтов укоризненно смотрел на Полговского.

— Откуда у вас чековая книжка? Какая сумма у вас в банке? — спросил комиссар.

— Эти деньги — мой доход от медицинской практики на берегу. Часть из них принадлежит моему компаньону доктору Михайличенко.

— Какая всё-таки сумма у вас в банке? — повторил комиссар.

— На этот вопрос подследственный может не отвечать, он к делу не относится, — вмешался председатель.

— Нет, относится, — возразил комиссар.

— Успокойтесь, Бронислав Казимирович. Какое значение для следствия имеет эта сумма? Сто или двести долларов, не всё ли равно?

— В банке у меня двести тридцать долларов, если вас это так интересует, — солгал Полговской.

— Кого вы успели привлечь в сообщники? — спросил комиссар.

— Я вашего вопроса не понимаю, — отвечал Полговской с притворным удивлением.

— Не понимаете? А Ходулина вербовали?

— Кочегару Ходулину я оказывал только медицинскую помощь. Это вам отлично известно.

— И денег ему не предлагали?

— Нет, не предлагал.

— Николай Петрович, нужно устроить очную ставку! — предложил Павловский.

— Это, Бронислав Казимирович, как решит комиссия после допроса Ходулина и других свидетелей. А сейчас прошу задавать вопросы подследственному… Вопросов больше нет? Тогда на сегодня закончим. Михаил Иванович, распорядитесь, чтобы арестованного отвели в каюту.

Комиссия заседала три дня. Было допрошено больше десяти свидетелей, но, кроме Ходулина, никто из них ничего серьезно компрометирующего Полговского не показал. Очной ставки Ходулина с Полговским комиссия решила не делать, считая её бесполезной. Протоколы допросов были подписаны без споров. Но когда стали писать заключение, мнения разделились.